Такое случилось с ним впервые, Ицгар не мог совладать собой и был готов провалиться сквозь землю. К тому же неожиданно раздался смех Тамар.
Смех был неестественный, напряженный. Она смеялась над своей неловкостью, а не над его дрожащими руками. В её смехе не было радости, лишь нервное напряжение. Ицгар скорее почувствовал, чем понял, что и сам пытался засмеяться.
Заулыбались Нимрод и Аминадав. Хотя, от Ицгара не ускользнул укоризненный взгляд хозяина, направленный на дочь. Вскоре обе женщины вышли.
– Видишь, друг мой, – обратился Аминадав к Нимроду. – Молодые люди быстро находят общий язык. Молодость заряжена радостью жизни.
– Это верно, – степенно согласился Нимрод, – и, не стирая с лица улыбки, пристально посмотрел на Ицгара. Произошло что-то неладное. За многие годы он впервые видел его столь растерянным. И это огорчило старика.
Очевидно, это заметил и Аминадав, и продолжил свои рассуждения о молодости.
– Счастье молодых, – чуть высокопарно произнес он, – заключается в том, что у них вся жизнь впереди, и они не знают счет времени. Не так, как мы, старики, благодарящие Всевышнего за каждый благополучно прожитый день…
Он сделал паузу, затем с гордостью сказал:
– Руку Тамар попросил сын нашего главного раввина, – и тут же чуть тише добавил: – Но Тамар никакого ответа не дала.
Не понимаю, чего она ждет? Разве может быть лучшая пара, чем сын столь уважаемого человека? Ох эта современная молодежь, – сетовал Аминадав, – они не спешат выполнять одну из важнейших заповедей – "Плодитесь и Размножайтесь" – а годы летят…
В это время в комнату вошла Тамар, она несла большое блюдо, на котором возлежали полдюжины запеченных в тесте куропаток.
Птицы были украшены зернами граната и обильно сдобрены зирой. При этом черная и желтая зира чередовались, что придавало блюду нарядный, праздничный вид.
Возможно, Тамар слышала то, что сказал отец, но ничем себя не выдала. Всё что здесь говорилось, не касалось её. Она была вызывающе спокойна, добросовестно исполняла роль хозяйки, и, как казалось, этот процесс поглощал её целиком и полностью.
Ицгар невольно вдохнул приятный запах специй. И тут же ощутил на себе мгновенный взгляд девушки, но запах зира стушевал остроту волнения.
Этот запах напомнил ему тмин, часто используемый Шифрой. И вместе с запахом тмина, перед его взором возник образ Юдит. Она, подражая Шифре, всегда сдабривала еду любимыми им специями: сухим кориандром, тмином, зелеными листьями базилика.
Когда в бокалы было налито вино, возникла небольшая заминка. Хозяин дома попросил Нимрода воздать молитву Творцу виноградных лоз.
Нимрод возразил, утверждая, что это почетное право принадлежит хозяину дома.
– Нет! – решительно сказал Аминадав. – Наш общий Хозяин находится там, откуда ты и твой сын прибыли к нам, в далекую окраину империи, да всегда будут ваши дороги благополучны!
К концу затянувшейся трапезы, Тамар сообщила, что пришли люди, она назвала их имена, и они желают видеть прибывших гостей.
– Мы сейчас к ним выйдем, – сухо сказал Аминадав. Ицгар удивился столь неожиданной перемене Аминадава. Перед ним был совсем другой человек, сухой, колючий, нетерпимый.
Когда они вышли во двор, там стояло человек десять мужчин. Все они были в нарядных шелковых халатах. Их необычные головные уборы, состояли из такой же шелковой ткани, что и халаты, и широкой лентой были по несколько раз обёрнуты вокруг головы.
Большинство из прибывших выглядели людьми среднего возраста. Их худые лица были обрамлены небольшими бородками.
Ицгар обратил внимание на их руки и не поверил своим глазам. Кончики длинных тонких пальцев были угольно черными.
Один из пришедших, низкорослый коренастый мужчина с пожелтевшей седой бородой, вышел вперед и, обратился к Аминадаву. Он испрашивал разрешение потревожить его гостей несколькими вопросами.
– А разве ты, Ишай, забыл мой принцип, – строго сказал Аминадав, – тревожить делами гостей, можно лишь тогда, когда они после утомительной дороги отдохнут? Тем более что эта дорога длилась около двух рождений луны.
– Уважаемый Аминадав, ты говоришь правду! – ничуть не смущаясь, ответил Ишай. – Как и то правда, что вчера вечером из Эрец Исраэль приехал ювелир Овед. Он часто менял верблюдов, спешил возвратиться к семье и истратил на дорогу чуть более одного лунного месяца.
– И что же? – с оттенком недовольства спросил Аминадав.
– Зная твои принципы, уважаемый Аминадав, – спокойно продолжал Ишай, не обращая внимания на недовольство Аминадава, – мы пришли не для заключения сделки.
Аминадав, ожидая продолжения разговора, проявлял явное нетерпение. Теперь на Ишая с интересом смотрел и Нимрод.
– Мы лишь хотели услышать от дорогих гостей, прибывших из Эрец Исраэль, правда ли то, что нам рассказал оружейник Овед?
