- Спрячь скорей, Степан, - шепнул Сунгуров и потащил охотника к дверям. - Ты ведь сегодня не уйдешь домой?.. Приходи ко мне ночевать. В Мельковку. Ты один не найдешь… ну, подожди в сенях. Я только Хрущова поймаю, подпишет, и вместе пойдем. Ладно?
- Емас, сака ёмас, юрт! - Чумпин со всем соглашался.
Однако, оставшись в сенях один, не стал ждать, а вышел на улицу.
В воздухе кружились медленные снежинки. Лыж у входа не было. Чумпин разыскал их на берегу пруда: мальчишки катались на его лыжах с берега на лед. Чумпин долго смотрел на ребячью забаву, жалостно усмехаясь, но отобрать не решался.
Когда мальчишкам надоело кататься, Чумпин подобрал лыжи и через восточные ворота вышел из крепости. Снег падал уже хлопьями. Наступал зимний вечер.
* * *
Из крепости через западные ворота вылетела кошовка, запряженная резвым гнедым конем. В ней сидел шайтанский приказчик.
Когда кошовка отъехала от крепости настолько, что за падающим снегом не стало видно бастионов, приказчик дернул кучера за кушак:
- Стой, Пуд!
Кучер натянул вожжи.
- Запомнил вогулича, что я тебе показывал?
- Да.
- Так вот: я один до дому доеду. Ты вернись в крепость, у наших возьми лыжи, догони вогулича. Да скорей, пока след видно.
- Ну, догоню…
- Тебе всё досказывать надо?.. Он сегодня получил награду. Большие деньги несет. Ну, о деньгах у нас с тобой никакого разговора не будет. А того вогулича чтобы больше никто не видал. Понял?
- Понял.
- Так хозяевам надо. Буду тебя выкупать, они эту услугу попомнят. Иди.
Мосолов подождал, пока кучер скрылся из виду, подобрал вожжи и ударил коня. Снег брызнул из-под копыт.
* * *
Лыжный след вьется от крепости на север - мимо кузниц на горке, мимо слободы Мельковки, в лес. След уже припорошен снегом.
Опытный глаз охотника разглядел бы, что по широкому следу обтянутых шкурой вогульских лыж прошли вторые лыжи - поуже.
В лесу, близ озера Шувакиш, лыжный след раздвоился, заметался…
А потом ровной полоской лег круто в сторону - налево, к Верхисетскому пруду. Это след одной пары лыж, тех, что поуже. Второго следа не было: он кончался на истоптанной полянке в лесу.
Снег падал до полночи - засыпал полянку и все следы.
К утру приморозило, прояснило. Взошло солнце и холодным малиновым светом озарило Уральские горы и неподвижные леса, утонувшие в снегах.
Часть вторая
СТАРЫЙ СОБОЛЬ
Глава первая
САМОЦВЕТЫ
Молодой рудоискатель Егор Сунгуров вернулся с поиска радостный:
- Теперь скоро хорошо заживем! Гляди-ко, мама, чего я принес… А Лизавета где? Иди сюда, Лиза!.. Ну, смотрите!
Егор вынул из сумки сверток, выбрал на столе место, куда доставали через открытую дверь солнечные лучи, и развернул тряпки:
- Смотрите! Горят ведь, а? Верно?
Пять камней, густо налитых живым цветом, лежали на тряпке, брызгались сине-красными искрами.
Лизавета сразу потянулась к камням и вдруг отдернула руку: обожжет!
Егор заливался смехом: так он и знал! Нарочно ее позвал. Лиза - большая, замужняя, а понятия в ней нету.
- Да они холодные! Возьми в руку, на. Вот этот, самый большой, - горит-то как! Краса!
- Тот, ровно бы, еще лучше, - сказала Маремьяна и показала издали пальцем, - повишневее цветом. А дорогие эти камни, Егорушка?
- Еще бы! - уверенно ответил Егор. - Такая-то красота! Самоцветное каменье, словом.
- И как они теперь - твои считаются? Или отдать в казну надо?
Егор вздохнул. Неделю назад нашел он эти камни в разрушенном выходе жилы на берегу Адуя. Искал-то медную руду - не повстречалась, а наткнулся на самоцветики. И до чего хороши - глаз не отвел бы! Каждый день, пока домой шел, вел с ними Егор полюбившуюся игру: прикрывал камни мхом ли, тряпкой какой, потом открывал их тихонько и как бы нечаянно замечал вдруг один за другим пять иссиня-красных огоньков…
- Сдать полагается. Это ведь только образцы. Я жилу нашел, ничего жилочка, видать, - подходящая. Да в твердом камне. Пошлет туда контора рабочих - и будут такие самоцветы из жилы выбирать. Ну, опять не могу сказать, - может, сначала понадобится породу порохом отстреливать.
Маремьяна тихонько усмехнулась - не словам сына, а тому, как он говорил: важно, по-взрослому. Видно, кому-то подражал.
- Доброе начало, сынок, - похвалила она. - Половина дела, говорят, когда доброе начало.
