Покупателей долго ждать не пришлось. Его сразу обступили, и шкурки пошли из рук в руки. Соболя были превосходные, темного волоса, спелые, один в один. Первые покупатели, погладив, подув в мех, с сожалением передавали другим и даже цены не спрашивали - не укупишь таких. В городе такие и не дошли бы до рынка, забрали бы их в царскую казну. Соболь - товар заповедный.
- Деньгами? Товаром? Что хочешь? - торопливо спросил дядя в пуховой шляпе, приказчик или торговый человек. Шкурки он крепко зажал подмышкой и, отвернув полу кафтана, доставал кису.
- Товаром, - сиплым шопотом навсегда простуженного горла, с натугой выговорил владелец шкурок.
- Чего надо, охотник?
- Платок флеровый красный, ниток четыре пасмы, камки либо китайки на сарафан… - тужась так, что краснела шея, перечислял охотник.
- Еще много?
- Башмаки суконные с позументом, мыла сального два куска, соли, полбы…
- Вот что, охотничек, получай деньгами, сам и наберешь, что тебе надо. Идет так?
- Ладно. - Согласился с неохотой, но не пытаясь спорить.
- Сколько же деньгами?
Охотник помедлил, - цены он, видимо, не приготовил.
- Рубль дашь?
- За пару?
Беспомощно улыбнувшись, охотник кивнул головой. Не успел покупатель развязать кису, как стоявший возле ямщик кинул охотнику деньги и с возгласом "Беру за полтора!" рванул соболей к себе. Торговый успел схватить ямщика за плечи - и началась драка. Охотник вскочил, не подняв монет, смотрел с недоумением и беспокойством. Уже человек пять молотили кулаками торгового, а тот совал шкурки под кафтан и увертывался. Базар столпился вокруг и шумел неистово. Потом клубок дерущихся метнулся в сторону, люди побежали, перед охотником очистилось место, а он всё стоял. Прибежал ямщик с разбитой в кровь скулой.
- Унес, подь он к чомору! - кричал он и требовал свои деньги: рубль и два четвертака или другую пару соболей.
- Я не брал, - прохрипел охотник. - И соболей больше нету.
Рубль нашелся на мокрой земле, а четвертаков не было, их затоптали. С руганью и угрозами ямщик ушел. Охотник сел по-прежнему на корточки и ждал, поглядывая в толпу, - скоро ли явится торговый расплатиться за шкурки? Базар редел. Уехали на оленях манси. Люди стояли кучками под большими кедрами и елями: дождь всё бусил.
- Что, миленький, ни соболей, ни денег? - услышал охотник за собой. Обернулся. Невысокий простолюдин в заплатанном кафтане и в валяном гречневике на голове, с узкой желтой бородкой, стоял у елки. В руках он держал батожок.
- Придет, чай, - недовольно сказал охотник.
- Ой ли? Продавай-ка лучше остальное. Да не продешеви: те-то соболя - по двенадцати рублей за каждого дал бы купчина.
- Больше-то нету.
- И нисколечко в тебе жадности, - засмеялся бородач. - Люблю таких. Чего тебе надо было: платок да иголку?..
- Флеровый платок красного цвета, иголку, ниток четыре пасмы, на сарафан…
- Не труди себя, помолчи. Вижу, что жена заказывала да раз двадцать, поди, повторить заставила, покуда вытвердил. Здесь ты этого всего и не найдешь, разве случаем. Тебе бы в Верхотурье сходить, там чего хочешь, того просишь. Дальний?
- С реки Вагран, - нехотя ответил охотник.
- Ой, далеко! Верст оно, может, и не гораздо много, да туда не считай сколько верст, а сколько болот. Я на Вагране и не бывал, только знаю, что одни вогулы живут. Говорят, на Вагране слюда хорошая есть, не знаешь?.. - Бородач подошел ближе к охотнику и сел, как и тот, на корточки. - Значит, не только по снегу, и летом можно к вам попасть?
- Я прошел же.
- Да-а… Ходок… Теперь обратно тебе? Заест тебя жена! Ничего не купил.
- Так не придет, коли?
- Купчина? И не жди, миленький. Видел, какой он? - глаза бегают, губы тонкие, поганые.
- У меня пищаль в лесу зарыта… недалеко… и с ней еще соболек… Может, ты возьмешь?
- Не с руки мне это, миленький. Да вот что: денег я тебе дам, нельзя без платка, без иголки… чего там еще? - к жене ворочаться. Будешь в Верхотурье - отдашь, не к спеху. Спросишь в Ямской слободе Походяшина. Я и буду - Максим Походяшин. А как твое крещеное?
- Кузьма.
- Держи, Кузьма, три рубля. Обманут тебя, конечно. Не беда: на три рубля мелочного товару на лошади не свезти, а тебе ведь тащить в крошнях через колодины да болотины. Если деньги останутся, знаешь чего купи: сахару головного. Бабам да ребятам он в диковинку. Платок не поглянется либо что, - ты подсластишь, волосы твои целы останутся. Верно говорю.
* * *
Через день в Верхотурье у воеводского дома Максим Походяшин повстречал торгового, который исчез с Кузиными соболями.
