Но вот молитвы все прочитаны, котелок - в руках кержака, и он отвалил в чепаруху половину густого варева. Егор стал есть, чавкая, давясь костями, пьянея от еды, как от вина. Кержак глядел на него неодобрительно. Сам он жевал и отплевывался истово, не спеша.
После еды Егора так потянуло ко сну, что он с большим трудом удерживал падающие веки.
- Где бы соснуть? - спросил он Киндея.
Киндей молился и не ответил.
Колени подогнулись, Егор осел на траву и заснул, прежде чем голова коснулась земли. Скоро, однако, Киндей растолкал его.
- В избу пошли спать, в избу, - твердил кержак.
Совсем разморенный, Егор смотрел на черную бороду, из которой пальцы выбирали рыбью чешую и косточки, и ничего не понимал.
Киндей вздохнул, подхватил Егора подмышки и поставил:
- Иди за мной.
Егор спал стоя. Тогда Киндей взял его на руки и понес.
ЗОЛОТО
На полу посреди избы сидел мужик худобы несказанной, в разодранной рубахе, босой… Мужик кашлял удушливо, со свистом, выкрикивал несвязные слова, грозил кому-то.
Егор, разбуженный кашлем и криками, приподнялся на низких нарах. С минуту собирал мысли. С икон смотрят темноокие святые. Ага, он в келье у кержака, спал, кажется, долго; скоро, поди, вечер. Откуда мужик взялся?
- Зверь, зверь, зверь триокаянный! - плевался мужик. - Как его земля носит? Ужо тебе, мучитель!
- Кого ты лаешь, эй?
- Кого? Акинфия треклятого, Демидова. Чтоб его сожгло! Да неужто, господи, никто не отплатит за мученья наши?!
Егора вдруг как ветром снесло с нар. С размаху ткнулся в дверь - она заскрипела, отъехала кособоко. Не закрыта… Стал виден тенистый дворик, стволы и ветви черемухи. Фу ты!.. Чего это почудилось? Напугался как.
- Похоже еще день, - сказал Егор, возвращаясь на нары. - Я, видно, недолго спал.
- Около полуден теперь, - пробормотал мужик. Он всё сидел на полу согнувшись. Глаза у него потухли, весь он съежился.
- Какие полдни! Я и заснул-то после обеда.
- Мы рано пришли, ты спал. Я лег и встал, а ты только проснулся.
Егор почесал в затылке. Выходит, он сутки проспал. Не иначе. Не может же время назад пойти.
- Почто ты на Акинфия так изобиделся?
Мужик поднял голову, злоба снова разогревала его, но налетел припадок удушья. "Ах… ах… ах…" - стонал он, а рука, сухая, как палка, со сжатым кулаком, металась в воздухе.
- Ты с Демидова завода бежал? Ага?.. Говори, не бойся, я сам от него таюсь, - переждав немного, сказал Егор.
- Завода… - прошипел мужик, растирая грудь. - Завода… ой… - И вдруг заорал во весь голос: - Не с завода! Из такого места бежал, откуда никто не бегал. Пойми! Кто туда попал - со светом простился, живым не выйдет.
- Ты же вышел.
- Я-то? Я неживой вышел. Пойми ты! Ой…
Постонал, посвистел разинутым ртом, раскачиваясь, борясь с удушьем, - одолел, наконец.
- Им и нельзя иначе, пойми. Коли один хоть человек вырвется да расскажет, - Акинфию горло расплавленным свинцом зальют, по закону. Не свинца ему - золота, золота горячего влить надо.
- Ты что про золото знаешь? - Егор перегнулся с нар.
- Я всё знаю. Сколько?.. Шесть годов как от набора утек. Два года в кричной работе был, два - на Бездонном и в подвале два.
- Бездонное - озеро?
- Озеро. За Уткой Межевой. Сколько нас на Бездонном было, - все в подвалы угодили. Духотища… Золоту жар поболе нужен, чем чугуну: трудно плавится. Геенна… Без вольного воздуха два года. Я молодой; что они со мной сделали? А? Высох вовсе…
В избу вошел Киндей. За ним второй человек. "Брат Крискент", - догадался Егор. Такой же буйнобородый, черный, на Киндея очень похож, но без простоватости в лице и в движениях и постарше. Упрямые брови, недоверчивый, тяжелый взгляд - страшный лик.
Оба кержака покрестились большими крестами. Перед иконами трижды склонились, ударили костяшками пальцев об пол. Крискент повернулся, воткнул взгляд в Егора.
