- Милостивый пане, - заюлил Чаплинский, - я только...
- Не засти, пане, сядь! - крикнул на него Кречовский. - Я, панове, одно знаю, что этот паршивец, - и он ткнул пальцем в Чаплинского, - ни за что ни про что нанес обиду пану Хмельницкому. Надо выпустить пана сотника и не дразнить ос!
- Но, - сказал комиссар Шемберг, - не мешает все же выдернуть у ос жало. Чересчур уж нянчимся с этими хамами.
- Надобно знать, пане Шемберг, кто хам, а кто бескорыстно нам служит!
- А кто поручится за этого сотника? Его судить надо, - прибавил Шемберг.
- Пан Хмельницкий сам просит разрешить судом его дело, а до суда я за сотника поручусь, - сказал Кречовский.
- Ладно, - согласился Конецпольский, - no caveant consules [Да бодрствуют консулы (будьте на страже) (лат.)], пане полковник!
- Всем нам надо быть на страже законов Речи Посполитой, тогда не будут случаться такие вещи.
Чаплинский сидел как на угольях и нервно кусал губы, а злобный взгляд его, казалось, хотел пронзить насквозь переяславского полковника.
Очутившись на воле, Богдан Хмельницкий не стал терять времени. Он понимал, что кум Кречовский вырвал его из лап шляхты только на несколько дней, а потому сразу же отправил детей к бабке в Переяслав, тайно послал гонцов к своим приятелям и родичам - пригласить их якобы на свои именины, которые и в самом деле приходились на тот день. А на кухне тем временем сушили сухари. Марко готовил пшено, сало, тарань, пиво, чтоб хватило человек на тридцать, и не меньше, чем на полгода. За это время сотник скрытно побывал и у переяславского полковника Кречовского.
- В трудное положение вы меня поставили, пане полковник, - сказал он после того, как они поговорили о погоде, о наступивших морозах.
- А что такое, пане сотник?
- Был бы я за решеткой, не стал бы дожидаться петли.
- Я взял вас, друг мой, на поруки до суда.
- Кто там станет затевать суд, чтоб Чаплинского вывести на чистую воду?
- Вот и гуляйте себе!
- Пока виселицу сколотят?
- Это сняло бы поруку, пане сотник, - сказал Кречовский и выразительно посмотрел в глаза Хмельницкому.
- И я так считаю, пане полковник! - Потом проникновенным тоном сказал: - О правде речь, друг мой! Не во мне теперь дело.
- И я так думаю, а правда не спрашивает ни веры ни роду. За нее и жизни не жаль. - Потом взглянул в окно и сказал: - Сегодня у нас вторник. Спадут ли морозы? Хочу в субботу утречком съездить в Черкассы дня на два, приятеля проведать.
Хмельницкий усмехнулся в усы и, вставая, сказал:
- Славно надумали, вашмость. Я тоже с вашего разрешения поеду в субботу к приятелям моим и вашим. - На слове "вашим" он сделал ударение. - И пан коронный хорунжий тоже куда-то уехал?
- Далеко, в самые Броды! А пан Потоцкий в Бар должен отбыть.
Они еще раз понимающе посмотрели друг другу в глаза и распрощались.
В субботу - это было шестого декабря - рано утром по сонным улицам Чигирина проскакала группа всадников, за которой следовало несколько саней; всадники повернули на юг и скрылись в морозном тумане. Потревоженные собаки потявкали и умолкли. В местечке снова воцарилась тишина. В тот же день из Чигирина выехал полковник переяславский Михайло Кречовский, взяв с собой харчей на добрых две недели. А еще несколько часов спустя в дом к полковнику Кречовскому прибыл слуга сотника Хмельницкого и привез записку. Дворецкий поскреб в затылке.
- Что бы вам на часок пораньше... Нету пана полковника. Верно, в Черкассах уже.
Но записку взял.
Не успел отъехать слуга Хмельницкого, как примчался с целым отрядом гайдуков подстароста Чаплинский. Он был взволнован, испуган и растерян. Узнав, что полковника Кречовского нет в Чигирине, Чаплинский со свистом выдохнул из себя воздух и бессильно опустил руки.
- А это что за молодчик тут был?
- От пана Хмельницкого цидулу привез.
Чаплинский подскочил как ошпаренный.
- Да ведь Хмельницкий сбежал!
- Почем я знаю!
- Где цидула?
- Но ведь она писана не вашей милости, пане Чаплинский!
- Давай скорее!
- Так вы хотите, чтоб я дал вам читать бумаги пана полковника?
- Возьмите его! - крикнул гайдукам Чаплинский. - Вырвите цидулу!
- Читайте! - сказал дворецкий, когда на него двинулись молодцы Чаплинского. - Только я вам не давал.
У него встопорщились усы и брови, и он так и стоял, внимательно вслушиваясь, пока Чаплинский читал вслух цидулу:
- "Вельможный наш пане полковник и приятель мой!
