- Ну вот, значит, был бой, когда немцы шли из Макошина… Я со своими детьми тогда в погребе просидела целую ночь. Так было страшно, что и не приведи господи! А утром, как утихло, дай, думаю, пойду в хату и хоть картошки детям наварю. Вылезла я из погреба - сереет уж на дворе. Слышу, стонет будто кто-то возле плетня. Я прислушалась: и впрямь стонет! Страх меня взял! Боязно! А он стонет и стонет! Может, человек какой, думаю, помирает. Жалко мне стало! Перегнулась я через плетень, смотрю - лежит солдат в луже и стонет. Кровью изошел…
- Кровью? Ой, боже! - испуганно переспросили женщины.
- Разве это шутка, когда ему снаряд в плечо ударил!
- Снаряд?
- Да вы не волнуйтесь, теперь он уже поправляется. Что ж тут, думаю, делать? Позвала я детей, перетащили мы его в хату. Воды я нагрела, раздела солдата, помыла, рубашку свою порвала, старенькая была, и рану перевязала. Плечо ему разворотило… От бабы Улиты, покойницы, царство ей небесное, я про травы всякие знаю. Стала я их варить да ему прикладывать… А он очнулся, спрашивает: "Знаете вы меня, тетка?" А я и говорю: "Нет, голубь, не знаю, кто ты, но раз ты с немцами бился, значит, из наших людей". А он и говорит: "Я из Боровичей, Марка Клесуна сын, Павло". Я, говорю, знаю твоего отца, знаю!.. Ну, он и просит: пойдите и пойдите, тетенька, к Харитине Межовой и скажите ее дочке, Марьянке, то есть тебе, где я, пусть придет. И просит, чтобы я людям о нем не говорила, а только вам. Я обождала, пока немного подсохнет, да вот и пришла. А ты уж и бежать собралась? - закончила она, глянув на Марьянку, которая быстро оделась и укладывала в узелок белье отца и хлеб…
Марьянка никак не могла идти рядом с Забужихой - та слишком медленно передвигала ноги. Девушка представляла себе раненого Павла и шла все быстрее и быстрее.
- Так ты, Марьянка, беги, а я уже как-нибудь и сама дойду, - посоветовала Забужиха. Марьянка охотно согласилась и направилась через овраг к хуторку. Дрожали руки у Марьянки, она вся похолодела, пока открывала дверь в хату Забужихи. Марьянка подбежала к постели. Обросший, бледный, обескровленный Павло дремал, лежа на левом боку. Два мальчика сидели на скамье и наблюдали за Марьянкой. Она наклонилась над Павлом и, прислушиваясь к его медленному дыханию, тихо поцеловала. Слеза упала на шею Павла. Он открыл глаза, с минуту смотрел на девушку и вскрикнул:
- Марьянка!..
Она присела возле него, гладила его голову, щеки, шею. Не скрывая своей радости, он ловил глазами каждое движение Марьянки.
- Тебе уже легче, Павлусь?
- Спасибо ей, - он обвел глазами комнату и, не найдя Забужихи, спросил: - А где она?
- Я ее опередила! На крыльях бы прилетела!
Павло взял руки Марьянки и прижал их к груди. Марьянка почувствовала биение его сердца, наклонилась и поцеловала Павла в губы.
- Хорошая… любимая… черноглазая… - шептал Павло, и оба улыбались. Мальчики тоже подошли к постели. Старший из них похвалился:
- А я дядино ружье поднял на лугу и спрятал на чердаке…
- Молодец, молодец, Алеша, оно еще пригодится! - Павло погладил русую кудрявую головку. - Что нового в селе?
Марьянка вздохнула. Не вспоминать бы об этих новостях!
- Немцы отбирают коров, свиней, птицу, яйца. Говорят, в воскресенье будут старосту избирать. Помещики возвратились!..
- Изберут, конечно, Писарчука. А ревкомовцев еще не трогают? Все дома?
- Все. Немцы ведь только три дня, как осели у нас, а то все шли дальше.
Павло шевельнулся, застонал.
- Хорошего не жди… Скажешь Надводнюку, где я. Вот я выздоровею, будем что-нибудь делать… Эх, Марьянка, не говорил ли я тебе - станут нам поперек дороги! Но это еще не конец! Пусть Писарчук не думает, что мы сдались! Моя винтовка еще в стрехе запрятана! - Павло опять застонал.
Пришла Забужиха. Женщины стали совещаться, как переодеть раненого в чистое белье. Марьянка грела воду, не спускала глаз с постели. Павло наблюдал за ней, довольный и повеселевший.
* * *
Вскоре Марьянка постучала в окно к Надводнюкам. Из хаты вышел Дмитро, хмурый, небритый.
- Марьянка, у тебя есть новости? - встрепенулся он, заметив, что девушка повеселела.
- Я от Павла.
- Павла?.. Ты шутишь, девушка? - не поверил Надводнюк.
Марьянка рассказала. Дмитро выслушал и посоветовал:
- Пусть остается на хуторе. В село ему не надо возвращаться. Узнают о нем немцы - расстреляют. Через несколько дней видно будет. Держи связь со мной и с Павлом.
Марьянка пошла домой.
Глава третья
Было воскресенье. На поваленном дубе курили Гнат Гориченко, Мирон Горовой и Тихон Надводнюк. Кирей стоял, заложив руки за спину. Невдалеке ходил немецкий патруль. Кирей шепотом сказал старикам:
- Вчера забрали откормленную свинью у Дороша Яковенко. Слышали? Черт его побери!.. Так и ждешь, что не сегодня-завтра придут и последнюю скотинку уведут со двора.
