Не слыша этого разговора, Бат-Шева приняла на себя всю вину за возникшие трудности при разрушении старой печи. Если бы не её рассказ о когда-то сгоревшей ограде её дома, то, быть может, Элька не стал бы разрушать старую печь. И она ни на минуту не оставляла Эльку. Измазанная сажей, в пыли, с куском ткани неопределенного цвета, прикрывавшим её голову, Бат-Шева излучала неиссякаемую энергию, силу воли. Всячески поддерживала работавших, и к великому удивлению рабов, сама хваталась за лом, поливала водой изнемогавших, приносила еду.
Элька ощущал, как близко к сердцу она принимает его неудачи. Бат-Шева делала все, чтобы помочь Эльке в осуществлении его замысла. Он радовался этому и с охотой делился своими мыслями и сомнениями.
Видела это и Шифра, но в отличие от Эльки, она не испытывала восторга. Её женское чутьё улавливало какие-то намеки, непонятные признаки, вновь и вновь вызывавшие у неё тревогу.
Как-то, после очередных напрасных попыток разрушить монолит стен, Элька поднялся на прилегавший холм и, будучи усталым до изнеможения, присел на валун, закрыл глаза и подставил лицо тянувшему северному ветру.
…Подошла Бат-Шева. Она не приближалась, но стояла и ждала, когда он откроет глаза. И Элька, чувствуя, что она стоит рядом, умышленно не делал этого.
Его охватывала трепетная радость от ощущения её присутствия. Он напряженно прислушивался к её учащенному дыханию, мысленно представлял её большие серые глаза, излучавшие таинственный, волнующий свет, длинные черные ресницы, подкрашенные ламповой сажей и пышные волосы, собранные в пучок.
…Вот она идет вместе с ним к новым гончарным печам. Утренний рассвет застает их в дороге.
Эту дорогу, пересекающую возвышенность Титура, Элька хорошо знает. Он преодолевает её каждый божий день. И каждый день зачарованно смотрит на дивные изменения, происходящие в эти часы. Но теперь они вдвоем…
Бесчисленные звезды теряют свои размеры, медленно уменьшаются, становятся невидимыми.
На востоке, над Иудейскими горами, зажигается полоска темно-синего неба и кажется, что рождающийся свет излучают вершины гор. От этого небо становится подобным огромному опрокинутому хрустальному сосуду, прикрывающему Святую землю.
Постепенно свет расширяется, поднимается кверху, теснит ночную тьму. Где-то на границе дня и ночи проплывает большая стая перелетных птиц. Те, что впереди неожиданно вспыхивают ярким золотым огнем. Их осветили первые лучи еще невидимого из-за гор солнца. Летящие за ними, находясь в полосе ночи, кажутся плывущими в небе погасшими звездами.
В утренней тишине Элька четко слышит их голоса. Ему кажется, что он различает команды вожака. И эти команды подхватываются летящими за вожаком птицами и тут же передаются вдоль цепи все дальше и дальше, до самого горизонта.
"Что это за команды? – невольно спрашивает Элька. – Требование ли не отставать? Одобрение ли сильных? Или, быть может, жизненно важная поддержка слабых?"
И он чувствует себя вожаком такой же большой птичьей стаи.
Теперь он сможет быть щедрым. Он получил солидный заказ от римлян…
Его отвлекает от размышлений совершенно неожиданная картина. Увидеть такое заслуживает лишь праведник, исполняющий все 613 заповедей, но только не он, Элька!
…Возвышенность Титура, подобно Ноеву ковчегу, плывет в облаках. Вместе с тем, она по-прежнему прочно стоит на земле. Оказывается, это сами облака с неба опустились к подножию возвышенности, заполнили впадины, поднялись почти до самой вершины, разлились пышными ручьями по руслам пересохших речушек.
И только он и Бат-Шева, единственные из людей, удостоились в эти минуты стоять на вершине возвышенности, и у их ног клубились густые облака.
Он потрясен. Он ощущает божественную красоту опустившегося на землю неба! Его охватывает глубокое волнение, какого он никогда ранее не испытывал.
Он замирает, очарованный необычностью происходящего. Однако вскоре из-за далеких вершин Иудейских гор, прорываются острые, как копья легионеров, лучи утреннего солнца. Они начинают теснить облака. Вначале с вершины Титуры, затем из горных впадин и русел речушек.
Накатывает обычный знойный рабочий день. Однако увиденное чудо заставляет его вновь и вновь всматриваться в каменные складки гор и чувствовать рядом Бат-Шеву, пережившую вместе с ним это необычное, божественное явление.
…Когда он открыл глаза, солнце приближалось к полудню. Он проспал добрых два часа. И проснулся обладателем нового, необычного решения.
Сразу же велел прекратить напрасные усилия, направленные на разрушение старой гончарной печи.
Он будет строить печь не на ровной площадке, но между двух горных уступов, образующих тесное кольцевое ущелье. Дно ущелья послужит основанием печи. Стенами – подступающие выступы скал. Предстоит все это очистить от лишних валунов и возвести арочное перекрытие.