Отошла к печи и принялась за прерванное приходом сына дело - разводить коровье пойло.
Лизавета, осмелев, взяла один камень и уселась с ним на пороге. Стала играть: осторожно водила пальцем по гладким граням, прикладывала к щеке, пробовала даже говорить с ним.
- А что! - расходился всё больше Егор. - Я с этими камнями прямо к главному командиру пойду. Не находка, что ли, для первого разу? Мне теперь жалованье положат подходящее. Лошадь дадут, припас настоящий. Можно будет далеко забираться. А то какой я был поисковщик! По задворкам только искать. А тогда проберусь в нехоженые места, найду медную руду. Эх, медная руда! Сколько человек ее искали, - а заводы все на старых рудниках, как спервоначалу были. Инструкцию нам читали: медная - первейшее дело…
Увидел, что мать поднимает ведро, подскочил, взялся за дужку:
- В стойло нести или у крыльца поишь?.. Найду руду - квартиру мне дадут в офицерских дворах, в крепость переберемся. Посторонись-ка, Лиза, оболью!
Вставая, Лизавета выронила самоцвет.
- Не потеряй ты! Мама, возьми у нее камешек.
Лизавета цапнула камень и зажала в кулаке:
- Мой, не отдам!
- Лизка, не дури. - Егор встревожился. Поставил пойло у порога и схватил Лизавету за руку: - Что выдумала, - "твой"!
- Мой. Мне принес. У тебя еще есть. - И улыбалась просительно. А Лизавета редко чего просила.
- Отдай, Лиза, - сказал Егор. - Ну, дай. Все пять надо главному командиру отдать. Он велит Рефу, гранильному мастеру, их изладить. Потом пошлет в Санкт-Петербурх, царице. Может, сама царица эти самоцветики носить будет.
Лизавета как швырнет камень на стол - и в слезы:
- Царица? Опять царица! Всё царице!
Маремьяна стала ее унимать. А Егор камни свои прибрал и спросил шутя:
- Чего это она с царицей не поделила?
- Ой, хоть ты-то молчи, Егорушка. А то угодишь ни за што, ни про што в гамаюны. Я тебе и сказывать не хотела, что у нас тут было. Чуть я со страху не померла.
И тут же рассказала. Случилось это дня за три до возвращения Егора. Маремьяна перекапывала огород у своей избенки. Из крепости разливался праздничный колокольный звон. Царский день был - шестой год благополучного царствования императрицы Анны Иоанновны. Ох-хо, благополучного… Маремьяна только и сказала Лизе: ладно ли, мол, делаем - в огороде работаем в царский день? Не вышло бы чего.
- Посмотри-ка, Лиза, как соседи, Берсениха да Шаньгины, работают ли?
Лизавета сходила, говорит, - работают. А потом и привязалась к слову: почему день царский?
Маремьяна ответила спроста:
- Всё, Лиза, царское. И заводы царицыны, и земли.
- И деревья?
- Ну, что деревья! И мы все царицыны, не то что деревья.
- И ты?
Лопату воткнула, оставила. Подошла к Маремьяне, потрогала ее рукой, поглядела на нее, не веря. И горько заплакала. Маремьяна вздохнула и сказала:
- Зря ты, Лиза! То и ладно, что мы царские, а не барские. За помещиком еще хуже быть.
Этого Лизавета не понимала, а пуще всего плакала оттого, что и деревья царицыны.
- Я бы эту царицу палкой! - выдавила сквозь слезы, размазывая грязь по щекам.
Маремьяна оглянулась по сторонам. Никого, слава богу! Хотела Лизавету поучить, чтоб не брякнула так при людях, да подумала: к чему - завтра же всё забудет. И тут же придумала, как утешить:
- А солнце-то! Вон как любо светит! Солнце, оно не царское.
- Мое?
- Твое-о, Лиза, твое.
Только всего и разговору было. Лизавета успокоилась, высушило солнце ее слезы. Взялись обе за лопаты. И вдруг - глядь: идут к их избенке двое. Драгунский капрал, видать по мундиру, а другой подканцелярист из полиции, - этого Маремьяна и в лицо знала. У подканцеляриста гусиное перо за ухом, в руках свиток бумаги и чернильница на веревочке.
Завернули они за избу, и слышно - дубасят кулаками в дверь.
- Не заперто, милые люди, не заперто, - шепчет Маремьяна, а громко сказать не может. Встать с камня хочет - ног нет, отнялись. Тогда тем же, как из-под обвала, шопотом Лизавете: - Беги ты, Лиза, к ним! Веди сюда, уж всё равно.
А Лизавета еще больше ее перепугалась. Без кровинки, белая, глаза остановились, стоит и руками от себя отводит. Будто сон страшный увидела.
Обернулось всё не так уж страшно. Никто Лизиных дерзких слов не слыхал, а драгун с полицейским пришли потому, что по всем избам ходили, - с переписью. Записали в бумагу, кто живет и какое оружие в доме есть.
- Какое же ты оружье назвала? - засмеялся Егор.