Эти кондиции подчиняли новую императрицу Верховному тайному совету. Она обязывалась не вступать в брак, не определять никого в свои наследники и без согласия верховников не объявлять войны, не вводить податей, чинами выше полковника не жаловать, деревень и вотчин не раздавать, в придворные чины иноземцев и русских не производить. "А буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской".
Вот что должна была подписать герцогиня Анна - в брак не вступать и во всем слушаться Верховного совета… Не так правил ее дядя, да и племянник, Петр II, был свободен от присмотра. Но курляндское захолустье за долгие годы провинциальной жизни надоело, замужество казалось таким непривычным состоянием после немногих дней, проведенных с мужем, Фридрихом-Вильгельмом, что условия приглашения не испугали Анну - и она их подписала.
Чтобы кто другой не поторопился поехать в Митаву и выслужиться перед государыней, верховники на Тверской дороге поставили караул, не пропускавший из Москвы никого.
Но гонцы все-таки поскакали. Шталмейстер Павел Иванович Ягужииский отправил от себя в Митаву Петра Сумарокова, Рейнгольд Левенвольде послал человека с письмом к своему брату Густаву в его лифляндское имение. Как будто бы и Феофан Прокопович постарался известить от себя - будущая государыня его знавала.
Слухи о посылке гонцов и о кондициях разошлись по Москве. Затея верховников с подписанием государыней пунктов, ограничивающих самодержавие, не понравилась дворянству и насторожила его. Оказывается, новой императрицей будут командовать восемь персон - членов совета, из них четверо Долгоруких и Голицыных. Эти кого угодно в рог согнут, особливо ежели сговориться сумеют!
Из людей умных и дальновидных более других был обеспокоен Феофан Прокопович. Он пересидел Меншикова, за ним - Петра II, он радовался избранию курляндской герцогини, не имевшей причин преследовать его за политические интриги, но когда всем начнут распоряжаться верховники, ему придется худо. Заслуги его перед Петром I всем ведомы, но как теперь на них посмотрит российское вельможество, вчерашние бояре?
Опасался не он один - все дворянское сословие не ждало для себя радости от господства верховников. Казанский губернатор Артемий Петрович Волынский в ту пору писал одному из приятелей в Москву:
"Слышно здесь, что делается или уже сделано, чтобы быть у нас республике. Я зело в том сумнителен.
Боже сохрани, чтоб не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий, и так мы, шляхетство, совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать, да еще и сыскать будет трудно, понеже ныне между главными как бы согласно ни было, однако ж впредь, конечно, у них без разборов не будет, и так один будет миловать, а другие, на того яряся, вредить и губить станут…"
3
Верховный тайный совет 3 февраля созвал членов Сената, Синода и генералитет рассуждать о государственном установлении.
Приглашенные съехались. Разговоры не смолкали - что должны объявить верховники? Неужели герцогиня приняла унизительные условия, предложенные Голицыным?
В зал вошли члены совета, и князь Дмитрий Михайлович - все он! - пригласил послушать письмо избранной императрицы, отправленное из Митавы.
Анна Иоанновна писала, что намерена принять державу, что ей потребны благие советы и она объявляет, какими способами желает вести свое правление. Дальнейшие строки содержали условия, на каких Верховный тайный совет решился ее пригласить, и уверение: "По сему обещаю все без всякого изъятия содержать".
Письмо заставило всех изумиться - государыня приняла кондиции и лишила себя многих прав, которыми пользовались монархи!
В зале стояла тишина. Было слышно только бряцание оружия - солдаты виднелись у каждой двери, на всех лестницах и переходах.
Верховники перешептывались между собой. Потом князь Дмитрий Михайлович Голицын, обращаясь к собранию, произнес:
- Видите, господа, как милостива государыня? Не напрасно мы надеялись. Большое благодеяние показала она отечеству нашему. Бог ее подвигнул написать такое письмо. Теперь счастливой и цветущей станет Россия!
Он прислушался. Толпа сенаторов и генералов молча глядела на него.
- Благодеяние-то какое, говорю, - повторил Голицын. - Государыня письмо собственноручно подписала - все, мол, пункты содержать буду. Для чего же никто из вас ни единого слова сказать не торопится? Не изволите ль донести, кто что думает? - Он опять сделал паузу и заговорил снова: - Тут нечего другого сказать, как только благодарить ее величество. Неужто столь трудно вымолвить "спасибо"?
На этот раз его слова получили отклик. Из толпы послышался недоуменный голос:
- Не понимаю и весьма удивляюсь, отчего государыне вдруг пришло на мысль так писать?
- Самой бы не пришло - умных людей послушалась, - проворчал Голицын и громко возгласил: - Теперь прошу, преосвященные отцы, господа Сенат и господа генералы, журнал подписать.