Он тут же решил рассказать Бат-Шеве о возникшем решении, но не смог её найти. И поделился с Шифрой. У Шифры это решение не вызвало восторга. Она увидела лишь предстоящий долгий и тяжелый труд.
Бат-Шева появилась только к вечеру. Выглядела усталой, но довольной. Она была на строительстве подъездной дороги и попросила Корнелия помочь им разрушить старую печь.
– Это ведь их заказ, – убеждала она почему-то огорчившегося Эльку, – римляне не меньше нас заинтересованы в скорейшем получении кирпичей. И пусть помогут. Хотя… – она замялась, – может быть, старая печь не так уж и важна…
Шифра, стоявшая рядом с Бат-Шевой, почувствовала, что та что-то не договаривает.
Спросила, глядя ей в глаза:
– Тебе известны какие-то другие решения, о которых Элька не знает?
– Нет… – неуверенно ответила Бат-Шева, – думаю, что Эльазар знает. Может быть, именно потому он поднимался на прилежащий холм. Он будет строить новую печь в кольцевом ущелье, и построит её быстрее.
Потрясенная услышанным, Шифра невольно отступила от Бат-Шевы.
" Если Элька успел ей рассказать о своем новом плане, то зачем он искал эту непостижимую женщину?"
С не меньшим удивлением смотрел на Бат-Шеву и Элька. Откуда она узнала о его новом решении? Не от Шифры же? Та и сама только что услышала об этом из его же уст.
Видя замешательство собеседников, смутившаяся Бат-Шева объяснила:
– Когда я увидела, что Эльазар поднимается между уступов и осматривает обрывистые стены кольцевого ущелья, я подумала, что он принял решение строить новую печь именно здесь, в ущелье, напоминающем глиняный короб нашей ограды, образовавшийся после горения хвороста…
При этих словах Шифра едва сдержала слезы. Она вспомнила рассказ её покойного брата Эльазара, да будет незабвенным его имя, как рабыня Эста, начертила на глиняной табличке форму светильника, совпавшую с формой, которая была лишь в мыслях брата…
Их внимание было отвлечено мерным шагом солдат вспомогательной центурии, скрипом повозок, груженных строительными инструментами, и топотом коней.
Они обошли двор Шифры и остановились лагерем у того самого ущелья, которое Элька решил приспособить под новую гончарную печь.
Корнелий соскочил с лошади и протянул руку Эльке, как старому знакомому:
– Пришло подкрепление, мастер! – весело сказал он. – Разрушать и строить наше привычное дело.
– Вот и разрушьте старую печь! – чуть игриво скомандовала Бат-Шева.
Элька от души радовался прибывшей помощи, однако Шифру удивила и одновременно насторожил уверенность, с которой Бат-Шева разговаривает с римлянином. Она уловила невидимую связь, существующую между этими двумя людьми.
Тем часом Элька изложил Корнелию свое решение о месте и способе строительства новой печи.
Корнелий, не разбиравшийся в гончарном производстве, обладал, однако, острым, практичным умом. Он сразу же увидел преимущества в принятом Элькой решении.
– Это точно, мастер, – сказал он рассудительно, – если не строить боковые стены печи, а вместо этого подсечь внутренне уступы скалы, получится узкий круговой коридор.
– Именно так, – согласился Элька. – Затем этот коридор перекроем каменной аркой, внутри проложим тепловые каналы и дымоходы.
– И дело сделано! – добродушно подытожил Корнелий. – К тому же, – рассудил он, – понадобится меньше топлива. Тепло не уйдет через боковые стены. Останется в утробе печи. Разве что немного подогреются скалы, хотя им и так достаточно солнечного тепла, – смеясь, заключил он.
– Да, – коротко подтвердил Элька. – Кроме того, печь получится раз в пять просторнее, чем несколько счетверенных, каменно– кирпичных.
Полуденное солнце нещадно палило, и Шифра решила, что пришло время кормить солдат. Она хорошо знала, что они всегда рады пище. При участии тех же солдат и Корнелия она и Бат-Шева расстелили не менее десяти циновок, расставили амфоры с водой, глиняные тарелки, заполненные сушеным сыром и сладкими стручками рожкового дерева.
Тем часом легионеры, по распоряжению Корнелия, принялись осматривать эту глыбу спекшихся камней, оставшихся от старой печи. Затем решили, что нет смысла тратить усилия на их разрушение. Окружили печь толстыми канатами, запрягли добрую десятку тяжеловозов и после длительных усилий оттащили глыбу спёкшихся камней к глубокому оврагу. Затем под свист и хохот столкнули её туда.
От старой печи остался лишь ровный под. Он представлял собой гладкую площадку такого же монолита, как и стены печи.
– С этим придется повозиться… – почесывая затылок, озабочено сказал Корнелий, – мы подрубим его снизу.
– Не надо! – остановил его Элька, – дно старой печи послужит удобной площадкой для формовки и сушки сырца.