Мирон кивнул.
- Придут и заберут… Их сила.
Тихон Надводнюк глянул в сторону школы и заметил движение среди немцев.
- Видите?.. Строятся… К - кому-то пойдут. Пронеси, господи!
Немцы строились быстро. Вынесли пулемет. Старикам видно, как офицер достает из кармана френча лист бумаги и что-то говорит солдатам. Потом он отдал команду. Взвод четко ударил левой и, ритмично покачиваясь, пошел.
- К Лоши пулемет несут чистить! - старался угадать Гориченко.
- Ох, боюсь я… - и Тихон поднялся с колоды.
Немцы шли стройно. Плоские штыки и медные каски блестели на солнце. Сбоку легко ступал Шульц, в крагах, в галифе, со стеком в левой руке и сигарой в зубах. Он изредка бросал:
- Но-гу!..
И взвод еще сильнее ударял левой. Земля гудела под их шагами. Взвод приблизился к старикам. Шульц скомандовал:
- Стой!..
Взвод замер. Офицер поманил пальцем. Из строя вышел худощавый немец с густыми веснушками на носу. Из-под каски обильно сбегали грязные струйки пота. Он держал руки "по швам", глазами впился в грудь офицера. Шульц обращался к солдату на родном языке, солдат к крестьянам - на украинском:
- Пан офицер просит показать, где живет Григорий Кириллович Бояр.
Старики понурились. Молчание было слишком долгим. Шульц нервно ударил стеком о краги. Его терпение лопнуло, и он сердито закричал на переводчика. Тот в тон офицеру заорал на крестьян:
- Пан офицер прикажет шомполами бить!.. Скажите пану офицеру!
Старики медленно подняли головы и посмотрели на Кирея.
- Ведите, дед… - прошептал Мирон. - Их сила…
Руки Кирея дрожали. Он сделал один шаг вперед, с трудом произнес:
- Я… я… отец… Черт его побери!
Солдат-переводчик доложил офицеру, что старик - отец Григория. Шульц отдал команду. Взвод двинулся. Кирей шел впереди. Все, кроме Тихона Надводнюка, пошли следом за взводом ко двору Бояров. Один из немцев раскрыл ворота, и взвод вошел во двор. Команда. Пулеметчики быстро установили пулемет прямо против дверей хаты, взвод рассыпался цепью, винтовки ощетинились штыками.
Из хаты вышел Григорий, немного бледный, но спокойный. За ним вся в слезах вышла Наталка.
Шульц спросил через переводчика:
- Григорий Кириллович Бояр?
- Да.
- Крестьянин?
- Да.
- На войне был?
- Да.
- Чин?
- Рядовой.
Шульц достал из кармана лист бумаги. Переводчик повторял слова Шульца.
- Штаб немецкого командования имеет сведения, что Бояр Григорий Кириллович - большевик, прячет у себя большевистское оружие и большевиков. Правда это?
Бояр посмотрел в глаза Шульцу и усмехнулся.
- Нет у меня никаких большевиков и никакого оружия.
- Мы сделаем обыск! - пригрозил переводчик.
- Делайте!
Бояр сел на колоду. Немцы с винтовками наперевес пошли в хлев. Бояр засмеялся. Подумал: "Ищите!.. А Бровченко не солгал", - и вспомнил посещение Надводнюка, которому еще утром Бровченко сообщил о доносе. Немцы раскапывали штыками навоз, из клуни летела пыль и пучки соломы. Бояр подумал: "Еще свое оружие подбросят" и побежал в клуню. Пять немцев лазили по соломе, штыки втыкали вглубь. Шульц стоял на пороге. Начали перебрасывать солому из одной загородки в другую. Поднялась пыль. Шульц закашлялся и вышел из клуни. В ту же секунду солдаты перестали искать и закивали Бояру.
- Польшевик?
Григорию стало смешно от этого - "польшевик".
- Нет.
Один из солдат стал на пороге, другие окружили Бояра, похлопывали его по плечу, прикасались к рукам, заглядывали в глаза, причмокивали и быстро-быстро говорили слова, из которых только одно и понимал Григорий: "польшевик".
В клуне опять появился Шульц. Солдаты сейчас же начали рыться в соломе. Бояр ушел в хлев. И там солдаты стояли и перешептывались, а когда Шульц заглянул в хлев, принялись за работу.
Прошло с полчаса. Ничего не найдя, немцы высыпали во двор, поискали в хате и тоже ничего не нашли.
Шульц, взбешенный неудачей, повел солдат на огород. Они рыскали в кустах, втыкали штыки в мягкую землю, но следов от свежевыкопанных ям не было. Григорий ходил за ними следом. Он старался не смотреть на грушу с дуплом, но дерево маячило у него перед глазами. Шульц подошел к дереву, постучал по стволу стеком. У Григория по спине пробежали мурашки. "Конец!" Шульц засунул стек в дупло, почему-то свистнул и отошел.
Григорию показалось, будто у него с плеч свалилась неимоверная тяжесть. Он облегченно вздохнул.
"Теперь уберутся к чертовой матери!" - и смелее подошел к переводчику: - У меня ничего не нашли. Я прошу сказать, кто возвел на меня этот поклеп?