Помещение, вырубленное в камне – это все, что осталось от её дома. Пристройка из глиняных валков рассыпалась. Всё остальное растащили, пока Бат-Шева жила у Шифры. Пришлось начинать с нуля, но это было именно то, в чем так нуждался Корнелий, истосковавшийся по настоящей работе.
С рассвета до заката солнца раздавался стук топора во дворе Бат-Шевы. Гремел молоток, звенело зубило, придавая кубическую форму бесформенным кускам скалы.
Первыми всполошились жители прилежащих домов-развалюх. В основном это были женщины, которых часто навещали римские солдаты, иногда среди гостей встречались неизвестные мужчины, прятавшие лица в складках плащей.
Эти женщины опасались, что Бат-Шева, подцепив богатого мужа, завладеет клочками их земли, единственным их убежищем. Ведь всем известно, что многие разбогатели, сотрудничая с римскими властями. И теперь они скупают землю, беспощадно изгоняя бывших владельцев. Однако, поняв, что подобных намерений у Бат-Шевы нет, успокоились.
Даже начали поглядывать с плохо скрываемой завистью на могучего молчаливого мужчину, с утра и до вечера ворочающего камни. Многих удивляла и сама Бат-Шева, от которой в свое время им всем немало доставалось, которой побаивались. Она стала мягче, добрее, приветливее. В ней как бы сгладились острые углы. И женщины с радостью отвечали ей таким же теплом.
Во время строительства Корнелию понадобились гвозди, крепежные скобы и дверные петли из железа и Бат-Шева пригласила кузнеца Шмуэля, хотя в селении уже образовался целый квартал кузнечных дел мастеров. Бат-Шева знала, что металлические изделия Шмуэля ценились выше, чем у других кузнецов, зато качество работы было лучшим. Теперь эту роскошь она могла себе позволить.
Они вместе с Корнелием радовались, когда легату Публию удалось отстоять в суде денежные сбережения Корнелия, хотя в земельном участке, положенном ветерану, ему было отказано. Корнелий об этом не сожалел. За многие годы службы на его счету скопилась солидная сумма денег.
Появление кузнеца Шмуэля на стройке дома Бат-Шевы было воспринято, как обычное дело. Бат-Шева с интересом наблюдала встречу мужчин. Оба были коренасты, плотны, словно один и тот же мастер высек их из одного и того же монолита. Отличались они лишь тем, что Корнелий был гладко выбрит, Шмуэль же обладал густой белой бородой, и длинными с проседью волосами. Волосы придерживала неширокая головная повязка.
Бат-Шеву удивила легкость, с какой мужчины нашли общий язык. Они обошли стройку. Корнелий показал Шмуэлю кладку стен, окна, высеченные в камне, оставленные проемы для дверей. То были новшества, ранее неизвестные в Модиине. Корнелий строил прочно, надежно, надолго. Бат-Шева видела неподдельный интерес, с которым Шмуэль осматривал строительство. Был доволен увиденным. Затем мужчины присели в тени уже возведенной стены, и Бат-Шева невольно вспомнила большую смоковницу и рожковые деревья, укрывавшие густой тенью дом и двор Шифры. Про себя решила: посадить вблизи своего дома такие же деревья, не дожидаясь завершения строительства.
Вскоре она спохватилась и суетливо принялась угощать мужчин хлебцами с сыром, поставила кувшин с вином, принесла небольшую гидрию с водой.
С того дня частыми гостями на стройке были не только Шмуэль, но и его подмастерья. Юноши привозили скобы и гвозди, обмеряли дверные косяки для изготовления петель. Иногда приходила Шифра с Эфронит и Орой, несколько раз наведывался Бен-Цур, но никогда не появлялись Ноах или Ривка.
Их враждебность к Корнелию не ослабевала. Они не скрывали своей ненависти. При мыслях о них на лбу Бат-Шевы выступал холодный пот. В её душе просыпалась не просто тревога, а несвойственный ей страх.
– Боже Всемогущий! – горячо молилась она. – Вразуми их несмышленых. Помоги им отделить овец от козлищ!
Мимо стройки иногда проходил Элька, но так ни разу и не зашел. Бат-Шева, сдерживала слезы, но с затаенной горечью одобряла его поведение. Он мужественно переносил испытание судьбы. Однако эти мысли не успокаивали её мятежную душу. Бат-Шева старалась отогнать их, но они бередили и бередили свежую, незаживающую рану. Так случилось…
Несколько раз заходил Бен-Цур. Бат-Шева видела, с каким подчеркнутым уважением относился к нему Корнелий. Он не садился, если Бен-Цур стоял. Во время осмотра завершенной части стройки, Корнелий внимательно выслушивал Бен-Цура, кивал в знак согласия, либо тут же что-то помечал на камнях.
К началу осеннего месяца тишрей строительство дома Бат-Шевы было завершено. Вместо горы мусора и зияющих провалов в скале, стоял прочный дом, окруженный каменной оградой. В стенах, сложенных из крупных камней, были прорублены небольшие отверстия – окна. Они, подобно прозрачным дождевым лужам, пропускали внутрь дома золотистые лучи полуденного солнца.
Эти окна были сделаны каким-то непонятным образом, да так, что к большому разочарованию соседей, любопытный глаз не мог ничего через них увидеть.
