* * *
Через луга, подальше от накатанной дороги, по направлению к лесу бежал старик. В грязной полотняной рубахе и полотняных брюках, босой, со всклокоченными седыми волосами, он имел вид человека, давно не жившего в человеческих условиях.
Он, верно, сильно устал. Виски его заливал пот. Человек оглядывался на купола сосницких церквей, спотыкался, бежал дальше, присаживался на пригорках, чтобы отдохнуть, смотрел на тусклое солнце, которое вот-вот спрячется за лесом, вскакивал и бежал быстрее прежнего, прикидывая на глаз расстояние до огромных дубов, росших над Десной. Бежать туда еще порядком - версты три. А солнце склонялось все ниже и ниже. Тени на лугу становились длиннее. Выпала холодная роса. Каркали вороны, с шумом пролетали стаи птиц - осень их гнала на юг…
Солнце уже скрылось за лесом, когда человек добежал до Десны. Остановился на откосах, оглянулся. Кто же его перевезет? Когда-то здесь был шалаш бакенщика, зажигавшего бакены на Десне, а теперь и шалаша нет, очевидно, и пароходы не ходят. Десна равнодушно катила белые, мутные воды. Видно, где-то в верховьях на меловых скалах возле Новгород-Северска выпали дожди. По ту сторону реки раскинулся песчаный плес. Берега поросли красноталом. Леса теряли пожелтевший убор. Человек обошел все кусты, но челна не нашел и, растерянный, присел на круче, свесив ноги.
Солнце совсем спряталось. Над рекой покатился туман, похолодало. Скоро совсем стемнеет. Где же переночевать? Разве под стогом?
Вдруг человек услышал какой-то странный звук.
- Хро-хро… Хро-хро-хро…
Человек вскочил, торопливо пошел на этот звук. Неужели его подводит старость? Так рыбаки приманивают сомов… Да-да, это из-за излучины… Человек заспешил к краю высокого выступа над Десной. Он не ошибся. Старость его не подвела. На маленькой утлой душегубке плыл рыбак. В одной руке он держал весло, другой слегка бил по воде деревянным копытцем.
- Хро-хро-хро… Хро-хро…
Рыбак манил сома. Наверно, безземельный, рыбачит, чтобы заработать…
- Добрый человек, перебросьте меня на тот берег! - крикнул старик.
Рыбак перестал бить копытцем и поднял голову.
- А куда вам на ночь глядя?
- Домой, домой, милый человек! В Боровичи!.. Лодки нигде нет. Исчезли! Черт его побери!.. Поймали сома?
Рыбак молча вытащил снасти и подъехал к берегу.
- Садитесь, перевезу.
Кирей уселся в лодчонку.
- Какой вы худой, дед. Где это вы были? - поинтересовался рыбак.
- Где? Черт его побери… Под замком сидел в Соснице.
- A-а… За что?
Кирей рассказал.
- Теперь выпустили?
- Выпустили?.. Бежал!.. Меня посылали днем лошадей комиссарских поить и подметать в присутствии. Черт его побери… Наслышался я на базаре разговоров, и болит у меня сердце. Там хлеб панский забрали, там лес рубят! Землю делят! И в Боровичах, думаю, за дело принялись. Говорил же Надводнюк. Это у нас есть человек такой, фронтовик. Опоздаю, думаю, а я ведь всю жизнь свою ждал этого дня. Черт его побери… И не выдержал! Сегодня пошел еще перед вечером по воду к колодцу, ведра оставил и убежал. Начальству теперь не до меня. Дрожат как в лихорадке. Тьфу!..
- Хорошо, дед, сделали, что ушли. - Лодка пристала к косе. Рыбак постучал веслом о песчаное дно, сказал задумчиво и с надеждой: - Поплыву и я домой. Теперь не до рыбы. И мне десятинку, верно, нарежут от панского поля…
- Да, надо плыть. Надо помочь своим людям. Спасибо… Прощайте. Уже темнеет…
- Доброго пути!
Кирей нашел тропинку и быстро пошел сквозь лозняк в лес. Темнело. Он спотыкался о пеньки, падал, сбивал ногй, но шага не убавлял. В лесу было совсем темно. Кирей многое видел за свой долгий век и темноты не боялся. Скорее бы домой, скорее…
Вдруг над его головой вспыхнуло небо. Где-то недалеко ударил колокол. Стало светлей, зашелестели листья на дубах. Быстрее застучало сердце в груди у деда. Неужели в Боровичах?.. Кирей побежал, вспотел. Рубаха прилипла к спине. Перехватывало дыхание, но он продолжал бежать. Вот, наконец, и опушка. Редеет лес. Сквозь кусты орешника видно пламя.
Кирей выбежал из лесу и остановился. Луг ровный, как ладонь, и в конце его, на горе, освещенные огнем Боровичи. Летят на луг огненные языки. Слышно, как воют собаки, бухает колокол… Упали стропила. В небо взлетел вихрь искр, закружился и рассыпался над Гнилицей.
- Опоздал, опоздал, - вздохнул Кирей. - Так их, люди добрые, так!.. Всех до одного в Гнилицу, в Гнилицу!.. - во весь голос вдруг закричал он и через луг еще быстрее побежал к селу.
