– Это он натаскал, – Бат-Шева смущенно кивнула в сторону Иосифа, – Он сказал, что ты так делаешь, а потом лечишь больных.
Шифра с удивлением посмотрела в сторону Иосифа, но тут же отвлеклась.
– Потерпи. Будет больно. Я должна вытащить оставленное пчелой жало. Иначе будет совсем плохо.
Шифра поджала опухший участок плеча и зубами извлекла жало.
На плече Бат-Шевы выступила алая капля крови.
Во время столь болезненной процедуры, Бат-Шева не издала ни единого звука. Лишь густой бисер пота покрыл её лоб, а большие серые глаза скрылись за узкими щёлками век.
Шифра оглянулась и увидела, что за её спиной стоит Иосиф и протягивает ей половину луковицы, которую он, за неимением ножа, попросту перекусил.
– Нет, пожалуй, теперь, когда выступила кровь, лук может сильно ожечь, – объяснила она Иосифу, и начала копаться в своем мешке, заполненном собранными травами.
Шифра извлекла из него стебель дикорастущей петрушки, несколько листьев мелисы и мяты. Очистила их. Велела Иосифу принести воды и все это промыла. Затем тщательно растерла пальцами, и часть этой смеси приложила к ранке.
Некоторое время ожидала, пока не увидела на лице Бат-Шевы улыбку облегчения. Острая боль постепенно затихала. Бат-Шева попыталась встать, но Шифра остановила её. Приложила к ранке оставшуюся часть смеси и велела лежать, пока не исчезнет головокружение.
Сама же, подхватив свой мешок, вышла. Вдогонку услышала: "Спасибо тебе, Шифра, мы еще увидимся…"
И, действительно, в пятый день недели Шифра встретилась с Бат-Шевой на модиинском рынке. Шифра принесла для продажи собранные за неделю куриные яйца, а Бат-Шева – несколько плотно уложенных охапок лесного хвороста и подушки, расшитые яркими пурпурными нитями. Домой к Шифре они шли вместе. Шифра закупила весь хворост, собранный Бат-Шевой. Элька пользовался подобным топливом при розжиге огня в гончарной печи.
Бат-Шева была очень довольна. У неё сегодня был удачный день. Она продала весь собранный за неделю хворост и купила за сносную цену десяток свежих яиц.
Но, главное, она договорилась с Шифрой, что отныне весь собранный хворост будет закупать Элька.
Так продолжалось несколько месяцев, пока не случилось событие, потрясшее Модиин. Иосиф Прекрасный исчез. Пошел вместе с Бат-Шевой за хворостом в горы и неизвестно как пропал.
Поиски, длившиеся три заката солнца, оказались безрезультатными. Еле уловимая грусть опустилась на узкие улочки Модиина. Притихло привычное детское многоголосие.
Шифра застала Бат-Шеву убитую горем. Она потеряла человека, к которому привыкла, к странному человеку, тем не менее, заменившему ей семью, близких, родных. Он стал её рабом, сыном, смыслом жизни.
Шифра навсегда запомнила слова, сказанные Бат-Шевой в минуты горя.
– Как мало мы ценим то, что имеем, к чему привыкаем, что дарит нам Всевышний, – с глубокой душевной болью говорила Бат-Шева. – Мы приходим в се6я лишь тогда, когда теряем всё это и остаемся наедине с собой. И… ничего исправить уже невозможно…
В эти минуты Шифра поняла, что горе Бат-Шевы было горем матери, потерявшей единственного ребенка. И доброе сердце Шифры отозвалось на это горе.
Она пробыла с Бат-Шевой в её подземном жилище семь долгих закатов солнца. Затем с трудом уговорила её перейти жить к ней.
Бат-Шева согласилась лишь после того, как Шифра предложила ей работать в гончарной мастерской Эльки, собирая столь необходимый ему хворост. Однако плата за труд, которую Шифра предложила Бат-Шеве, вызвала неожиданно сопротивление.
– Я знаю, как вы все тяжело работаете, – сказала она, – и не могу принять такую высокую плату за мой труд. Я никогда не была обузой, даже покойному мужу, – продолжала она упрямо, – мне хватит и половины того, что ты, Шифра, предлагаешь мне взять.
– Единственная просьба, – смущенно закончила Бат-Шева, – разреши мне построить шалаш недалеко от твоего дома, чтобы не тратить время на дорогу.
Шифра согласилась, только вместо шалаша Элька пристроил к дому небольшую комнату.
Из этого жилища она и вышла, услышав энергичные удары молотка по ржавому куску железа.
– Разбуди Эльку! – сказала ей взволнованная Шифра, но к своему удивлению увидела, что Бат-Шева, вместо того, чтобы выполнить её просьбу, пошла к воротам и смело открыла их. Затем отступила на несколько шагов и ошеломленной Шифре показалось, что Бат-Шева обменялась коротким взглядом с одним из пятерых римлян, вошедших во двор.
Этот римлянин выделялся массивной фигурой, был наголо выбрит. На широком поясе, как и у остальных, подвешен короткий меч. Продолговатое смуглое лицо гостя было приветливым, простодушным, выражало любопытство и озабоченность.
