* * *
Напряжение в селах прорвалось, как только полили сентябрьские дожди. Со всех концов уезда полетели крылатые, волнующие вести. В Нехаевце, на водочном, теперь не работавшем заводе, разгромили погреб. На место происшествия сбежались не только нехаевцы - были и из других деревень. Из Сосницы прибыли войска. От* ряд перепился и помог крестьянам окончательно опустошить погреб.
На станциях рассказывали, что в Прачах развезли по домам помещичий хлеб, уже молотят его, мелют и едят.
А теперь и совсем близко началось - в Макошине. Батраки в экономии Мусина-Пушкина разобрали намолоченное зерно. Управляющий и не пикнул, едва свою шкуру унес. Уже на следующий день об этом событии услыхали в Боровичах, собирались кучками, совещались, выжидательно бродили вокруг усадьбы Соболевского, по никто еще сигнала не подавал. Платон Антонович видел боровичан возле своего дома и не выходил на прогулку, боялся. Молча слонялся по комнатам Владимир Викторович, Глафира Платоновна в своем костюме сестры милосердия больше не собирала пожертвований для солдат. По вечерам Соболевские сидели в темноте: боялись зажечь свет. Усадьба притаилась, молчала, люди жили в ней, словно в гробу.
Марьянке было страшно в усадьбе, и она убегала в домик к Бровченко, просиживала целые дни с Мусей, которая уже собиралась возвращаться в гимназию. Петр Варфоломеевич писал красками - он любил это занятие - или читал. К тестю он не ходил. Татьяна Платоновна готовилась к занятиям в школе. По вечерам все они выходили на улицу и смотрели, как где-то далеко полыхает пожар. Иногда ветер доносил удары колокола. Стояли молча. Муся вздрагивала. Марьянка поняла, что и они боятся, но скрывают от нее свой страх. Вскоре Марьянке запретили ходить к Бровченко. Владимир Викторович своего страха не скрывал.
- Ты спишь в кухне, - сказал он Марьянке, - тебе слышнее… Что-нибудь услышишь в усадьбе - буди немедленно.
Соболевские запирали все двери и с тревогой ждали утра.
В воскресенье Писарчук разослал по всему селу десятских, чтобы созывали на сход. Погода была дождливая, в хате у Маргелы все не могли поместиться, поэтому сход созывали в школе. Десятские кричали под окнами:
- Есть бумага из уезда, надо всем идти. Такой приказ!
После обеда в школу пришли Соболевский, Рыхлов - в офицерской форме - и Глафира Платоновна. С ними был отец Маркиан, крепкий белобрысый мужчина.
Парты из класса вынесли. В одном углу стоял стол и возле него уже сидели Писарчук с Прохором Вариводой. Полукругом стояли кулаки, а дальше, в большой толпе - Надводнюк, Бояр, Малышенко, Клесун, Тяжкий.
Бровченко, в военной форме, но без погон, поздоровался с Надводнюком и его товарищами, подошел к окну. Рядом с Бровченко - Муся и Марьянка. Соболевский со своими остановился возле кулаков.
Молча входили крестьяне, занимали свободные места, исподлобья поглядывали на стол. Сбивая принесенную на лаптях грязь, они смотрели на крепкие сапоги кулаков, громко кашляли и сплевывали прямо на пол. Через несколько минут все потонуло в клубах махорочного дыма.
Федор Трофимович снял черную смушковую шапку, откашлялся, обвел глазами передних и объявил:
- Начнем!
Фронтовики разошлись в разные стороны: Надводнюк - в центре, Бояр - справа, где группировались люди из Супруновки, Клесун - среди ивашковцев, Малышенко - среди лозовчан, а Ананий - с кулишевчанами. Писарчук заметил это движение, весь передернулся, скомкал шапку в руках, снова бросил ее на стол, внимательно посмотрел на кулаков и высоким фальцетом выкрикнул:
- Начнем, граждане!.. Приказываю, чтобы было тихо и чтобы не ходили!.. Здесь нам из уездного комитета прислали бумагу. Варивода нам ее прочтет, а я скажу сейчас о ней. Есть люди, которые забывают власть и бога. Беспорядки заводят, чужое имущество грабят. В некоторых селах - пожар за пожаром. У нас, слава богу, народ не такой, этого нет. Нужно так сделать, чтоб и не было беспорядков.
Крестьяне стояли молча, опустив головы. Изредка кто-нибудь кашлял, надрывно и глубоко. Федор Трофимович, обдергивая чемерку, продолжал уже вкрадчивым, тихим голосом:
- Я так скажу. Есть у нас богом и народом поставленная власть, значит надо ее слушать! Теперь все равны и одинаковы, нет теперь царизма, а есть свобода. Закон для всех один… Вот будет Учредительное собрание, делегатов своих туда выберем, так они разберутся, как в дальнейшем жить будем, и о земле решат. Я по-дружески советую поддерживать порядок и подчиняться власти… В бумаге сказано круто, но нам не надо допускать до этого. И еще я скажу, что в нашем селе есть такие люди, которые подбивают народ. А вы, граждане, их не слушайте - помните, что за беспорядки власть будет строго наказывать! - Федор Трофимович повысил голос: - Приедут, заберут, как в других селах, по тюрьмам таскать будут. Тогда на себя пеняйте, сами будете виноваты, если моего доброго совета не послушаетесь. Власть наша говорит, чтобы мы жили в согласии и тихо. Тогда все будет хорошо и всем будет хорошо. - Острым, подозрительным взглядом Федор Трофимович обвел собравшихся, но никто на него не смотрел. В комнате царили молчание и тишина, словно никого здесь не было. Федор Трофимович вытащил из кармана платок и вытер вспотевшие острые скулы. - Теперь пусть писарь прочтет бумагу из уездного комитета. Читай, Варивода!
Варивода уж слишком поспешно схватил со стола бумагу, откашлялся и начал читать. Надводнюк презрительно усмехнулся и, прищурившись, посмотрел на Бояра. Тот тоже посмотрел на Вариводу и сплюнул.
"В уезде стало известно, - читал Варивода, - что в некоторых селах нашего уезда начались бесчинства. А творят эти бесчинства разные темные люди и хулиганы. Нечестные и воровские разные люди грабят и не подчиняются властям. Так поступают враги народной свободы и враги власти…"
- Слышали? - прервал чтение Писарчук.
Никто ничего не ответил. Дмитро незаметно протиснулся к столу, стал за спиной Федора Трофимовича, смотрел в "уездную бумагу". Варивода продолжал читать:
"Так поступают враги народной свободы и народной власти. Сосницкий уездный комитет и уездный комиссар оповещают всех граждан, что если подобные дела будут и дальше, то с такими людьми расправа будет по закону. У нас есть достаточно вооруженной силы, чтобы прекратить такие бесчинства, а виновных будем арестовывать и сажать в тюрьмы…"
В зале было тихо. Казалось, Варивода читает для себя одного. Никто ни одним звуком не реагировал на "уездную бумагу". И вдруг в напряженную тишину ворвался властный голос Надводнюка:
- Это ложь, граждане! - Он высоко поднял руку. - Ложь!
Зал сразу ожил. Все, как один, подняли головы, придвинулись ближе к столу. Кулаки тесным кольцом окружили Федора Тимофеевича и поглядывали на Надводнюка, удивляясь, когда он успел пробраться к столу. У окна, скрестив на груди руки, посмеивался Петр Варфоломеевич. Рыхлов что-то скороговоркой шептал на ухо Соболевскому, тот покашливал. Глафира Платоновна испуганно озиралась.
- Эту бумагу они сами написали. Из уезда такой бумаги не было! - крикнул Надводнюк. Вокруг него сразу же, еще даже не разобравшись в чем дело, собрались фронтовики.
- Ты чего языком треплешь? - гневно скосив глаза, заорал Писарчук.
- Давай сюда бумагу! Мы посмотрим!..
- Читай, кто грамотный!..
- Вот какие "собственники". Запугивают!
- Читай, читай! - требовал зал.
Крестьяне напирали на стол. Лица у них были мрачные и взволнованные. Варивода растерялся, поднял руку с листком. Писарчук выхватил его из рук писаря и вскочил на табурет.
- Граждане! Граждане! Вот бумага, смотрите! - он быстро вертел ее во все стороны. - Уездная!
- Ложь! - закричал еще громче Надводнюк. - Бумага не по форме, нет штампа и печати. Я хорошо видел. Писарь Варивода ее писал. Сами надиктовали…
- Дай сюда! - требовал Ананий.
- Мы все видим.
- К черту такую власть!..
- Довольно нашу кровь пить!
- Бумагу давай сюда!
- Тихо!
- Чего тихо?.. Бумагу проверим!..
Кричали зло, требовали бумагу. Кулаки под напором толпы отступили в угол. Писарчук запрятал бумагу за пазуху.
- Прячешь?
- Значит, врешь!
- Боишься показать - значит, сами написали!
- Запугать хотел?
- У самого закрома трещат…
- Шкуру свою спасаешь?
- Боже мой, боже! Папа, Владимир, что ж это такое? - заплакала Глафира Платоновна.
На табуретку вскочил Надводнюк.
- Граждане, видите, чем вас запугивают? Бумаги пишут сами. Разве такие людишки постоят за все общество? Вот в соседних селах такую власть переизбрали. Кулаки против народа. Такая власть нам не нужна!
- Переизбрать комитет! - выкрикнул Бояр.
- Правильно! Переизбрать!..
- Переизбрать!
- А о тюрьме забыли? - орал, побелев, Писарчук.
- Не пугай, не то…
- Сам когда-нибудь сядешь!
- Помнишь девятый сноп!
- Переизбрать!..
Сквозь толпу протиснулся Владимир Викторович.
- Прошу слова!
- Говорите!
- Нечего! Не надо-о… Офицер…
- Зять пана… Не надо!
- Одна рука…
- Сам пан!..
Рыхлов покраснел. Топнул.
- Слова прошу!
- Пусть говорит. Пусть говорит…
- Не надо-о!..
Владимир Викторович поднял руку и закричал:
- Граждане! Чья теперь у нас власть?.. Народная! Кто ее избирал?.. Мы избирали! Ее и надо слушать. А вы слушаете этих дезертиров, которые удрали с фронта, кинули на произвол родину, немцам Россию продали…
- Именно продали! - обрадованно подтвердили оттертые в угол кулаки.
- Опозорили Россию, жизнь разрушают. Голод приходит. Кто виноват? Они - эти дезертиры, которых ждет полевой суд.