- Господа, подлинно сия гора - сокровище из сокровищ. Во много лет рудокопам до дна не дойти. Здесь будет завод - и, может быть, самый лучший из всех.
Торжественно помолчали.
Татищев направился к спуску, но остановился.
- На досуге надо будет придумать горе приличное название, - сказал он задумчиво.
- Что прикажете, ваше превосходительство? - не расслышал Хрущов.
- Для Берг-коллегии в Петербург отправь, Андрей Федорович, отличный образец магнита.
- А вот этот и пошлем, ваше превосходительство. - Хрущов указал на глыбу, которую горные офицеры уже приподняли и раскачивали.
- Этот? Ну, пусть этот.
Черная глыба загрохотала вниз, ломая липовую поросль…
Когда Татищев уже перекинул ногу через седло, отправляясь в обратный путь, он заметил Степана Чумпина.
- Ну, что, брат? - рассеянно-ласково спросил главный командир. - Доволен награждением?
Чумпин робко пожаловался, что его мало наградили. На полтора месяца он бросил промысел, водил лесничего по горам. За это достаточно тех денег, что ему дали. Но кто даст ему ольн за Железную гору? Ему надо купить собаку и хороший топор, надо муки и котел… Уедет самый большой начальник. Уедет, забудет про Степана. Скоро зима. Русские зимой не показываются в этих краях. Сколько еще ждать манси обещанной награды?
Татищев терпеливо выслушал Чумпина. Дождавшись конца жалоб, он сделал знак секретарю Зорину. Тот подал кошелек.
Увидя это, еще один манси подбежал к главному командиру. Яков Ватин схватил стремя татищевского седла и кричал:
- Ойка! Ойка! Я тоже указал гору. Это было в моей избе. Менки, ойка, - мы двое. Я тоже хочу котел! И топор! И муки!
- Правду он говорит? - обратился Татищев к Чумпину.
- А!
- По-ихнему "а" - значит: да, - перевел Куроедов.
- Так он тоже знал о руде?
- Атим, ойка. Никто не знал. Я один.
- "Атим" - значит: нет, ваше превосходительство.
- Слушай, Куроедов, разбери их. Порасспроси всех жителей, кто первый разыскал руду. И донеси мне в Катеринск. А покамест, - Татищев протянул Чумпину деньги, - вот тебе.
Всадники тронулись и, один за другим, исчезли на повороте тропки.
Чумпин отбежал в сторону, разжал кулак и посмотрел на свое богатство.
Главный командир уральских и сибирских заводов дал ему два рубля.
* * *
"Сего сентября пятого числа ездил я отсюда на реку Кушву и, приехав на оную восьмого числа, осматривал. Оная гора есть так высока, что кругом видеть с нее верст на сто и более; руды в оной горе не токмо наружной, которая из гор вверх столбами торчит, но кругом в длину и поперек раскапывали и обрели, что всюду лежит сливная одним камнем в глубину. Для такого обстоятельства назвали мы оную гору - Благодать".
Была поздняя ночь. Татищев писал письмо императрице Анне.
Имя Анна означает по-древнееврейски: "благодать". Такое название горы должно было понравиться при царском дворе. В том же письме Татищев просил утверждения постройки двух заводов, приписки к ним тысячи крестьянских дворов и чтобы всех ссыльных направляли бы из Руси ему для работ на новых заводах.
Кончив письмо, обдумывал, чем заняться: бессонница не отпустит до утра. Для таких бессонных ночей было у него припасено несколько больших работ. Вот "Географическое описание всея Сибири" - труд не для одного человека. Заложить бы начало, продолжатели будут. Вот "Новый горный устав". Вот недописанное письмо профессору Тредьяковскому в Академию "О чистоте русского языка". Вот "Духовная сыну моему Евграфу" - с 1732 года пишется, всю свою мудрость, весь житейский опыт вкладывает Татищев в "Духовную". Сын Евграф учится в Петербурге в Шляхетском корпусе.
Но Татищев отвернулся от больших работ: не хотелось отвлекаться от сегодняшних удач.
Придвинул папку бумаг, оставленных секретарем, - разные мелочи, которые можно бы и совсем не читать. Так сказал секретарь.
Из пачки наугад вытянул одну бумагу. Оказалось прошение школьника Сунгурова об отпуске на поиски руд. И сразу заработала голова: "Нет рудознатцев. Один Юдин только, - хоть разорвись. У Гезе кончается контракт, он, кажется, больше не останется, уедет на родину. Пусть едет, не жалко. Лениво и плохо работал саксонец. А остальные просто штейгера и самоучки".
На обороте сунгуровского прошения набросал приказ Конторе горных дел, чтобы дали рудоиспытателю Гезе пятерых самых способных старших школьников, а рудоиспытатель учил бы их "не мешкаледно". За полгода выучить всему, что сам знает: распознаванию руд, исканию лозой и по наружным приметам, испытанию доброты руд и прочему.
Пересчитал, загибая пальцы, вычислил: "Сентябрь, октябрь… март"… Вспомнил, что контракт Гезе кончается этим годом, и исправил: "Ученье кончить к 1 генваря 1736 года".