Верховники расступились. За их спинами открылся стол с бумагой и чернильницей.
Феофан Прокопович шагнул к столу и взглянул на лист. Написано было немного - только то, что Верховный тайный совет, Синод, Сенат, генералитет и прочие тех рангов, услышав такую милость, показанную ее величеством ко всему государству, благодарят всемогущего бога и все согласно объявляют, что тою милостию весьма довольны, в чем подписуются своими руками.
- Пиши, читатель, не задерживай! - приказал Голицын, и Феофан поспешно взял гусиное перо.
За ним подписались архиепископ ростовский Георгий Дашков, епископ коломенский Игнатий, казанский архиепископ Сильвестр и другие, а за духовными уже подвигались в очереди вельможи - Трубецкие, Долгорукие, Голицыны.
Князь Алексей Михайлович Черкасский, прежде чем подписать протокол, сказал:
- Было говорено, и в письме ее величества подтверждается, что потребны для правительства благие советы, как и во всех государствах чинится. То я, как и другие некоторые, имею мнение о новом государственном устройстве и намерен его к обсуждению подать.
- На то ваша воля, князь Алексей Михайлович, - подумав, сказал Голицын. - Подавайте, с вами вместе будем разбирать.
Ни в чьих мнениях князь Дмитрий Михайлович но нуждался, однако должен был согласиться с Черкасским.
Собрание окончилось, сановники разъехались но домам. Голицын просмотрел подписанные листы - асе как будто исполнили свой долг. Что же его треножит? Ах да, Черкасский грозил подать особое мнение… Возьмутся за перья и другие умники, вернее, бумагомаратели. Их прожектам грош цена, однако эту ерунду ему читать придется…
Голицын понимал, что с мнениями дворянства надо будет считаться, и, желая где-нибудь выиграть, приказал арестовать шталмейстера Ягужинского: оказалось, что гонец его Петр Спиридонович Сумароков сумел добраться до Митавы и передал письмо в руки Анне Иоанновне. Князь Василий Лукич Долгорукий арестовал Сумарокова и отправил в кандалах под охраной генерала Леонтьева в Москву. Но дело сделано, императрица предупреждена… О чем? - соображал Голицын. Что дворянство не согласно с ограничением монаршей власти? Не может быть, когда читались пункты, никто не спорил, все соглашались. Или слава Голицыных и Долгоруких многим спать спокойно мешает?.. А успели все-таки доставить письмо государыне, будь они трижды неладны…
В следующие дни тело Петра II лежало в Лефортовском дворце, архиереи служили молебны, Анна Иоанновна по санной дороге приближалась к Москве, верховники спорили о титуле императрицы, о тексте присяги, о том, объявлять ли народу условия приглашения герцогини курляндской или будет лучше, если она скажет о них сама?
Все имело значение. К прибытию Анны Иоанновны для дворца необходим был ее большой портрет. Сходство с оригиналом не так требовалось, как изображение ленты ордена, украшавшего государыню. Московский вице-губернатор Вельяминов, не имея таких сведений, запросил Верховный тайный совет, с какой кавалерией писать персону государыни. Совет послал узнать у Вельяминова, с какой лентой писали "последнюю государыню", то есть Екатерину I? Выяснилось, что ее писали "с красной кавалерией" - с орденом Екатерины. "Тогда и эту с красной", - приказали верховники. Голубая лента через плечо означала бы, что Анна Иоанновна имеет высокую награду империи - звезду ордена Андрея Первозванного, а ее Верховный совет хотел сам поднести новой императрице, подчеркнув свое право награждать столь высокую особу, подобно тому, как послал ей пять пар самых лучших соболей.
В тексте присяги важным было каждое слово. Как титуловать императрицу? Третьего февраля, после объявления о том, что Анна Иоанновна согласна вступить на престол российский, в Успенском соборе протодьякон возгласил ее "самодержицей". С таким титулом Синод разослал извещения по епархиям. Но ведь Анна будет править на особых условиях, власть ее ограничена Верховным советом, и об этом все должны знать. Князь Василий Владимирович Долгорукий предложил и в манифест внести упоминание о кондициях и о согласии письменном ее величества эти кондиции выполнять.
Однако дельного текста верховники не придумали и потому решили отложить изобретение формулы до приезда государыни в Москву. Лучше, чтобы присяга исходила от нее, а не от Верховного совета, который ограничивал полномочия как бы без ее ведома.
Но и повторный пересмотр текста присяги 18 февраля ни к чему не привел. Прямо сказать: присягаю на верность императрице Анне Иоанновне и Верховному тайному совету - было, разумеется, невозможно, а все другие формулы не имели необходимой ясности,