- Я ж говорил, что таких и на свете мало. Да кто из казаков не слыхал про Самойла Кошку, вашего старшого? На всех ярмарках о нем поют! Да ведь если сказать реестровикам... Поедем и на байдак вместе, пане товарищ! - уже умоляюще прибавил Пивень. - Ты же, верно, и плавать умеешь, а меня прямо рвет от воды.
Метла только скорбно кивал головой.
- Без тебя он и на берегу утонет, помоги, товарищ!
- Так тому и быть: не сидел Пронь на печи раньше, не будет сидеть и теперя!
В тот же день они втроем двинулись к Днепру.
Было начало мая, и верховые воды уже успели добраться до низовья. Река вышла из берегов, затопила балки и острова, наполнила степные речки, взбила желтую пену между осин в низинах, а на середине распустила пенные струи конской гривой на ветру. В камышах слышалось кряканье уток, крик селезней, на плесах плавали дикие гуси, а по озерцам ходили тонконогие журавли и носатые цапли.
Теперь всем заправлял Никитин, и казаки с охотой на него полагались. Место он выбрал на пригорке, с которого за версту или даже за две можно было увидеть суда на воде и как раз там, где острова разбивали течение на несколько рукавов. Метла стреножил лошадей и пустил их под горой пастись, а сам лег прямо под открытым небом и, хотя его немилосердно кусали оводы, сразу же уснул. Никитин с Пивнем занялись рыбной ловлей. Рыбы попадалось много, и Никитин все, что было меньше локтя, кидал обратно.
- Гуляй, мала, пока на сковородке не была! - приговаривал он, ласково улыбаясь. - Чтоб не знала горя, плыви себе в море!..
- Только не попадайся пану на глаза, - добавлял Пивень, - съест, а не съест - испоганит! И сам не гам и другому не дам. Уже казак у себя на Днепре и рыбы половить не имеет права.
- В Московии при такой оказии говорят: "Отольются кошке мышкины слезки..."
- А кошки не больно каются. Надо их вогнать в такие слезы, чтоб и присказки подобрать нельзя было, тогда разве раскаются.
После доброй ухи Пивня стало клонить ко сну.
- Припекает-то как, должно к дождю.
- Поспи, казаче.
- Еще царствие небесное просплю. Чтобы спать не хотелось, ты расскажи, как вы с каторги вызволились. Это где было?
- У самой Шпанской земли.
- И это вы добирались домой через тридевять земель?
- Через шесть чужих стран пройти довелось.
Никитин отнес рыбу в каюк, а вернувшись, стал рассказывать о стае волков, напавших этой зимой на его хутор.
Когда спал полуденный зной, на горизонте замаячили на воде темные полоски, превратившиеся затем в байдаки. Было их не менее ста, даже в глазах зарябило. Пивень заметно побледнел, разволновался, начал тыкаться по берегу, как слепой щенок, подыскивая на всякий случай какую-нибудь спасительную жердь или бревно. Метла посмотрел на лошадей и отправился укрыть их за холмами, так как байдаки быстро приближались. Никитин и Пивень, прикидываясь простыми рыбаками, поплыли наперерез, как бы направляясь к островку.
Вскоре передний байдак поравнялся с каюком. На нем была мачта с парусами, два фальконета, бочка с сухарями и более полусотни немецкой пехоты. Наемники сидели на скамьях, развалились у бортов, весла без дела лежали в уключинах, так как посудину и без того очень быстро несло течение. Никитин, увидев немцев, хотел уже повернуть к другому байдаку, но Пивень придержал его за весло, и каюк понесло рядом с байдаком.
- Это такие же немцы, как и мы с тобой. Только для страха.
В это время на палубу торопливо вышел без шапки пучеглазый, круглолицый шляхтич с торчащими усами и с высоко подбритыми русыми волосами. Был он средних лет, статный, одет в жупан дорогого сукна.
- Вот они, пане полковник! - сказал кто-то по-польски.
Шляхтич подошел к борту.
- Кто такие? - крикнул он, подозрительно оглядывая каюк, но Никитину было уже за шестьдесят, а Пивню минуло сорок, и это его успокоило.
- Рыбаки, ваша вельможность! - быстро отвечал Пивень.
- Они тут все знают, задержите их.
- А ну, ты, старик, плыви ближе! - уже по-украински закричали солдаты, забыв, что они "немцы". - Знаешь здесь путь рукавами, чтоб в Затон попасть?
- Знаю! - ответил Никитин.
- Так лезь сюда!
- Тогда и я полезу! - крикнул Пивень, испугавшись, что один останется в каюке. - Мне здесь ведома каждая рыбка, каждая пташка. А вот что я еще вам скажу, панове молодцы... - и прежде Никитина вскарабкался на байдак.
- Хватит одного! - сказал полковник.
Пивень от такой команды чуть не свалился за борт: ведь он не знает здесь ни одного рукава, его сразу же раскусят и кинут ракам на поживу. Он умоляюше посмотрел на Никитина. Никитин тоже растерялся, однако продолжал плыть рядом с байдаком. И вдруг Пивень весь расцвел: ему пришла счастливая мысль.
- Панове молодцы! - обратился он к реестровикам и полушепотом продолжал: - Вам ведь невдогад, кто в этом каюке сидит?
Реестровики вопросительно подняли брови.
- Да это же друг-товарищ Самойла Кошки. Сорок лет в неволе вместе с ним пробыл! Где еще удастся вам увидеть и услышать другого такого...
Реестровики все кинулись к борту, так что байдак накренился набок, а полковник чуть не свалился с ног. Он грозно закричал, но на него уже не обращали внимания.
- Где он, где?.. Как тебя? Это правда - с Самойлом Кошкой? Тащите его сюда! Лезь, лезь... Да у него полный каюк рыбы. И рыбу давай: будет ужин!
Никитина на руках подняли на палубу. Он сопротивлялся, хмурил брови, убивался о каюке, но Пивень видел, что все это было нарочно: о каюке нечего было беспокоиться, так как реестровики уже привязали его к байдаку.
III
Никитина посадили рядом с рулевым, который держал под мышкой отполированный руками конец руля.
- Поворачивай, друг, направо, если хочешь попасть прямо в Затон, - сказал Никитин, поуспокоившись.
Рулевой недоверчиво посмотрел на него - правый проток был самый узкий, но и Пивень закричал:
- Держи, держи правее!
"С чего бы это начать? - терзался Пивень. - А вода, верно, холодная еще. Пускай уж когда по берегу волоком будут перетаскивать байдаки, тогда поговорю". - А сейчас давайте послушаем невольника, - сказал он уже вслух.
Никитин подождал, пока полковник скрылся в шалаше, и только тогда начал:
- На каторгу я, батюшки мои, не сразу попал... Меня сначала взяли в полон ляхи в московское разорение.
- Повсюду от них разор, от этих панов, - вставил, как бы между прочим, Пивень.
- Князь Любомирский сделал меня прислужником, определил к собакам...
- Мы люди вольные, и то к собакам приставляют, а ты о себе... - снова пробормотал Пивень. - Тут знатных казаков псарями делают...
На него с интересом посмотрели несколько реестровиков, но остальные накинулись:
- Не перебивай! Гнездюк, а туда же в казаки лезет...
- К собакам, - продолжал Никитин неторопливо, как бы для того, чтобы Пивень мог вставить словечко, - а маршалок княжеский и говорит: "Будешь, Пронька, стараться, князь скорее вольную даст". Стараюсь год, стараюсь два, не отпускают. Только на десятый год вспомнили, обменяли меня в Крым на какого-то своего слугу. - Он громко вздохнул, а за ним вздохнул и кое-кто из казаков.
- Вот все они такие подлюги, шляхтичи, - уже смелей перебил Пивень. - Правильно делает этот чигиринский сотник... Слыхали, говорят, запорожцы уже гетманом выбрали Хмельницкого?
- Верно это? Ты от кого слышал или сам так думаешь?
- Что он там мог слышать, несчастный гречкосей?
- Говорят, а мы слушаем.
- Ну, так и слушай человека, не перебивай... Про панов-ляхов нам, мил человек, неинтересно, мы и сами это знаем...
- Как они барышничают нами...
- Ну и приятель у тебя, - укоризненно покачал головой казак.
- А разве неправду говорит? - заступился второй. - Торгуют, как цыган лошадьми.
- А вы подставляете шеи, чтобы хомут надели. Глядите, мол, панове шляхтичи, как я буду лягать православных!
- Да дай же послушать! Говори, говори...
- Как ты, человече, на каторге оказался?
- Несколько раз бежал от татарина, вот он и продал меня турецкому царю во флот. Там же только на невольниках и ходят суда. Меня перевезли на цареградскую галеру и приковали к передней скамье. Начальником был турок Анти-паша Мариоль, мы его по-нашему называли - Марьев. Осмотрелся я, батюшки мои, а на галере прикованных без малого триста человек - и московских, и русинов, и литовских людей. Есть ли ветер, или нет, гребут они день и ночь да молят про себя православного бога укоротить им век. Рядом со мной на передней скамье, был прикован один невольник. Он ни в чем не давал спуску янычарам, хотя его и били каждый день. Мы его старшим звали, потому что и на воле, рассказывали, был он большой баши. Вот как-то ночью он и спрашивает меня потихоньку: "Пронька, хочешь на волю?" "Кабы не цепи", - отвечаю. - "Тогда слушайся во всем меня".
Его все невольники слушались, даже и не нашей веры, ведь у каждого душа на волю рвалась. А один-таки нашелся, звали его Сильвестром, из Ливорно он был, глядим - он уже молится по-ихнему: "Алла, алла", уже на день оковы с него снимают, уже Анти-паша ему запас харчей доверил. "Вот собака!" - уже не токмо думаем, но и говорим. А он свое: "Алла, алла..."
Однажды послал турецкий царь свой флот в Азовское море - город Азов брать. С ним и наша галера пошла. Нам довелось боевой припас возить на берег, был там порох, и мы набрали его, почитай, сорок фунтов. А спрятать негде. Что же мы видим? Старшой отдает весь наш припас Сильвестру.
- Сговорились? - крикнул реестровик.