Мужик не переставал вопить, пока братья молились, не мог остановиться:
- Из наших я дольше всех вытерпел. Кто горловой болезнью помер, кто руки на себя наложил. Два года, пойми, - нет, ты пойми. Ни дня, ни ночи. Варил его, проклятое, - в печи-то не уголь березовый - тело мое горело. Мехами-то не воздух - душу свою качал. Страшно конца своего ждать. Повесился я. Веревку сам сплел, по ниточке надрал. И повесился. Открыл глаза - звезды. Живой, не живой - не знаю. На шее веревка. На болото меня выбросили, как собаку дохлую. Ай, Акинфий, ужо тебе, ненасытному душегубцу! Я живой! Изобличу тебя.
Крискент, не слушая, шагнул к Егору. Егор встал.
- Чей будешь? - И давил взглядом.
- Верхотурский государственный крестьянин. На Чусову-реку шел, к сплаву барок, отбился от товарищей, плутал в лесу.
"Только бы за дверь - уйду", - думал Егор.
- Прошел караван-то.
- Надо быть, теперь прошел, - согласился Егор. Чуял, что не поверил ему Крискент. "А пусть. Паспорта не просит: по-ихнему, по-кержацки, - антихристова печать".
- Отдыхай у нас со Христом, - сказал Крискент. Братья ушли.
Егор спросил одурелого мужика:
- Как сюда добрел?
- Сам толком не знаю. От Невьянска хотел за горы Пояса уйти… Без троп шел, сколько дней - не помню. Здесь, в горах, ног лишился… кричал… Этот, чернобородый, - век не забуду, - нашел меня, сюда довел.
- Старший? Крискент?
- Он.
- Сдается мне… - Егор косился на дверь, говорил шопотом -… он Акинфия руку держит. Бежать надо.
- Поди ты!. Божий человек он. - Мужик встал на ноги, зашатался. - Чего меня смущаешь?
Ему страсть не хотелось поверить Егору. Но подозрение сразу отравило его, Умоляюще смотрел на Егора.
- Обещал вывести на Чусовую. Акинфия ругал. Не врет, чай. Мне без него не выйти.
- Может, и не так, не знаю ничего. Только я Крискенту не верю - ты как хочешь. Жалеючи тебя говорю.
Егор шагнул за порог. Братьев во дворике не было. Шмыгнул за кусты, где оставлял лопату, обшарил всю траву - лопата исчезла. Вставая, увидел обоих братьев, - они стояли далеко. Крискент был с котомкой и посохом, - видать, в дальний путь собрался. Говорил что-то брату и посохом грозил.
Мужик лежал в избе на полу и стонал после приступа кашля. Егор присел к нему:
- Можешь итти?
- Куда?
- Бежать надо.
Мужик перевалился на живот, поднялся на четвереньки, сел:
- Ну, айда, коли надо.
- Обожди, не сразу. Пускай Крискент подальше уйдет.
- Ай, ай, ай… Мужик мотал головой. - Кому верить? Я себя сберегу. За все души загубленные я мститель. Ужо, Акинфий, воздастся тебе.
- Как тебя звать?
- Васильем.
- Смотри, Василий, Киндею не брякни. Тайно уйдем.
Без лопаты уходить не хотелось. Без лопаты - поиску конец. Обыскал дворик, ближние кусты, - нету. Услышал молитвенный распев: Киндей идет. Вернулся к избе.
- Здоров ты спать, - Брат Киндей улыбнулся из глубины бороды. - Волоком я тебя дотащил.
- Как медведь тебя?
- Во, во! Поснедать хочется? Давай, благословясь, удочки возьмем.
- Долго, брат Киндей. Живот подвело. Сухари-то еще есть? Мне бы сухарик.
- Гороху сварю странного человека ради.
- Брат твой где?
- Поблизости пошел - дровец посбирать.
"Врешь", - подумал Егор. Киндей пошел в избу.
Сейчас бы за кусты да бегом. Жаль Василия бросить на погибель. Такого спутника Егору не хотелось брать - обуза. Другое: Василий, как к людям выйдет, изобличать станет Демидова, про золото всё откроется. Это Егору сразу понятно стало, с первых Васильевых слов. Но оставить товарища не мог. Не выбирал, не колебался - само ясно. Василия надо от кержаков выручить, на дорогу пустить. А сам - на Бездонное. И уж кому какая судьба.
Из избы вдруг вылетели лающие, гневные крики мужика. Егор кинулся туда.
Киндей растерянно вертел в руках ремешок, озирался.
- Ошалел совсем, - сказал он сразу Егору. - Несет не весть что.
- Псы демидовские! - корчился мужик. - Иуды! Не спасете злодея! Перед всем миром говорю…