- Так и вы, доктор, тоже на лошадей ставите?
- Нет, боже упаси! Я не играю, я - развеяться хожу. Знаете, покричишь, покричишь, руками в воздухе помашешь, тростью о лавку хряснешь - и пары выпустил, домой идешь как новый. А Тидельманн азартный, трясется, когда на последний круг заходят, кричит и краснеет, весь заливается краской, аж багровеет. Странно, что вы не знали про ипподром…
Борис почувствовал себя неуютно; ему захотелось уйти или заговорить о чем-нибудь другом, но сделать это так, чтобы д-р Мозер не заметил, чтоб тому не показалось, будто он убегает от его слов.
Кажется, краснею. Он вытер испарину платком.
- Кофе с коньяком, - кивнул д-р Мозер, улыбнувшись.
- Да, опять спать не смогу.
- Вот, погодите. - Доктор полез в саквояж, щелкнул, достал пузырек. - Держите!
- Что это?
- За полчаса до того, как ляжете, примите, будете спать как убитый.
Борис спрятал пузырек в карман. Рука его ткнулась в конверт с бумагами, который ему выдал Тидельманн. Письма с его рекомендацией: на эстонском рукою секретаря, и на немецком - сам он писал. "Будете в Германии, может пригодиться, - сказал старик, на прощанье пожимая руку. - Да и вообще, если в Германии будете, напишите мне!" Там была и карточка с его адресами в Австрии и Германии; чек на несколько крупную сумму.
А ведь для меня Т. был чем-то вроде трамвая: сел и поехал, и все двадцать лет так и ехал… Т. для меня был просто хозяином. Стыдно признаться, но почти ничего, кроме хозяина, я в нем не видел: хозяин, который должен дать работу и эту работу оплатить. Я на него даже сердился, когда не было работы. Но и сердился я на него как-то не так, как сердятся на человека, а как на лошадь или неисправный механизм. Вот и к фрау Метцер у меня почему-то те же чувства.
- Вот и домовладелка моя, кажется, готовится уехать, - сказал он, чтобы заглушить мысль. - И сверх всего этого надо хлопотать о подданстве.
- Надо, конечно.
- Так что никакое лекарство тут не поможет.
Доктор вздохнул:
- Да, лекарства против таких вещей нет. Но поверьте мне, я вам дал нечто такое, что заставит вас спать хотя бы.
- Я, конечно, попробую, спасибо… Спасибо!
- Ну, а как ваше зрение? С тех пор не падало?
- Нет.
- А с наступлением сумерек?
- Нет.
- Овощное рагу.
- Только этим и питаюсь - на мясо денег не хватает.
- Заходите к нам раз в неделю, пообедаем.
- Вот только подыщу угол…
К ним подошел потный хозяин кафе, попросил пересесть за другой столик:
- Прошу прощенья… Ради всего святого, такое неудобство… Все венские стулья на продажу… Извините… Вот некстати приехали, ждут, надо все успеть, склады закрываются, потом не будет возможности… Позвольте, простите… Все идет с молотка!
- И эти стулья? - спросил доктор, с улыбкой поглаживая венский стул, на котором вот только сидел.
- Да, именно эти стулья. Сюда, пожалуйста.
Подвел к низенькому невзрачному столику, на котором уже стояли приборы, рюмки с коньяком, кофе.
- Это от меня.
И убежал. Сели.
- Да, бегут немцы, - сказал доктор, старый стул под ним согласился. - Мои пациенты, русские немцы, почти все уехали, и почти все в Финляндию. Говорят, что оттуда подадутся в Швецию. Очень путаный маршрут. А вы что не уехали? Вы, кажется, собирались в Аргентину… или Парагвай…?
- Парагвай? Я? Нет, вряд ли это был я. С моими документами не то что в Парагвай, в Ригу не съездить, а теперь и до Юрьева… Двадцать пять километров от места жительства. Не дальше!
- Ах да, простите. Плохо получилось тогда с вашими документами!
Как образцовый старик он все забыл и тут же вспомнил, больше, чем было, и в мельчайших подробностях, весь кошмар, с которым Ребров боролся ночами, доктор Мозер с легкостью кухарки вынул и развернул, перелистал как альбом, вслух перебрал все станции: и смерть родителей, и то, что отец дольше всех держался, и бедную девочку, сколько ей было, ах да, пять лет, и сбережения со всеми документами, кто-то воспользовался неразберихой, деньги, документы, драгоценности… ай-ай-ай…
- Не прощу себе, - приговаривал доктор. - Нет, сколько лет пройдет, не прощу!
- Ну, при чем тут вы?
- Не уследил. Я отвечал! В госпитале за всех отвечает врач! По тем временам меня могли расстрелять.
- Всех могли расстрелять в те времена. За всеми не уследишь. Столько людей… у каждого что-нибудь да украли… У вас в госпитале человек сто было.
- Не меньше, это точно. В январе двадцатого уже ни камфоры, ни морфия, ничего не оставалось, ни-че-го. Что за время! А что за чертовщина была под Нарвой! Уму непостижимо! Вы помните?
Борис поморщился.
- Ах, да вам было-то…
- Семнадцать исполнилось той зимой.
- Нежный возраст.
Ребров отвернулся. Не вспоминать. Но не смог. Всплыл сиреневый Ямбург, весь в мареве и пыли. Влюбленные парочки, Тенистый сад, виселица возле аккуратного собора, бородатые дворники с метлами, огрызки веревок на ветках молодых дубков, каждый вечер медленное шествие под похоронный марш… Все еще были живы, всё казалось театром, и музыка, и война, ингерманландские торговки, сквозь пыльцу поблескивающая Луга, мостик над ней, мальчишки с удочками, ивы, винтовочный салют и Коль славен наш Господь в Сионе…
- Нарва, Нарва… - бурчал свое доктор. - Как долго не хотели впускать, держали обоз, требовали разоружить. Все понимали, что такое разоружить армию. Как только армию разоружают, она превращается в толпу оголтелых уголовников. Затем впустили, договорились оборонять Эстонию от красных. Продажные министры! И чем это все кончилось? Безумие! Предательство и безумие!
Все это Ребров много раз слышал, принялся скручивать сигаретку, доктор не унимался: санитарный поезд, подводы, Йевве, лазарет, снова поезд, опять подводы…
- Господи Боже мой, не помню, чтоб мне еще когда-нибудь приходилось столько метаться. Как белка в колесе! - Выпил и громко поставил перед собой рюмку, вспомнил убийство полковника Амосова, три тысячи солдат решили вернуться в Россию, добрую половину из них расстреляли красные на Чудском, оставшиеся подранки повернули обратно: - …обморожения, ранения, гангрены, едва ковыляли, ползком доползли, и по ним открыли огонь эстонцы! А потом опять сыпняк!
- Ну, мне, пожалуй, пора. - Борис со скрипом поднялся. - Надо искать работу, присматривать новое жилье подешевле. Надо выспаться, в конце концов. Я ночь не спал. Рад был вас повидать, доктор.
- Да-да, конечно, - сказал он по-стариковски растерянно, - насчет жилья подумаем, у меня есть знакомства. Вы сейчас где?
- Все там же, у фрау Метцер.
- Это там, где я был, когда у вас было с нервами?
- Да, там же.
- Тогда я знаю. Вы не представляете, сколько в моей голове адресов сменилось за эти годы. А сколько съехало насовсем, я имею в виду…
- Угу… Прощайте!
Доктор задержал его руку.
- Я к вам зайду на днях, потолковать… - И вдруг шепотом спросил:
- А вы не думали перебраться в Юрьев?
- В Юрьев? А там чем лучше?
- Во-первых, дешевле, во-вторых, есть знакомые, которые за копейки вас пустят к себе жить, в-третьих, с работой проще… Нет, это совершенно точно! Юрьев! Я и сам собираюсь туда… У меня там друг, доктор Фогель…
- Спасибо за совет, я подумаю.