- Нет, спасибо. Я принципиально отгородился от мира. Принципиально газет не читаю.
- Ах, принципиально. Но так это совсем другое дело! Артист! Оскар Уайльд! Понимаю! Уважаю!
Борис хотел уйти, но не нашел лазейки; начали приходить сообщники Терниковского. Семь человек. Среди них Тополев, Солодов, полковник Гунин, лица других тоже примелькались. Кое-как поместились. Борису пришлось задержаться - "хотя бы послушаете", - буркнул Терниковский; Борис слушал и подсчитывал в уме: хватает ли ему на новые ботинки, которые он видел в магазине Mood; вместе с той горстью, что швырнул Терниковский, и тем, что осталось от денег Китаева, должно было хватить, - художник волновался, ему не терпелось пойти домой, пересчитать, побежать в магазин, примерить новые ботинки. Он ерзал, слушал невнимательно… Выступал Тополев; прохаживался с бокалом в руке и рассказывал анекдот о том, как его партизанский отряд (так он называл своих контрабандистов) захватил двигатель с потерпевшего крушение большевистского цеппелина.
- Не успели эстонские егери приехать, как мы его свинтили!
- Как?! - восклицали все. - Но как вам удалось?
- Другой мог бы сказать, что нам повезло. Дескать, мы патрулировали возле границы, а тут - летит на нас дирижабль. Но все было несколько иначе! Дело в том, что мы всегда пристально наблюдаем за перемещениями воздушных масс и пограничными заставами. Ведем записи - вот вам журнал! - бросил тетрадку на стол. - В тот день мы заметили в бинокль некое тело, которое сперва приняли за стаю гусей, но по мере приближения тела, поняли, что это цеппелин, и мы это поняли еще до того, как он пересек границу. Так как я знаком с воздухоплаванием не понаслышке, мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что цеппелин потерял управление и терпит крушение, или вот-вот потерпит крушение. Приняв в расчет силу и направление ветра, а также скорость, с каковой цеппелин несло на эстонскую территорию, мы с поручиком Солодовым легко определили, где приблизительно произойдет крушение, и направились быстро туда. К счастью, у нас был автомобиль…
- Автомобиль?! - ахнули все.
- Так у вас недурной отряд!
- Браво, ротмистр!
- Мы не сидим сложа руки, как видите, - сказал Тополев, самодовольно улыбнулся и, тотчас посерьезнев, продолжал: - Однако это не значит, что наш отряд не нуждается в финансировании или поддержке.
- Честно говоря, капитан, - влез полковник Гунин, - меня смущает, что это уже второй случай, когда вам так сказочно везет, в тот раз вы угнали аэроплан, в этот раз - дирижабль. Что это за везение такое? Знаете, как таких везунчиков называют в карточных клубах?
- Дорогой полковник, скажу вам прямо, техника воздухоплавания еще слабо изучена и тем более освоена большевиками. Средства перемещения в воздушном пространстве далеки от совершенных и не сравнятся по степени управляемости с лошадьми. Любой аэроплан - игрушка в руках стихии. Стоит ветру усилиться, как неопытный пилот становится жертвой сейсмического курьеза и добычей тех, кто первым прибудет на место его предсмертного вздоха. Главное - не зевать! В нашем случае действительно немножко подвезло. На ловца зверь сам летел! - Тополев хохотнул. - Грех было не воспользоваться. Таким образом, - обратился он ко всем, - нам удалось завладеть хорошим двигателем, каковым мы усилили наш катер на Финском заливе.
- Так у вас еще и катер?
- Катер у нас давно имелся, сами починили баркас, выброшенный на берег, собираемся на нем осуществлять доставку агитационнопропагандистской литературы в большевистскую Россию, для этой цели мы и установили на него двигатель с цеппелина.
- Уж не вы ли сами и установили? - ехидствовал полковник Гунин.
- Нет, не я, полковник. У нас есть хороший механик, эстонец по имени Энн.
- Так в вашем отряде есть и эстонцы?
- Да, их несколько, а что в том такого? У нас интернациональный отряд.
- Что меня настораживает, - скрипнул полковник, - так это ваши связи с немецким бароном, как его… фон цур Мюлен?.. Не хочу скрывать, что немцы вызывают у меня опасения.
- Опасения ваши напрасные, полковник, - промурлыкал Терниковский (он был весьма доволен рассказом Тополева, смеялся и передергивал плечами: возможно, понюхал кокаину, - мелькнуло в голове художника). - С немцами надо осторожно вести переговоры, запираться в своем котле глупо, сами видели, что из этого вышло…
- Немцев не интересует судьба России! - крикнул полковник. - Их интересует только одно: подчинить себе Прибалтику, присоединить ее к Германии! Неспроста они контролируют все банки Эстонии и Латвии! Как знать, может, в дальнейшем они планируют нападение на Россию.
- Я еще раз хочу повторить, что поддержки от немецких баронов отряд не получает никакой! - воскликнул гневно Тополев. - Хочу повторить: отряд не получает поддержки ни от одной организации!