Он сразу вызвал у Шифры доверие. Его военный хитон украшали новенькие знаки отличия, такие, как были у другого римлянина, который не раз посещал их дом и увозил заказанные им гидрии, амфоры и кувшины для хранения зерна, масла, вина, однако до сих пор не заплатил ни сикля, ни одного динария, хотя уже прошел целый год.
Вновь прибывший римлянин подошел к Шифре и с подчеркнутым уважением назвал свое имя – Корнелий.
– Шифра, – коротко ответила она.
– Знаю… – и он неожиданно улыбнулся крайне удивленной Шифре. Затем повернулся к стоявшему рядом с ним молодому человеку, в одеждах богатого римского чиновника, с подчеркнутым уважением произнес:
– Архитектор Публий. Сделал паузу, продолжил:
– Нам нужен мастер Эльазар.
Шифра вздрогнула, услышав имя, принадлежавшее, светлой памяти, её родному брату. Этим именем Эльку никто не называл с раннего детства.
Она кивнула и повернулась в сторону Бат-Шевы, но та уже стучала по косяку двери, пытаясь разбудить Эльку.
В это время в распахнутые ворота вошел Бен-Цур. Он, неспеша обошел лошадей и державших их коневодов, вопросительно посмотрел на стоящих около Шифры военных.
– Мой муж Бен-Цур, – с явным облегчением сказала Шифра.
Первым протянул руку архитектор.
– Публий, – и на его худощавом бледном лице заиграла многозначительная улыбка.
– Знаю, – в свою очередь сказал Бен-Цур, – ты тот, кто построил немало постоянных лагерей для римских легионов.
– А ты, – быстро ответил Публий, – тот командующий, чей опыт разгрома армии Митридата, в пять раз более мощной, чем твоя, изучается в Имперской военной академии Рима…. Впрочем, к этому мы еще вернемся.
Наконец, появился Элька. Бат-Шева с трудом его растормошила. Он работал всю ночь, и заснул только перед рассветом.
Гости сверкали военными доспехами, возвратившийся из синагоги Бен-Цур был в белых одеждах, Бат-Шева – в нарядной тунике. Элька в серой ночной хламиде, весь взлохмаченный, казался в этом обществе человеком совершенно неуместным.
Однако именно к нему устремились взгляды прибывших легионеров.
– Римские воины приветствуют мастера Эльазара! – с веселой улыбкой сказал Публий, и легионеры, тоже улыбаясь, загремели мечами по продолговатым медным щитам.
Бен-Цур широким жестом пригласил гостей в дом. Однако трое из пятерых, привязав лошадей, присели под тенистыми ветвями смоковницы.
В дом зашли лишь Бен-Цур, Элька, Публий и Корнелий. Они удобно расположились на разостланных циновках, с плотными подушками, расшитыми яркими пурпурными нитями.
Шифра и помогавшая ей Бат-Шева, расставили амфоры с водой и виноградным вином, тарелки с вялеными финиками и плодами смоковницы. Подали козий сыр, подсоленные оливки. Сами женщины примостились чуть в стороне.
– Корнелий, твоя трибуна, говори! – сухо сказал Публий, и Корнелий, обращаясь к Эльке, с непонятным облегчением произнес:
– Пятый легион перед тобой в долгу, мастер Эльазар. Какая сумма тебе причитается за выполнение заказов легиона?
Элька, не выражая никакого удивления, поднялся, подошел к нише, оборудованной полками, снял несколько глиняных табличек, протянул Корнелию:
– Здесь записана согласованная сумма за выполненную работу. Дни и количество изделий, которые были переданы представителям легиона. Корнелий начал было рассматривать глиняные таблички, однако вмешался Публий
– Мастер Эльазар! – сказал он уважительно. – У нас нет времени вести подсчеты и проверки. В легионе тебя хорошо знают, как честного иудея. Какова итоговая сумма нашего долга?
Элька взял одну из табличек, посмотрел, назвал сумму в сиклях, затем в римских динариях.
Корнелий взглянул на архитектора. Сумма оказалась довольно значительной.
Публий коротко приказал:
– Уплатить! Недостающие деньги добавит мой секретарь.
Вскоре Корнелий передал Эльке увесистую кожаную сумку и сказал:
– Расписку на полученную сумму, если можешь, напиши на папирусе, а не на глине. Так удобнее хранить, – и с обезоруживающей непосредственностью объяснил, – легче таскать легионные сундуки.
– Теперь, мастер Эльазар, чтобы закончить эту часть нашей встречи, – сказал Публий, чуть помрачнев, – легион приносит свои извинения за случившуюся задержку оплаты. Виновный понес заслуженное наказание… Однако же, к делу!
Элька внимательно выслушал предложение гостей. На его лице, опалённом печным жаром, отражалась напряженная работа мысли. Затем, собрав в кулак короткую густую бороду – жест, ставший с недавних пор привычным, – переспросил:
– Не ошибся ли я, услышав от уважаемого архитектора Публия заказ на миллион единиц: кирпичей, плиток и различной посуды?
– Нет, – подтвердил архитектор, – миллион кирпичей – это именно то, что нам понадобится. – Он сделал паузу и жестко добавил: – Причем в кратчайший срок!
Однако, заметив растерянность на лице Эльки, более мягко продолжил:
– Наш опыт показывает, что это вполне осуществимо, если в дополнение к имеющимся обжиговым печам, построить новые.