Глава четвертая
РУДОИСКАТЕЛЬНАЯ ЛОЗА
Только трех учеников согласился взять рудознатец Гезе, и то после долгих споров, после того, как советник Хрущов показал ему контракт и пригрозил за неисполнение параграфа восемнадцатого задержать жалованье. В восемнадцатом параграфе говорилось, что каждый год Гезе обязан обучать по одному русскому ученику, а Гезе до сих пор ни одного не выучил. Отговаривался тем, что нет школьников, знающих немецкий язык.
Против краткого срока обучения рудознатец не возражал: всё равно в январе ему уезжать. Но Хрущов намекнул: в конце-де ученья его ученикам будет испытание в комиссии, и Гезе принялся с такой яростью пичкать своих трех школьников горным художеством, что те свету не взвидели и жаловались на распухшие от "науки" головы.
Один из учеников был петербуржец Адольф фон дер Пален, долговязый, белоголовый юноша. Второй - сын штейгера Симона Качки с казенного Польского завода, смуглый как цыган, маленький, горбоносый. Третий - бывший арифметический ученик из солдатских детей Сунгуров Егор. Этот попал к рудознатцу только потому, что самый приказ главного командира об ученье был написан на прошении Егора.
Егору просто повезло, зато и не было человека счастливее его, если не считать Маремьяны. Жил он опять в Мельковке и каждое утро бегал в крепость на занятия.
С языком сделались так. Из всех троих один фон дер Пален свободно говорил по-немецки. Он и служил переводчиком для Качки, слабо понимавшего немецкую речь, и для Сунгурова, который по-немецки, что называется, - ни в зуб толкнуть.
Занятия шли на квартире Гезе или в заводской лаборатории. Рудознатец показывал ученикам образцы минералов, уральских и саксонских, заставлял твердить их названия и свойства. Потом взялись за руды - только одних железных существует восемь разных руд, а медных и того больше, совсем не похожих одна на другую: зеленая, синяя, красная, пестрая, колчеданная…
Как редкость, Гезе показал кусочек серебряной руды из Башкирии. Насчет золота подтвердил, что на Урале его не имеется и быть не может.
На доске мелом Гезе рисовал, как лежат руды в земле. Надо было запоминать разные фигуры - флецы, штокверки, эрцадеры…
Егор не отставал от своих товарищей в ученье. Ему очень пригодились и опыт заводской работы, и то, чему успел научиться от Дробинина. Вот только названия у саксонца дикие, ни на что не похожие. Дробинин говорил: "песошный камень", "горшечный камень", "горновой", "известной", "точильный камень", и сразу было понятно, какой к чему. А тут зубри: "глиммер", "штейнмарк", "кварц", "гемс", "болусс"…
В один погожий холодный день, около покрова, рудознатец повел учеников в горы применяться к рудоискательной лозе.
Вышли из крепости по шарташской дороге. Рудознатец шагал впереди, он был не в духе. Ученики догадывались почему: вчера в Конторе горных дел у него был спор о лошадях и повозке для загородных учебных вылазок. Давали ему одну лошадь, - он не захотел. Сказал, что пешком лучше будет ходить.
Егор нес ящичек, обитый кожей, - тяжелый ящичек, хоть и ловко приспособленный для плеч на ремнях. Рудознатец не объяснил, что в ящике, но Егор не сомневался, что там знаменитая лоза, которая чудесным образом указывает места, где под землей лежат руды. Поэтому Егор выступал гордо и отказывался от помощи. Фон дер Пален нес лопату, а Качка - каёлко.
Быстро дошли до села Шарташ. В Шарташе видели раскольничий праздник. Толпа пестронарядных кержачек обступила поле около кладбища. На поле шли состязания: бородатые, стриженные в скобку кержаки, сняв полукафтанья, стреляли из луков в цель. В толпе горластым, сильно окающим говором обсуждали полет каждой стрелы.
Гезе приветствовал толпу, как всегда, по-своему: "Глюкауф". Ближайшие кержаки неспешно прикоснулись к шапкам, глядя мимо немца. Женщины поклонились в пояс, без всякого, впрочем, смущения или страха.
Прошли улицей села. В конце проулков, с правой стороны, виднелось большое озеро. Из труб струились сытые жирные запахи праздника.
За Шарташом, верст через пять, Гезе свернул в лес. Должно быть, он не раз бывал здесь рчаньше - не колебался, не искал прохода, вел как по городу. И привел к каменистым холмам, поросшим диким малинником, жимолостью и корявым березнячком.
Егор с облегчением отстегнул пряжки ремней.
Рудознатец начал занятия. Прежде всего он разослал учеников на сбор камней, а когда набрались груды разных каменьев, больших и малых, заставил распознавать их, вспоминать названия.
Потом Гезе вынул из кармана перочинный нож и срезал березовую ветку с развилиной. Ветку очистил от лишних сучков, так что от комля расходились только два отростка в виде недавно упраздненной ижицы.
Фон дер Пален переводил: