В ответ на возглас Йорама послышались выкрики среди нападавших: "ИУДЕИ! ИУДЕИ!" – и разбойники в панике разбежались
Юноша с удовольствием вспоминал, как они преодолевали горные перевалы, где лежал лед и сверкал снег, или как долгой вереницей шли сквозь лесные заросли и ущелья.
На верблюдах, мулах и рослых самарийских ослах были хорошо уложены тюки с оружием, а поверх этих тюков – ковры из Сабзевара и Марканда, сотканные руками местных иудеев.
Ицгар не без затаенной гордости видел, как эти мастера радовались, что их ковры отправляются в Иудею, в святой Иерусалим, их сердце, их вечную и незабвенную столицу.
Правда, вспоминает Ицгар, при всех самых теплых чувствах к Святой земле, они упрямо торговались, не хотели уступить ни динария, зато товар был самого лучшего качества.
А как они обрадовались, когда Нимрод согласился купить несколько десятков платков из тончайшего шелка! – Ицгар с теплотой вспоминает этих мастеров, их тонкие длинные пальцы, умевшие разматывать тончайшую паутину коконов, чтобы затем из этой паутины создать прочное шелковое полотно.
Жаль, что Юдит не была с ним, с волнением думает Ицгар, она бы тоже восхищалась, видя тончайшую многоцветную работу.
Он знает, что Юдит любит чистые тона цикламенов, васильков, белые венчики ромашек, как бы освещенные желтым солнцем сердцевины цветка. И как она будет рада, когда увидит шелка, закупленные им у владельца прославленной красильни Йоханана.
Только сам Йоханан и его сыновья знали, как добиться окраски шелка в столь яркие и чистые цвета: синий, красный, голубой, желтый и зеленый.
Он с добрым чувством вспоминает, как Нимрод, заметив, что он, Ицгар, рассматривает шелковые ткани, со столь повышенным интересом сказал:
– Если тебе нравятся эти ткани или сшитые из них одежды, купи, сын, сколько хочешь и кому хочешь…, – и эти слова были сказаны тепло и заботливо.
До поездки в Марканд Нимрод никогда так его не называл. Разве что, когда отчитывал его за допущенный просчет.
Он чуть обижено говорил:
– Нет, сын мой, так делать нельзя, не то мы с тобой пойдем домой пешком, как паломники – без денег и без товара.
В слова сын мой , как почувствовал Ицгар, Нимрод вложил очень многое: любовь, тревогу, надежду. И Ицгар повторяет про себя запомнившиеся слова Нимрода, как-то сказавшего, что каждый человек – загадка, и эту загадку трудно отгадать.
Многое раскрывается лишь тогда, кода занимаешься общим делом. И узнаешь его во множестве разных ситуаций. Тогда сама жизнь по черточке рисует: кто есть кто. Проявляется настоящая, внешне невидимая суть человека.
Его мысли были прерваны, когда он увидел струйку дыма, вьющегося над гончарными печами Эльки.
– Мы дома! – вырвался невольный клич у Ицгара.
" Дома-а-а-а!" – Прокатилась волна радости вдоль всего каравана. Радости возвращения.
Глава 17 Ицгар и Юдит
Поздним вечером в наступивших сумерках послышались звуки колокольчиков, отозвавшихся радостью в сердцах жителей Модиина
Из далекого Марканда, слава Адонаю, возвращались отцы, братья, сыновья
В тот же вечер тюки с оружием, отягощавшие спины верблюдов и заполнявшие до отказа переметные сумы мулов, были отнесены в укромные места. Оружие прибыло вовремя и оказалось крайне необходимым при формировании ополчения.
С момента возвращения каравана, Шифра ни на минуту не оставляла Ицгара без внимания. Весть о захвате Юдит ошеломила его. Ожесточила характер, изменила поведение.
Ицгар стал непримиримо воинственным. Собирал любое, даже незначительные сведения о римлянах. Несколько раз добровольно отправлялся в разведку. Рядом с ним всегда был его друг Давид. Они что-то затевали, но никто не знал что именно. И это тревожило Бен-Цура.
Изредка ему сообщали, что видели Ицгара и Давида у стен римского лагеря в Эммаусе. Они пасли стадо, хотя римляне запрещали пастухам приближаться к стенам лагеря на выстрел катапульты.
Ицгар неожиданно сдружился с Корнелием. И Бен-Цур знал, что они уже дважды проникали в лагерь Пятого легиона. Он решил выяснить, что скрывалось за этими вылазками.
Ицгар, однако, ничего ему не рассказывал. Молчал и Давид. И это еще больше тревожило отца – как бы молодые люди сгоряча не натворили беды.
И Бен-Цур решил все выяснить у Корнелия. Некоторое время Корнелий молчал, обдумывая сложившуюся ситуацию. Он обещал Ицгару, сохранить в тайне, то, что намерен был осуществить юноша, но этот юноша был сыном командующего, которому Корнелий в душе дал клятву верности.
Оказавшись в такой ситуации, он колебался. И, как всегда, его выручила природная сметка.
На Бен-Цуре лежала вся ответственность за грядущие военные действия, и так уж сложилось, что его сын Ицгар решил участвовать в этой борьбе, рассуждал Корнелий. Значит, они должны действовать вместе, и это будет способствовать успеху задуманного.
И, как бы заранее получив согласие Бен-Цура на совместные действия, Корнелий изложил ему план Ицгара по спасению Юдит.
– Мы дважды проникали в лагерь Пятого, – сообщил Корнелий, – у меня там осталось немало верных товарищей. – Я старался свести опасность к самой малой доле, – чуть оправдываясь, заметил он.
Цилий Кай, после всего…, что сотворил с девочкой, велел запереть её в клетку для дезертиров, строго стеречь и ждать его распоряжений. Кай задумал что-то еще более грязное.
Корнелий видел, как сжались тяжелые кулаки Бен-Цура, – затем услышал короткий вопрос:
– Сколько понадобится людей, чтобы вырвать девочку из когтей палача?
Корнелий облегченно вздохнул. Их план одобрен. И он получил разрешение на его осуществление.
– Достаточно двоих, – спокойно ответил он. – Группу составят Ицгар и Давид и я, если позволишь, командующий, буду третьим.
– С этой минуты всё, абсолютно всё, до мельчайших деталей, я должен знать.
– Да, командующий! – подтвердил Корнелий, и тут же сказал: – Пока продолжается затишье, я отправлюсь в легион. Надо тщательно обследовать, что можно сделать, чтобы спасти девочку.
– Будь осторожен, – сдержанно ответил Бен-Цур.
Бат-Шева была непривычно бледна, и эта бледность превращала смуглую кожу её лица в некое подобие застывшей маски.
Её сын, названный Рехавамом, крупный мальчик, обычно спокойный, без устали плакал. Отказывался брать грудь; выплевывал кожаную соску, подслащенную финиковым мёдом.
Шифра тщательно проверила состояние малыша, но не нашла никаких причин для столь тревожного поведения. Никаких признаков болезни она не обнаружила. Крепкое телосложение ребенка, его подвижность, спокойный животик, чистота кожи не давали даже малейшего намека на какое-либо заболевание.
Лишь внимательно присмотревшись к Бат-Шеве, Шифра поняла – буря, бушевавшая в душе матери, передавалась ребенку и тот, охваченный тревогой, выражал это беспокойство в полную мощь своих хорошо развитых лёгких.
Взяв из рук Бат-Шевы младенца, Шифра присела рядом с ней. Начала слегка пошлёпывать по туго завязанной пеленке, тихо запела:
Не плачь, малыш, не плачь,
Скоро вернется отец,
Он поднимет тебя на сильных руках
Высоко в голубое небо.
Ты увидишь там больших белых аистов,
Свободно парящих над Божьей Землей….
Негромкая мелодия и ритмичное постукивание успокоило мальчугана, он еще несколько раз всхлипнул, затем тяжело, как взрослый человек, вздохнул.
– Он благополучно возвратится, – как можно увереннее сказала Шифра, – а тебе, Бат-Шева, надо успокоиться… Ребенок такого напряжения не выдержит.
– Я тоже… – тихо произнесла Бат-Шева. – Уже трижды закатилось солнце с того дня, как Корнелий полез в пасть к римскому исчадью ада. Цилий Кай ненавидит его. И если узнает, что он в легионе… – Бат-Шева издала страшный воющий стон.
– Корнелий отсутствует целых три заката солнца….
– Придет! – спокойно сказала Шифра. – Корнелий знает, что делает, к тому же в легионе у него остались хорошие друзья.
Последние слова Шифры прервал возобновившийся крик Рехавама. Он начал вырываться из рук Шифры. Она пыталась отвлечь его внимание раскрашенными игрушками, как делала всегда, но теперь это ей не удавалось. Все игрушки летели на пол.
И, как будто услышав этот крик, в дом вошел Корнелий. Сбросил большой наплечный мешок, подхватил все еще орущего Рехавама. Поднял его над головой и тот счастливо рассмеялся, сквозь не успевшие высохнуть слезы.
– Вот мы и дома, – сказал Корнелий всем сразу, и тут же добавил, глядя на Бат-Шеву: – Попроси Бен-Цура и Шмуэля зайти к нам.
Бат-Шева метнулась выполнять просьбу Корнелия, но Шифра остановила её и вышла.
Она спешила домой по узким захламленным улочкам селения, их давно никто не убирал. Кругом царило запустение. Малый Синедрион, или Совет Двадцати трех, бездействовал. Многие из жителей ушли в горы с отрядами ополчения. Иные прятались в пещерах, боясь прихода римских солдат, или были заняты неотложными делами.
Оставшись наедине с собой, Шифра с тревогой думала о развивающихся событиях. Особенно её пугало поведение Ицгара. Он ничего не рассказывал, но сердце матери чуяло, что во имя спасения Юдит, Ицгар подвергает себя смертельной опасности.
– Что он затеял? – задавала вопрос Шифра и, не находя ответа, еще больше волновалась.
Придя домой, она сразу же сообщила Бен-Цуру о возвращении Корнелия, передала его просьбу. И Бен-Цур направился к дому Бат-Шевы.
Корнелий ожидал его у ворот. Они зашли во двор. После выпавших дождей, виноградные лозы густо зеленели, образовав удобную тенистую беседку.
В этой беседке Бат-Шева постелила циновки. Поставила несколько чашек, глиняных тарелок с угощениями и кувшины с водой и виноградным соком.
Сама зашла с ребенком в дом.