Желаю вам, пане полковник, доброго здоровья и всяких милостей от бога! Прослышали мы, что пан краковский, великий коронный гетман Николай Потоцкий издал приказ покарать меня без суда смертию. Я дал вам, вашмость, слово чести терпеливо дожидаться суда. На том была и ваша порука, а уж когда пан краковский грозит моей жизни, то ни вы, пане полковник, ни я не можем быть в ответе за данное слово, которое топчет пан гетман коронный. Вынужден искать, где бы мог жизнь свою спасти..."
- Войско, войско давайте! - закричал Чаплинский, как будто это зависело от дворецкого.
В это время вошел есаул переяславского полка.
- Для чего это вам войско понадобилось, пане Чаплинский? - насмешливо спросил он.
- Хмельницкий сбежал! Снаряжайте роту!
- Может, полк? Кто-то где-то сбежал, а за ним все войско будет гоняться? У старо́ства есть свой эскадрон, вот для него и работа, пане подстароста.
Эскадрон драгун выбрался из Чигирина только после обеда, но уже под вечер вернулся. Ротмистр уверял, что он прошел до самого Табурища, но Хмельницкого, да и вообще ни одной живой души в степи не обнаружил, а метель занесла все дороги. Не рассказал, правда, ротмистр о том, что драгуны доехали лишь до Черкасского шляха. От встречного селянина, возвращавшегося из лесу с дровами, узнали, что по дороге на Каруков проскакало человек тридцать-сорок верховых, а за ними столько же саней с кладыо, и драгуны, просидев до вечера в корчме, вернулись в Чигирин.
II
Отряд, рано утром выехавший из Чигирина, углублялся дальше в степь. За весь день всадники только на полчаса остановились у родника, чтобы напоить лошадей и самим перекусить, и снова поскакали вперед. По тому, что спереди и по бокам скакали дозорные, можно было понять, что отряд принимает все предосторожности. В голове отряда, стремя в стремя, ехали трое в одинаковых черных киреях [Кирея – бурка с капюшоном] и в высоких шапках, обшитых снизу на четверть смушкой. Хотя поднятые воротники до половины закрывали лица, не трудно было в одном из них - усатом, дородном - узнать Богдана Хмельницкого, чигиринского сотника, а в более молодом, с изрытым оспой красным лицом, - его сына Тымоша. Третий был узкоглазый татарчонок, который достался Хмельницкому год назад после набега татар. Он время от времени искоса поглядывал на Тымоша и озорно улыбался. Тымош толкнул его коленом.
- Чему радуешься, Ахмет?
- Крым ехала! - весело отвечал татарин.
Тымош думал об оставленном Суботове, который, может, не доведется увидеть, и время от времени тяжело вздыхал.
За ними следовали родичи и друзья Хмельницкого. Стройный, на голову выше всех остальных, казак, брат первой жены сотника, Яким Сомко из Переяслава, и рядом с ним сват Лаврин Капуста, такой же круглый, как капустный кочан, а в белом кожухе и вовсе на него похожий. Третьим в этом ряду был именитый казак Золотаренко. Яким Сомко, голубоглазый, улыбающийся, все время шутил или напевал, ему подтягивали другие, только Золотаренко ехал молча, насупив брови, словно был недоволен, что бросил сотничество в Нежине и пустился на Низ, ловить журавля в небе.
Особняком ехал казак Ганджа. У него было сухощавое, с глубоко запавшими глазами лицо, он пугливо дергал головой, хотя трудно было найти человека храбрее его в бою. Ганджа давно уже надумал податься на Сечь и потому, с радостью пошел на предложение Хмельницкого. С другими Хмельницкий вел разговор, как только вернулся из Варшавы. Он уже тогда окончательно решил, что нет другого выхода, как взяться за саблю. Все они согласились на одном и вместе двинулись за пороги.
Остальные были дворовые слуги и свита Хмельницкого. Часть их ехала верхом, часть - возницами на санях. Был среди них и верный дворецкий Марко.
Марко ехал сзади, верхом на коне. Хотя ему уже было далеко за пятьдесят, но садиться в сани он не пожелал. На коне Марко снова почувствовал себя казаком, и сегодняшний день был для него самым большим праздником: думал - так уж и помрет при чужом хозяйстве, на печи, а разве пристала казаку такая смерть? И вот он снова идет навстречу, может, славе, может, богатству, а может, смерти на колу или в железных цепях. Так или иначе, а опять, как в молодости, наглядится на казацкое солнце, поспит под открытым небом, наслушается гомона днепровских волн, погуляет на прощанье с саблей в казацкой степи! Он даже помолодел и в седле сидел так, что, не погляди в лицо, примешь за парубка.
За Табурищем, в степи, перед отрядом показалось три встречных всадника. Они, верно, возвращались в Крылов. Там их непременно спросят, где они встретили отряд, сколько в нем народу. Богдан Хмельницкий оглянулся на Капусту.
- Задержать? - спросил Капуста.
- Посмотри, что там такое.
Тем временем всадники, не зная, что за отряд, а в степи можно было встретить и разбойников и татар, начали забирать в сторону, пытаясь его объехать. Капуста мигнул казакам, и за ним поскакало человек пять. Всадники остановились, дождались казаков Хмельницкого, о чем-то поговорили и повернули навстречу отряду.