Здесь, на обширном, безводном русле, Элька с удивлением обнаружил, что после прошлогоднего разлива реки, многие сухие участки покрыты густым ковром травы. А это, согласно его опыту, могло означать, лишь одно: на этих зеленых полянах имеется слой наносного ила – незаменимая часть любых гончарных изделий.
Значит, мгновенно сообразил Элька, Корнелий знал это, и всё же подтвердил сказанное им, что весь ил был вывезен для выполнения заказа легата Публия.
Нет, Корнелий не враг, он наш друг, пришел к однозначному выводу Элька. И тут же нашел подтверждение своего умозаключения. Корнелий попросил Эльку направить рабочих именно на эти зеленые поляны и начать заполнение переметных сум нужными глинами. Сам же, позвав Эльку, направился к обрывистой стене горных выступов, опускавшихся к руслу.
В период дождей, когда уровень воды в Аялоне поднимался, подножья горных выступов, примыкавших к реке, оказывались под водой. Несущиеся потоки заполняли пещеры и трещины в скалах смытыми кустами, травой, опавшими листьями и толстым слоем ила.
Элька шел вдоль этих выступов рядом с Корнелием, не понимая намерений своего спутника. Ведь его люди уже начали заполнять мешки илом. Куда теперь ведет его Корнелий?
Вокруг не было ни души, и Эльку не покидало чувство тревоги. Томило непонятное молчание Корнелия.
Корнелий же двигался широким шагом кадрового легионера, шагом, которым отмерил тысячи миль бесконечных дорог в разных странах огромной Римской Империи.
За ним неотступно следовал Элька.
"Догадывается ли Корнелий о моих чувствах к Бат-Шеве?" – возникла неожиданная мысль. Элька даже приостановился. Как будто бы не он, а кто-то другой, сидящий в нем, задал этот тяжелый вопрос.
"А если догадывается? – продолжал тот же голос. – Разве ты сможешь не любить эту женщину – первую женщину в твоей жизни?
Не ты, а она сделала свой выбор! – безжалостно звучал всё тот же голос. – Каждый вправе распоряжаться своей жизнью. И ты ничего не можешь изменить. Она полюбила этого могучего и доброго человека, хотя он и принадлежит другому племени".
У Эльки не было злости к сопернику, лишь глубоко затаившаяся грусть и неугасимая надежда.
"Бат-Шева…" – как только его мысли освобождались от принятия немедленных решений, он думал о ней.
Вновь и вновь переживал момент их близости. Ощущал запахи её тела, её рук, наскоро отмытых от остатков глины. Аромат дикорастущей лаванды и еще какие-то неизвестные ему запахи, которые воплотились в его сознании, как запахи женщины, созданной Богом.
В такие минуты он бесконечно желал её. И она приходила к нему во снах, полных тоски.
Когда Элька и Корнелий отошли довольно далеко от рабочих и приблизились к тому месту, где русло реки делало крутой поворот на юго-восток, Корнелий резко остановился, внимательно посмотрел по сторонам. Затем свернул к скалистому выступу, обильно поросшему жестким кустарником, и позвал Эльку.
Элька подошел, но не обнаружил Корнелия. Замер, не понимая, что произошло. Однако вскоре увидел: Корнелий сделал один единственный шаг к срезу скалы и оказался в невидимом устье обширной пещеры.
Проходя десятки раз мимо этого скального среза, Элька не подозревал, что за ним скрывается вход в столь крупную пещеру.
Видя удивление мастера Эльазара, Корнелий объяснил, что он и сам узнал об этой пещере всего лишь два рождения луны тому назад. И узнал самым неожиданным образом.
Элька удивился еще больше, когда увидел, что устье пещеры было значительно выше уровня воды Аялона. Сюда не поднимались стремительные потоки даже при самых обильных дождях.
– Значит, никакого наносного ила здесь не могло быть, – заключил Элька. – Разве что когда-то эта пещера была руслом подземной реки, впадавшей в Аялон….
И как бы в ответ на эти мысли Эльки, Корнелий сказал:
– Я попал в эту пещеру не со стороны низовья Аялона, а из своего дома. – Затем, не торопясь, объяснил:
– В то время, когда мы с Бат-Шевой строили дом, пришлось полностью очистить участок от камней и развалин старого дома, доставшегося Бат-Шеве от её прадеда.
В дальнем углу двора находился большой вырубленный в скале подвал, в котором хранилось вино, запас зерна и многое другое.
Во время очистки подвала я обнаружил вход в пещеру, – сказал Корнелий, – и эта пещера вывела меня к месту, где мы с тобой, мастер Эльазар, сейчас стоим.
Он внимательно посмотрел на Эльку: понимает ли тот значение этой пещеры? Но Элька уже сам вспомнил, как много лет тому назад, Шмуэль рассказывал, что воины Иегуды Маккавея неожиданно появлялись в тылу врага, громили его и так же неожиданно исчезали. Как бы проваливались сквозь землю.
– Это русло древней подземной реки, – объяснил Корнелий.