Глава восьмая
27-го октября телеграф принес известие - для одних радостное и давно желанное, для других тревожное и страшное. Телеграф сообщал: в Петрограде произошел переворот. Власть захватили большевики, министры Временного правительства арестованы, власть перешла к Совету Народных Комиссаров во главе с Лениным.
Весть вырвалась из комнатки железнодорожного телеграфиста и, как ветер, закружила по перрону, перелетела в окрестные села, заглянула ласточкой - предвестницей весны - в дымные жилища полещуков, вылетела на площади, с площадей - на хутора, в самую глубину полесских лесов. Известие это встречали, как самого дорогого гостя. Не сиделось полещукам в хатах. В комитет, в комитет! Там все новости. Сосед забегал к соседу, собирались кучками, бежали в школу.
- Слышали? Переворот…
- Министров арестовали…
- Слышали? У власти народные комиссары!..
- Народные комиссары!..
- Ленин!..
- Ленин!..
- Ленин!..
Стар и млад произносили это имя, как самое дорогое, близкое имя. Ленин - это свобода, Ленин - это земля, Ленин - это хлеб, счастье, радость. Это имя произносили с уважением те, кто всю жизнь ходил в лаптях, жал за девятый сноп, разрабатывал карьеры в лесу, проливал кровавый пот на земле Соболевского и Писарчука. Этого имени боялись в усадьбах, где над калитками, на дубовых столбах лежали навесики, где на цепи бегал Бровко, где люди притаились, как волки в чащах. Здесь это имя произносили со страхом, с проклятиями.
* * *
Надводнюк в десятый раз читал вслух телеграмму из Петрограда. К телеграмме протягивали руки Клесун, Тяжкий, Бояр, Малышенко, Сорока, Песковой, Шуршавый, тянулись сотни крестьянских, натруженных рук. Каждому хотелось подержать в руках бумажку и своими глазами увидеть буквы. Комнатка станционного телеграфа всех не вмещала. Стоявшие позади напирали на счастливцев, оказавшихся поближе, и требовали еще и еще раз прочитать телеграмму.
- На перрон!.. На перрон!..
- Чтоб все слышали!
- На перрон!..
Толпа выкатилась из здания станции, заполнила небольшой перрон, окружила Надводнюка, взобравшегося на тележку, в которой подвозят багаж к поезду. Посмотрел Дмитро на сотни голов и увидел не только боровичан. Здесь были люди из Прачей, из Ядут, из Мариенталя, из Стрижакова и других хуторов. И у каждого в глазах горел огонь, глаза искрились от возбуждения. Надводнюк видел: родные его полещуки поднимали головы, отныне стали чувствовать себя людьми. Надводнюк вспомнил слова Михайла Воробьева: "И близко, очень близко то время, когда Керенский со своими министрами полетит к чертовой матери". Какую святую правду сказал Воробьев! Как далеко видят большевики! Вот она - наша революция! Надводнюку хотелось рассказать боровичанам все, что он знал от Воробьева, все, что думал. Радость его была огромной. Он хотел поделиться ею со всеми присутствующими. Никогда еще Надводнюк не говорил перед такой большой толпой, но теперь он будет говорить. Так его учил большевик Михайло Воробьев.
- Товарищи! - крикнул Надводнюк и увидел, как задвигались, как подались вперед люди: они восприняли это слово, как ласку, тепло и нежно. - Товарищи! В Петрограде уже нет Временного правительства, нет Керенского и господ министров. Их арестовали… Вот телеграмма из Петрограда! - Надводнюк помахал над головою телеграфным бланком. Сотни глаз ловили этот клочок бумаги. - В Петрограде теперь советская власть. Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным!.. Большевики захватили власть. Рабочие и солдаты в штыки взяли Временное правительство, всех буржуев разогнали! Товарищи крестьяне, чего хотят большевики, Ленин? Чтобы крестьяне забрали всю помещичью землю и поделили между собой.
- Правильная власть!..
- Пр-равильная! - Поднялись сотни рук. Все махали, кричали, выкрикивали: - Правильная!
- Большевики хотят, чтоб крестьяне забрали у панов все леса и угодья, и всякое имущество, хлеб и все на свете! - Опять по толпе пробежала волна радости, сильная, как морской прибой в бурю. - Большевики говорят, чтоб отдать рабочим все фабрики и заводы… Чтобы дети рабочих и крестьян бесплатно учились в школах… Чтоб все были равны перед законом, чтоб рабочие и крестьяне сами писали для себя законы! - Надводнюк воодушевился. Он стал рисовать будущее такими же яркими красками, как и Михайло Воробьев. Слова Надводнюка слушали с восторгом, как дивную песню талантливого певца. Никто еще не говорил здесь так, как вот теперь говорит Надводнюк. Он подробно рассказал все, что знал и слышал о буржуазии, об эксплуатации, о войне и голоде.
- Чтобы на земле для всех была свобода, чтобы не было панов и буржуев - вот за что борются большевики и Ленин. Они за бедный люд, за нас, потому что и сами большевики из трудящихся, рабочие и крестьяне, труженики. Там панов нет. Это - наша партия! Она за нас! И мы пойдем с партией большевиков за советскую власть! Да здравствуют Ленин и Совет Народных Комиссаров! - закончил Надводнюк.
- Да здравствует Ленин! - стоголосо прокатилось по маленькой полесской станции. Речь Надводнюка покрыли аплодисменты. Впервые в жизни полещуки аплодировали.
Сквозь толпу протиснулся Прохор Варивода.