- Эй, купец! - Походяшин поманил батожком. - Когда с охотником расплатишься? За тобой два рубля, а была бы совесть, двадцать бы отдать надо.
Торговый свысока поглядел на дерзкого крестьянина, хотел, не отвечая, пройти, - и вдруг чему-то обрадовался.
- Ты его знаешь?
- Выходит, знаю.
- И где живет, знаешь?
- В гостях не бывал, а к себе жду.
- Ты, поди, неграмотный?
- Где уж нам. Так будешь платить, любезный?
- Не тебе ли?
- По честному купеческому обычаю отдашь в скорнячном ряду старосте. А уж до охотника Кузьмы дойдет.
- И звать Кузьмой! - Торговый был в восторге. - Не придет твой Кузьма в Верхотурье! А придет, вяжи ему руки и веди в полицию. Вон лист о беглом висит. А ты сам признался…
Походяшин круто повернулся и подошел к крыльцу воеводского дома. Свежий лист белел на стенке. "Зверолова Козьму Шипигузова… лицом шадровит… голосом хрипат…" - читал Походяшин.
- Хорошие, видать, дела натворил зверолов, - говорил торговый, догоняя Походяшина и хватая его за рукав.
- Брысь ты! Меня разыскивать нечего: я Походяшин.
У торгового глаза стали круглые, удивленные.
- Максим Михайлович! Прости меня, дурака, - не узнал! Ведь я к тебе ехал. Все мои дела к тебе…
- Ну, с тобой, любезный, я вряд ли дела иметь буду.
Постукивая батожком, Походяшин зашагал в сторону Ямской слободы.
ПОЖАР
Среди ночи сторож на плотине увидел пламя и заколотил в колокол. Медные сполошные звуки набата прыгали по воде заводского пруда, неслись ввысь, летели к горам и лесам.
Мосолов вскочил с постели и приник к окну:
- Сараи горят! Угольные сараи.
Сараи стояли далеко, за плотиной, за плавильными печами. Одевшись кое-как, Мосолов сбежал вниз. Кучер Пуд уже у крыльца - верхом и с хозяйской лошадью в поводу.
Они помчались на огонь, обгоняя мастеровых и работных людей. Мосолов плетью огрел нескольких по спине:
- Торопись! Ленивым - палки! Все на пожар!
Вскачь по поселку, по плотине, потом мимо длинного забора плавильной фабрики. Вылетели на поляну, где было светло как днем. Огонь полыхал с двух концов и в середине вереницы легких навесов, прикрывавших склады сухого отборного угля. Сараи были построены с умом. Именно на случай пожара они стояли не близко один к другому, в промежутках - бочки, всегда полные водой.
Народу сбежалось уже много, но порядку в тушении не было. Мосолов налетел с бранью:
- Чего стоите? Заливай!
- Воды нет.
Мосолов - к бочкам. Все пусты, на каждой щели, следы топора. Так это поджог! Вот почему и загорелось сразу в трех местах!
- Ломай баграми! Растаскивай! Да не раскидывать головни! Спасай те, что не горят еще!
Мосолов был в бешенстве. Но брань вдруг оставил и плеть бросил, схватил багор. Завтра ужо будет всем, а теперь главное - спасти уголь. Без угля печи станут, убытков-то… да и не убытки - разорение!
Впереди всех хозяин завода лез к огню, подавал пример. Рядом - Пуд. Этот сгоряча сломал два багра: тонкие попались. Зато третий багор был гож, и им Пуд свалил со столбов всю крышу сразу.
Народ оживился. Любо побороться с опасной стихией. Любо, превзойти всех удалью и умелой работой. Делать так делать! Застучали топоры, замелькали багры. Люди стали цепью к речке - и по рукам плавно пошли ведра с водой.
Огонь в середине сараев был сбит, но разгорелись пуще огни по краям. Скорее туда!
- Хозяин, оглянись-ка! Твои хоромы горят!
В испуге Мосолов обернулся. Вдали, на бугре поднялось новое зарево, - верно, это пылал его дом.
Прискакал, трясясь на неоседланой лошади, старик - ночной сторож:
- Батюшка, Прохор Ильич! Беда! Тушить некому, все сюда убежали!
Марья Ильинишна упала в обморок, когда женщины во дворе в голос завыли: "Горим! Горим!", когда клубы черного дыма вдруг поднялись вокруг дома и застлали окна.
Очнувшись, она сразу подумала: куда бежать? Открыла глаза - перед ней большой пруд с багровой водой. Стряпка Паша, стоя возле на коленях, брызгала ей в лицо.
- Дура! - сердито сказала Марья Ильинишна. - Набери скорее воды в кадочку!
После этого сёла, повела головой во все стороны и окончательно поняла, что она не в горящем доме и бежать никуда не надо.
Хоромы на бугре полыхали и посылали в небо космы разноцветного дыма. Люди стояли перед ними и не пытались тушить - опоздали!.. Среди работных людей Марья Ильинишна увидела брата. В разодранном кафтане, мокрый, без шапки, он размахивал рука ми и кричал что-то тонко и умоляюще. Марья Ильинишна вскочила и взобралась на бугор, к дому. Ее обдало зноем.