– И это русло, – подхватил Элька, – использовал Маккавей во время боёв с селевкидскими наёмниками.
Корнелий молча кивнул. Затем сказал:
– Будешь у нас, я покажу вещи, которые мы нашли в этой пещере. Думаю, они тебя заинтересуют…
– Что именно? – спросил Элька.
Корнелий немного помолчал, потом, подчеркивая каждое слово, сказал:
– Моя жена Бат-Шева рассказала мне, что твой отец, которого тебе, мастер Эльазар, к сожалению, не посчастливилось увидеть, был знаменитым гончаром. Он даже был удостоен права создавать сосуды для елея храмовой меноры…
Элька смотрел на Корнелия с возрастающим интересом. Корнелий был его соперник. Быть может, именно поэтому он с особым смыслом сказал: " моя жена Бат-Шева ", но Элька ведь не давал Корнелию никакого повода усомнится, что еще кто-то может претендовать на любовь Бат-Шевы.
Но если быть до конца честным, Элька вынужден был признаться, что он не пожалел бы ничего, чтобы сказать то же самое об этой женщине.
Вместе с тем, Элька не сомневался, что Корнелий ничего не может знать о той единственной встрече с Бат-Шевой, которая опалила его сердце на всю оставшуюся жизнь.
Элька вдруг по-новому посмотрел на Корнелия. Увидел в нем не просто отставного солдата, но достойного соперника. Этот солдат со всей присущей ему решительностью, вошел без остатка в новую для него действительность. Растворился в ней, и его фраза "моя жена Бат-Шева", возможно, свидетельствовала лишь о необратимости этого процесса. Однако, продолжал размышлять Элька…
Но тут его размышления вновь прервал голос Корнелия:
– В пещере я нашел переносные семи рожковые светильники, они не коптили подобно факелам, давали хороший свет идущим в темноте, и, главное, не сжирали столько воздуха, как факелы.
Затем Корнелий сказал,
– Бат-Шева обнаружила на этих светильниках печатку: "Алеф" и "Рейш"… Это печатка твоего отца. На ней означены начальные буквы его имени – Эльазар бен Рехавам. Думаю, твоему отцу был знаком этот мало известный выход из Модиина к просторам Аялона.
– Приближаются тяжелые времена… – грустно сказал Корнелий. – И мы с Бат-Шевой решили, что и ты, мастер Эльазар, должен знать об этом, мало кому известном, туннеле. Может когда-нибудь пригодится.
Элька молчал, чувствуя, как сжалось его горло. Корнелий и Бат-Шева вновь и вновь врывались в Святая Святых его жизни. В его прошлое, в его настоящее, в его будущее…
Возвратившись домой, Элька узнал, что Квинт и его манипула срочно отзываются в расположение Пятого легиона. Бат-Шеве удалось на короткое время задержать Квинта и гонца, упросив их дождаться мастера Эльазара и Корнелия.
Гонец вначале наотрез отказался кого-либо ждать, однако, увидев обильное угощение, разложенное на циновках в густой тени, не устоял.
Вскоре возвратились Элька и Корнелий. За трапезой Квинт с огорчением сообщил, что светильники уже не понадобятся. Элька хотел было спросить, почему, но его опередил Корнелий.
Сердито сказал:
– Мастер уже истратил немало денег…
– Понимаю, – кивнул Квинт, и тихо добавил: – Теперь от меня ничего не зависит… Идут большие маневры.
У северных берегов Иудейской провинции готовы к высадке два легиона, и еще четыре легиона направляются с юго-запада, со стороны Египетской провинции…. В Пятом объявлена боевая готовность…
Глава 13 Месть Цилия Кая
Вынужденное отступление наместника Кумана на Храмовой площади и казнь легионера Курция были восприняты воинствующими движениями Иудеи как предзнаменование победы.
Они были убеждены – пришло время изгнания идолопоклонников со Святой Земли.
Однако римские власти, не привыкшие даже к мелким поражениям, в свою очередь, готовились к реваншу.
Признав, наконец, что с имеющимися у него силами он не сможет одолеть взбунтовавшееся население, Куман направил императору просьбу о помощи.
Пока же решил "успокоить" особо резвую периферию, наличествующими силами. Он приказал Цилию Каю отправиться с двумя манипулами на северо-восток Иудеи, и примерно наказать жителей, особенно рьяно поддержавших взбунтовавшуюся иудейскую чернь. И то, что в этом районе находились Модиин и Бет– Хорон, особенно порадовало озлобленного неудачей Цилия Кая. Он им покажет, кто смеется последним!
У Кумана же были свои счеты с Бет– Хороном.
Цилий Кай знал, что у этого горного селения потерпели поражение, имперские войска сирийского наместника Цессия Галла, сводного брата Кумана. И в создавшейся ситуации он, Цилий Кай, будет рад помочь единомышленнику Куману
У самого Цилия Кая особую ненависть вызывало селение Модиин.
Провал его попытки арестовать и наказать бунтовщиков и последовавшее неудачное столкновение, едва не стоившее ему карьеры, вызывало неутолимую жажду мести.