- Так, господа, - хлопнул в ладони Терниковский, - я вас не за этим пригласил! Об этом мы успеем. Прежде всего, мы собрались тут обсудить выступление Милюкова. Садитесь, ротмистр, я продолжу. - Терниковский встал. - К вопросу о финансировании вашего отряда мы обязательно вернемся. Как вы знаете, недавно в Берлине была напечатана статья "Национальный вопрос"…
Борис приподнялся, извинился одними губами и, не распрямляя спины, направился к выходу…
Доктор посоветовал присматривать за Николаем Трофимовичем.
- Заходите к нему почаще. Но ни в коем случае не расстраивать. Сами знаете, в какие годы живем, одно расстройство. Лечил генерала фон Штубендорфа, так он мне, знаете, что сказал: "Я устал прыгать на подножку поезда". Очень характеризует наши годы!
Борис избегал д-ра Мозера - слишком ярко вспоминался Изенгоф: его халат поверх шинели, руки, которыми тот проникал в самое нутро кошмара, извлекая его оттуда член за членом, собирал вновь, а он распадался…
В Екатериненталь лучше не ходить совсем: кого-нибудь да встретишь. Получил приглашение на бал, который устраивает общество помощи эмигрантам. Дочь Марианны Петровны - две косички, конопатый нос: "Приходите! Будем очень рады вас видеть!"
Покраснел, ничего не сказал.
Русских узнаешь по старым шляпам. У "Русалки" под ивами на скамейках сидят - пальто в подпалинах, драная шуба. Над ними на ветках вороны. Небо свернулось, как сливки. Ветер гонит бумажки по променаду. Вытягивает чей-то зонтик. Крякнул клаксон. Шляпы шевелятся, смотрят вслед автомобилю. Листья, бумажки, фонари. Так они и сидят. Шелестят газетами. Донашивают костюмы. Плывут по дорожкам Екатериненталя. Стоят там и тут, как шахматные фигуры.
Каплями пуантилиста проступают на фоне серого моря. Сядешь на скамейку, и тут же кого-нибудь принесет. Не Стропилин, так Федоров. Написали что-нибудь? Постоянно нужно что-то писать, нести, дрожать, сгорать внутренним пламенем. Где тут ходить? Не ходить вообще. Лечь и лежать. Закрыться в лаборатории француза. Суббота, воскресенье - пропащие дни. Когда-то ателье мне казалось наказанием, теперь начинаешь ценить мертвые часы: ни посетителей, ни коллег, - дверцы таксомоторов хлопают, колокольчики в магазинах звякают: дзинь в начале улицы, дзинь чуть ближе, дзинь дальше и в другом конце. Люди идут мимо, и бог с ними! Поезжайте к речке! За город! К морю! Покупайте бисквиты и цветы! Пейте вино! Зачем вам глянцевые двойники? Зачем множить несчастные лица? Трюде не понимает. Она всегда меня плохо понимает. Она думает только о работе. Когда хочет что-то показать в витрине, тянет за рукав.
Борис часто думал о ее отце. Вынимая пленку из аппарата, запускал руки в мешок и вспоминал его глаза. Стараясь не смотреть в лицо клиента, он отводил взгляд в сторону. Окно… Раз в неделю, обязательно, окно рожало регулировщика. На перекрестке он выглядел куклой. Котелок, отутюженные брюки, накрахмаленный воротничок. Болван болваном. В одно и то же время его менял другой болван, а этот шел куда-то мимо ателье (уже человеком), сдергивая на ходу белые перчатки совершенно свободными от дрессуры движениями. Deja vu, думал Борис. Возле тумбы таксомоторы. Одни и те же морды. Мальчишка с заплечной рамой, афишами и посудиной для клея орудует кистью (его Борис не сразу замечал - отчего-то брали совсем коротконогих). Едва дотягиваясь до верха, налепил вкривь и вкось, так сойдет, побежал дальше. Лапой удерживая позеленевший глобус, вслед ему смотрит стальной ворон (Борис к нему долго привыкал). Громоздкие вывески: JURGENSSON, H.O.Waldmann. До блеска надраенные медные часы в витрине антикварного. Флаг. Три золотых льва. Борис смотрел в окно безжизненным взглядом. И к чему глаза мне? Все равно, как слепой. Отец Трюде вот уже четверть века живет в насмерть зажатом резинками мешке, изо дня в день перебирая пленку памяти незрячими руками, и не может добавить к ней ни одного мгновения, даже полоски света, ничего. Она ему читает… соседи приносят сплетни… у них есть радио… Кто он мне?.. Зачем я думаю о нем?..
Заходите к нему почаще… не расстраивать… Зашел, а там отец Левы, доктор Мозер и еще один сутулый, серый, как крыса, - сидят за столом, пьют, а Николай Трофимович на них смотрит, слушает их байки - так они ему помогают, при нем пьют, анекдоты травят, настроение поднимают, от мыслей о смерти отвлекают. Доктор говорил о союзе врачей или пациентов, потом сказал, что в городе убийство - говорят, идентичное убийству в Париже, ГПУ убили кого-то. Я сказал, что сходил на Добужинского. Если б не вы, Николай Трофимыч, пропустил бы.
- Успели, - вставил доктор.
Дмитрий Гаврилович опьянел быстро и сильно, говорил невнятно и очень громко, - всем сделалось неуютно (может, только мне), - человек-крыса слушал и улыбался, приоткрыв рот, внимал. История о том, как Лева болел в детстве…