Князь Иеремия Вишневецкий дошел до урочища Кичкас и приказал сложить из камня высокий курган на вечную память потомкам, ибо никто из поляков еще так далеко не заходил в степь.
На одном из камней был высечен герб князей Вишневецких. Здесь и застал князя Иеремию ротмистр Ташицкий, которому было приказано вернуться с разведкой назад. Он нашел Вишневецкого в походном шатре из грубого холста, отороченного золотой каймой. Пол был устлан попонами, а поверх них персидским ковром. Иеремия, должно быть, был недоволен своей экспедицией - ничего он не достиг в степи, ни одного татарина не встретил, разве что немного приучил войско к походу. Потому и сидел он надутый, как сыч; тем больше была его радость, когда ротмистр Ташицкий, почему-то сбиваясь и давясь словами, доложил, что разведка догнала татарский чамбул, который учинил набег на зимовник, всех там перебил, а девку взял в полон. Чамбул он разбил, пятерых порубал, трех полонил и отбил ясырь.
- Я буду счастлив, если ясновельможный князь примет от меня этот трофей! - закончил Ташицкий, утирая обильный пот с лица.
- Пан ротмистр меня очень порадовал. Пусть приведут сюда пленников.
В шатер вошли трое татар. Они испуганно, дрожа всем телом, смотрели на князя. Четвертой была девушка. Как и ротмистра, она поразила князя своей статью и повадкой: она не упала в ноги, не молила о милости, а, напротив, смотрела из-под тонких бровей обиженно и гневно.
- Ты чья такая? - спросил князь удивленно.
- Веригина, ваша светлость. Казацкая дочка. Должны отпустить меня.
- А ты не глупа. Придумать все можно. Будь благодарна, что вызволили тебя от татар. Куда хочешь: в ковровую, на пивоварню или...
- Не имеете права, я казачка!
Князь нахмурился:
- Ишь ты какая. В горничные ее! - и отвернулся к Ташицкому. - Ну, благодарю пана ротмистра. Всех трофейных коней дарю пану.
Ташицкий поспешно обнял колени князя и не успел еще разогнуть спину, как услышал:
- А татар мы пошлем в подарок стражнику коронному пану Лащу... За помощь в наезде на Гадяч.
Ротмистр побледнел как мертвец и стал оседать на ковер.
Удивленный князь не успел даже спросить, чем вызвано такое странное поведение ротмистра, как в шатер вбежал комендант.
- Гонец из Лубен! Милостивый князь, просит немедленно выслушать! - растерянно крикнул он.
- Пусть войдет!
Запыхавшийся, весь черный от пыли гонец шагнул на середину шатра и тоже громко крикнул:
- Тревога, князь!
- Что такое? - Лицо у князя вытянулось, брови подскочили, в гонца впились испуганные глаза.
- Максим Кривонос напал на замок и забрал все оружие!
- Что, что? Забрал оружие?
- Все как есть.
- А жолнеры, целая рота... Ты врешь!
- Вот письмо от поручика Быховца.
- Он еще осмеливается писать?
У князя совсем посинели губы.
- Может, и дворец? Может, и княгиня?.. Ну, говори!
- Живы-здоровы, ваша светлость, не дали в обиду!
- Не дали, не дали!.. - еще громче закричал князь, комкая письмо. - Пять тысяч мушкетов... Где оружие, я тебя спрашиваю?
Гонец попятился к выходу.
- Ищут, ваша... Где-нибудь, должно, в лесу...
Вишневецкий закружил по ковру, от ярости не находя себе места и грубо толкая всех, на кого натыкался. У присутствующих вытянулись лица, только у Веригиной дочери, которая все еще была здесь, на губах заиграла довольная улыбка. Но Вишневецкий ничего не замечал. Он шагал, опустив голову, по шатру, то хватаясь руками за волосы, то сжимая кулаки и скрипя зубами.
- Лежебоки, дармоеды!.. - Потом резко остановился перед гонцом. - Сколько их было?
- Кого, ваша светлость?
- Запорожцев, запорожцев!
- Прошу прощения, запорожцев, может, трое, может, четверо.
- И они справились...
- К ним пристали хлопы, человек, должно, сто, а то и двести.
- Безоружная голытьба, а вы с пушками, с мушкетами, за валами! Ну, я вас проучу! Вы еще пожалеете, что Кривонос оставил вас в живых! Немедленно в путь!
Трубы заиграли к повороту, и не прошло и часу, как все войско, в тучах пыли, уже двигалось назад, на Посулье.
ДУМА СЕДЬМАЯ
Гей, мой соколик, бездольный, безродный!
Лучше нам с тобою летать в чистом поле.
Добывать себе пищу на воле,
Чем жить у панов да в тяжкой неволе!
ЗАБЕЛЕЛИ СНЕГА
I
Подстароста Чаплинский с каждым днем прилагал все больше усилий и ухищрений, чтобы избавиться от Чигиринского сотника Богдана Хмельницкого. Были тому две причины: желание завладеть хутором Суботовом, а вторая - боязнь мести Хмельницкого за все причиненные ему обиды. Думал - известие, что Чигиринский сотник продает своего коня, на котором ходил в походы, насторожит пана коронного хорунжего, но тот не обратил на это внимания. То ли равнодушно, то ли недоверчиво отнесся он и к заявлению полковника Пешты, что Богдан Хмельницкий бунтует казаков - тайно созывал совет, на котором такое говорилось, что он своим ушам не поверил.