– Что же вам рассказал известный мастер? – уже более спокойно спросил Аминадав.
– Овед сообщил о страшном побоище, учиненном римлянами в праздник Песах на Храмовой горе. Солдаты убивали мужчин, женщин и детей. Надругались над священным писанием, сожгли бесценные свитки Торы.
– Правда ли это?
Аминодав с тревогой посмотрел на Нимрода.
Нимрод покачал головой.
– Дорогие братья, – с теплотой в голосе произнес он, – нам понятны ваши тревоги и ваша обеспокоенность, за нашу судьбу, ибо мы в Эрец Исраэль, а вы здесь – единый народ. Но мы не можем отрицать, либо подтвердить это трагическое сообщение. Мы отправились в путь значительно раньше, чем на Святой Земле побывал уважаемый Овед.
Единственное, что мы можем подтвердить, так это то, что римская власть превратилась в невыносимую тяжесть на нашей бесценной Земле. Они взвалили на плечи нашего народа, такие тяготы и столько горя, что долго вынести такое невозможно.
Народ страдает от непосильных налогов, наместник и его чиновники отбирают последние агоры. Из Рима приезжают сенаторы и другие важные чиновники и забирают оставшееся. Но самое страшное, состоит в том, что римляне всё более и более запрещают нам идти дорогой наших отцов. Заставляют поклоняться своим языческим идолам! Не так ли, Ицгар, сын мой?
Ицгар кивнул, с удивлением слушая речь Нимрода. Он впервые видел его в роли оратора.
Нимрод сделал значительную паузу, затем в напряженной тишине произнес:
– Могла ли произойти такая вспышка ярости, о которой сообщил уважаемый оружейник Овед? – и тут же сам ответил: – Да, могла! Слишком много накопилось несправедливости, обиды и издевательств.
Видя, что Нимрод завершил свой ответ, присутствовавшие люди подняли невероятный шум. Ицгару показалось, что во дворе было не десять нарядно одетых мужчин, а, по крайней мере, сто. Никто никого не слушал – все говорили одновременно.
Наконец, вперед вышел Ишай. Все замолкли. Он начал тихим, но отчетливым голосом.
– Мы принимаем ответ многоуважаемого гостя, как подтверждение слов Оведа, – многозначительно помолчал и продолжил:
– С данной минуты, мы – размотчики коконов, красильщики, ткачи, вышивальщики, считаем своим долгом свершить все возможное, чтобы поддержать наших братьев, поднявшихся на борьбу за свою Землю, за жизнь своих жен и детей, за право жить по заветам отцов наших. Мы надеемся, что вы примете наши трумот (пожертвования) в пользу братьев в Эрец Исраэль.
Вскоре они ушли.
– Вот как всё повернулось, – задумчиво сказал Аминадав. – Я этих людей знаю, – он надолго замолк, потом неожиданно сказал: – Придется тебе, мой старый друг, загрузить караван, на обратный путь, не теми товарами, что ты хотел у нас закупить, а нашими трумот. Но об этом мы еще поговорим.
Когда они возвратились в дом, столики были вновь уставлены едой, на этот раз сладостями.
На отдельных подносах были разложены крупные ягоды инжира: круглые, буровато-желтые и грушевидные, фиолетового цвета. Стояли тарелки со свежим и сушеным тутовником (шелковицей), горка миндаля, мед, печенье различных форм и расцветки, изюм, сушеный инжир, но больше всего Ицгар обрадовался, когда увидел чашу с королевскими орехами в финиковом меду, изготовленными точно так же, как делала Шифра.
Когда все они вновь уселись за столики, и начали пить чай, вошла Тамар. На этот раз она была облачена в легкую снежно белую тунику без каких-либо украшений. Она несла перед собой большое серебряное блюдо.
И опять Ицгар почувствовал на себе этот мгновенный, как молния, взгляд девушки. Но тут же одернул себя – все это ему грезится, и лишь оттого, что он далеко от дома! Однако все мужчины с восторгом смотрели на вошедшую девушку, и он, так же как все, осмелился заглянуть ей в глаза.
На фоне светлой туники они показались ему черными обжигающими огнями.
Тамар подошла к Нимроду и поставила перед ним поднос. Нимрод от удивления отпрянул. На подносе лежала горка золотых и серебряных украшений. На вершине этой драгоценной горки тускло сиял огромный рубин, так и не снятый с головной повязки, недавно скреплявшей волосы девушки.
– Это моя личная трума в пользу пострадавших от римских солдат, – тихо сказала она.
Нимрод и Ицгар, как по команде, посмотрели в строну Аминадава. Поступок Тамар был для них полной неожиданностью.
Видно было, что и Аминадав крайне удивлен. Он невольно мял пальцами нижнюю губу. Затем развел руки и сдержанно произнес:
– Тамар – девушка самостоятельная.
Встал. Обнял её, и Ицгар готов был поклясться, что в его глазах были слезы.
– Дочь моего старого друга, подойди ко мне! – поднялся на ноги Нимрод. – От имени наших страдающих братьев сердечно благодарю тебя! И пусть наш Единственный всегда держит над тобой свою благословенную длань! – и старый купец, не скрывая слез, возложил руки на склоненную голову девушки.