Корнелий очистил яму, когда-то служившую погребом. Расширил и углубил её на целых пять локтей. Долго возился с подвалом, что-то сооружал в нем, что-то достраивал, затем отгородил четыре ячейки, в каждую из которых насыпал слой песка, глубиной в локоть, возвел крышу.
– Это склад для амфор с вином будущего урожая, – объяснил он Бат-Шеве. Она рассмеялась.
– Сюда влезет столько амфор, сколько не сможет выпить целый легион! Не собираешься ли ты всю жизнь ходить пьяным от этого вина?
– Нет, – с улыбкой отвечал он, – я пьян и без вина, – и он с силой притягивал к себе Бат-Шеву. Корнелий уже знал, что у них будет ребенок. Первый ребенок в его жизни! Он был пьян от счастья.
– Ну и ручища у тебя! – отбивалась она. – Настоящий медведь… Это как раз то, чего мне не хватало всю жизнь – пьяного медведя…
То были редкие моменты откровения зрелого мужчины, жизнь которого прошла в тяжелых учениях, долгих походах и бесконечных сражениях. Прожитое было пронизано надеждой, что по окончании срока службы, он получит в свое владение участок земли и хорошую сумму денег. Его заветной мечтой был собственный виноградник.
В минуты отдыха он закрывал глаза и, как в детстве, видел перед собой густые крупные листья и притаившиеся в них сочные виноградные гроздья. Вспоминая эти детские сны, он шептал Бат-Шеве: " По утрам эти гроздья были прохладны, покрыты каплями росы, пахли солнцем и душистыми травами".
Бат-Шева вздыхала.
Она не удивилась, когда Корнелий купил участок земли рядом с виноградником Шифры. Она поняла, что это были не пустые мечты, и с радостью начала ему помогать. Они посадили не менее двухсот кустов белого и черного винограда. За лозами ездили в Бетулию.
Шифра хорошо помнила прекрасные виноградники отца подруги её юности, и рассчитывала, что кто-то все еще выращивает тот самый сорт, который отец Иегудит назвал её именем. К тому же она надеялась, что хоть на этот раз сможет, что-то узнать о подруге детства.
… Ранним утром, когда Корнелий подошел к своему винограднику, густой туман начал редеть. Листва виноградных лоз была окутана бисером капель росы. Эти капли постепенно скатывались к кончикам листьев, соединялись в крупные шарики, чтобы затем упасть на жаждущую сухую землю.
Глубоко в душе Корнелий благодарил иудейского Бога за ниспосланную живительную влагу. Он знал цену каждой такой капле.
В его воображении на этих лозах, пока что негусто покрытых листьями, висели крупные, налитые соком, гроздья винограда. Он почти воочию видел, как они с Бат-Шевой и их сыном будут срезать эти гроздья, бережно укладывать в плетённые из лозняка корзины. Затем, хорошо промыв, уложат на ровную площадку винодавильни, и втроем будут плясать на крупных свежих ягодах. И чуткое сердце земледельца радостно замирало.
Корнелий почувствовал себя хозяином жизни. У него было всё, о чем он даже не смел мечтать. Собственный дом, любящая жена, будущий сын, а то, что будет именно сын, он почему-то не сомневался, и этот раскинувшийся перед ним виноградник.
Его боги не покинули его, прибившегося к людям Единого. Значит наши боги где-то там, в бесконечной выси, вовсе не враждуют друг с другом. Они близки, а может быть даже едины в своей заботе о нас, грешных людях, живущих на Земле.
– Вот только бы не засуха… – и Корнелий поднимает горсть сухой каменистой земли. Порыв горячего ветра сдувает землю с его ладони, оставляя горстку мелких камней. Вскоре этот же ветер жадным волчьим языком слизывает росу с листьев винограда и возвращает Корнелия к суровой действительности.
Корнелий видит на лицах односельчан печаль и тревогу. Даже ремесленники, особенно каменщики, шорники и молодые кузнецы, чьи изделия покупались все меньше и меньше, были на грани разорения. Цены же на зерно резко поднялись. Серебряные шекели были не у каждого, а на медные пруты, много не купишь. Над жителями Модиина нависла угроза голода.
Корнелий узнал от Бат-Шевы и искренне одобрил действия купца Нимрода и Ицгара, сына уважаемого Бен-Цура, отправившихся в Александрию Египетскую, где намерены были при содействии местной иудейской общины, закупить максимальное количество зерна.
Не сидела, сложа руки и его Бат-Шева, думал он с затаенной гордостью, она открыла лавку, где можно было купить кур, голубей, чечевицу, оливы, гранатовые яблоки. Здесь же продавались подковы для лошадей и мулов, всевозможные гвозди, серпы, тяпки для прополки огородных грядок, множество других металлических изделий, изготовленных в кузне Шмуэля и его учеников. Пожалуй, единственное, чего не было в её лавке, – керамических изделий Эльки.
Успеху Бат-Шевы способствовала Шифра. Вместо того, чтобы отвозить куриные яйца, сушеные плоды смоковницы и шарики сухого козьего сыра на рынки Лода или Иерусалима, она передавала их Бат-Шеве. И в лавку все чаще стали наведываться перекупщики из больших городов и окружающих селений.