Александр Конецпольский был недоволен им же самим затеянным походом на татар. Пока он собирал войско, орда отошла к Крыму, пришлось воевать с отарами овец да с пастухами. Дойдет слух до Варшавы - поднимут на смех. Настроение коронного хорунжего не укрылось от Чаплинского, и он решил еще попытать счастья. На этот раз подстароста сумел нашептать Конецпольскому, что Богдан Хмельницкий подговорил казаков напасть на лагерь, когда войско прибудет в Крылов. Случись это на самом деле, коронного хорунжего совсем бы засмеяли, а особенно Иеремия Вишневецкий, которому тоже не дает покоя гетманская булава. И Александр Конецпольский на этот раз не сделал скептической гримасы, как раньше, а наморщил лоб, внимательно посмотрел на Чаплинского - в его глазах был непритворный страх - и уже с угрозой сказал:
- Хорошо! Позовите, вашмость, крыловского наместника пана Радлинского.
От радости Чаплинский не вышел, а выбежал из покоев Конецпольского. Теперь только наместника еще настроить.
Наместник Крылова, такой же рыжий, как и Чаплинский, шляхтич, вошел в кабинет гетманича и торжественно произнес, приложив руку к сердцу:
- Поздравляю, ваша вельможность, с викторией, со счастливым возвращением из победоносного похода!
Конецпольский слушал, стиснув губы, отчего на худом лице его проступили острые скулы.
- Я тоже рад буду поздравить вашмость, когда вы возьмете под стражу Чигиринского сотника, - отвечал он сухо.
- Пана Хмельницкого? - удивленно спросил Радлинский.
- Это бунтовщик, а не пан! - вставил Чаплинский. - Он бунтует казаков. Надо его сейчас же арестовать. Теперь понятно, почему он отпросился, не пожелал идти в поход. Заболел! Видите, вашмость, какая у него болезнь!
- Пока я вернусь из Кодака, - уже нетерпеливо сказал Конецпольский, - Хмельницкий должен быть в кандалах. Привезти его сюда!
- Приказ! - ответил за Радлинского Чаплинский и звонко пристукнул каблуками.
Чаплинскому даже не верилось, что наконец исполнилось его желание: через несколько дней Хмельницкий будет за решеткой, а там уж подстароста постарается, чтоб ему и голову долой. Поэтому он подгонял Адама Радлинского, чтоб тот скорее ехал в Чигирин. Чаплинский даже дал ему в помощь трех своих гайдуков. Оказалось, что сотник Хмельницкий как раз уехал на ярмарку в Бужин. Там его и арестовал крыловский наместник. Самый здоровый из трех молодцов Чаплинского, Стецько, оскалил зубы и, довольный, сказал:
- Попался, пане! Теперь и пану нашему будет спокойно и нам, а то ходишь и оглядываешься! А мы славно похозяйничали у тебя, пане, на хуторе: таких медов я еще нигде не пивал.
Другой, молодой еще хлопец, с бельмом на глазу, виновато усмехался, чувствуя неловкость за своего приятеля. Третий молчал. Остальные гайдуки были из Крылова и мало знали Хмельницкого, они равнодушно выполняли свою службу.
Богдана Хмельницкого привезли в Крылов как раз в тот день, когда коронный хорунжий вернулся из Кодака, где он осматривал фортецию. Узнав, что Хмельницкий уже находится за решеткой, Конецпольский приказал ночью отрубить сотнику голову. Но тут явился полковник переяславский Кречовский, родовитый шляхтич, к которому коронный хорунжий испытывал расположение. Кречовский был взволнован.
- Это правда, вашмость, что Чигиринский сотник Хмельницкий взят под стражу? - едва поздоровавшись, сразу же спросил он.
- Пан полковник недоволен моим распоряжением?
- Во вред себе действуем, пане хорунжий коронный.
Конецпольский сразу же испугался своего приказа и уже другим тоном сказал:
- Решим, пане полковник, на совете, что с ним делать. А вы, кажется, приятели с сотником?
- Пан Хмельницкий даже кумом мне приходится, пане хорунжий коронный. Но дело совсем не в том...
- Как решат... - еще более примирительно сказал Конецпольский.
На совещание сошлась полковая старшина, но только поляки, если не считать Барабаша и Караимовича, которым покровительствовал сам король. Конецпольский после беседы с Кречовским чувствовал себя несколько растерянно и потому сказал:
- Решайте, вашмости, что делать с этим сотником Хмельницким! Покуда я приказал взять его под стражу, потому что ходят такие слухи...
- Все это Чаплинский измышляет! - сердито бросил Кречовский.
- Панове, - завопил Чаплинский, - ради бога...
- А вас не спрашивают! - рассердился Конецпольский и на Кречовского и на своего подстаросту, осмелившихся его прервать.