Ощущение, будто делается "что-то не то и что-то не так", было связано совсем с другим. Каваньяри провел уже достаточно много времени среди афганцев, чтобы не заметить основные черты их характера. И он отчетливо видел, что даже те, кто брал его деньги или кто имел основание быть недовольным нынешним эмиром, страстно любят свою отчизну и гордятся ею. И это порождало сомнение в конечном успехе "деликатных операций", как мысленно характеризовал свои действия комиссар. "Только сильнейший военный удар, неумолимый и оглушительный, заставит афганцев признать наше превосходство и принять наше владычество", - думал он. Эту мысль Каваньяри неизменно проводил и в своих донесениях вице-королю. Каваньяри настойчиво писал об этом, так как знал, что тем самым подкрепляет взгляды Литтона и его окружения, а также вынашиваемые ими планы. Ему было известно, что вдоль границ Афганистана с Индией сосредоточиваются британские войска, и в душу закрадывалось тревожное ожидание: какая роль предназначается ему в назревающих событиях?
Когда ждешь чего-то важного, оно всегда приходит неожиданно. Так случилось и теперь. 8 августа 1878 года пешаварскому комиссару передали телеграфное предписание немедленно прибыть в Симлу.
Через два дня Каваньяри входил в знакомый дом. Вице-король находился в кабинете в обществе полковника Колли. Как и прежде, лорд Литтон старался создать дружескую, неофициальную атмосферу. Он даже проявлял еще больше теплоты и сердечности, хотя по привычке не упустил случая слегка поддеть прибывшего.
С этого и началась беседа:
- Ждем вас, майор. Не скрою, я внимательно наблюдал за вашими действиями. Они заслуживают одобрения. Если вы еще и не стали настоящим Наполеоном, то уровня Талейрана или Фуше уже достигли.
Каваньяри еще при первом знакомстве освоился со стилем Литтона и знал, что его шутливый тон в любой миг может смениться серьезным. Так и произошло. Вице-король тут же перешел к делу.
- Год назад я предупреждал Лондон об опасности, нависшей над нами с севера. Меня высмеяли. Теперь в Кабуле находится русская миссия. Этот сумасшедший дикарь, Шер Али, заверяет, что ее приезд ничем нам не грозит. Мне совершенно безразлично его мнение. Я сам буду решать, чего нам следует бояться…
И снова Колли молча кивал, соглашаясь с каждым словом вице-короля.
- Пусть даже никакой угрозы нет, - продолжал тот, - прибытие в Афганистан представителей Петербурга - отличный повод, чтобы потребовать от Шер Али принять и нашего посла. Да и не только для этого. Вот, знакомьтесь с копией депеши, которую я отправил статс-секретарю по делам Индии.
И он протянул майору письмо. Оно гласило: "Мы теперь должны пересмотреть вопрос о том, что реально представляет собой наша северо-западная граница. Нынешняя линия… совершенно не соответствует своему назначению. Великой естественной границей Индии является хребет Гиндукуш с его отрогами; этому хребту и надлежит быть нашей окончательной границей".
Каваньяри сразу сообразил, что означает перенос пограничной линии на Гиндукуш. Это же почти полное поглощение Афганистана Британской империей!
Далее вице-король намечал конкретные практические пути для достижения намеченной цели. Если правительство согласно с высказанной точкой зрения о направлении границы, гласил далее текст, то для ее установления есть три способа: добиться такого союза с Шер Али, который исключал бы всякое влияние России на Афганистан; если это невозможно, расчленить Афганистан и поставить правителем более послушного эмира; завоевать столько афганских земель, сколько потребуется для прочного сохранения северо-западной границы Британской Индии.
Первый вариант лорд Литтон находил абсолютно безнадежным, третий рассматривал как крайний. Оставался второй, и в качестве предпосылки к его осуществлению он предлагал отправить в Кабул дипломатическую миссию. Ее цель - требовать предоставления Англии права разместить своих офицеров в афганской столице и в Герате для контроля за обстановкой в стране, а особенно - за внешней политикой Шер Али.
- Я настаивал на немедленном ответе, - подчеркнул вице-король, когда майор вернул ему прочитанный меморандум.
…Лорд Литтон не мог знать, что этот документ вызвал у лорда Биконсфилда долгое раздумье. Изучая его перед заседанием кабинета, премьер неожиданно вспомнил свое выступление в парламенте тридцать пять лет назад. И в его памяти возникли не только отдельные слова и выражения, но и весь тот день, окрашенный праздничным настроением. Он, тогда еще молодой Бенджамен Дизраэли, лишь недавно избранный депутатом, произнес одну из своих первых речей, являющуюся по традиции чем-то вроде посвящения в политические деятели.
Тяжелые то были времена. В Англии едва начинали сознавать подлинные масштабы и значение разгрома британской армии в Афганистане. У всех на устах были имена Элфинстона, Поллока, Макнотона, Бернса и других героев и мучеников этой злосчастной войны. О чем же он тогда говорил? Да, вот о чем! Если афганцев оставить в покое, то их страна явится прочной преградой для вражеского вторжения в Индию. "Почва там неплодородна. Местность пересекают огромные горы, среди которых войско может подвергнуться полному уничтожению. Вероломство народа вошло в поговорку. Имеется, таким образом, сочетание всех элементов, превращающих эту страну в совершенно непреодолимый барьер, если мы воздержимся от вмешательства в ее дела".
Почему же сейчас он готов предать забвению собственные, в общем справедливые слова?! Биконсфилд подумал о своем ближайшем коллеге - Солсбери. Тот, конечно, будет решительно отстаивать доводы Литтона. Крэнбрук? Хотя он и ленив, но весьма настойчив в этом вопросе, да и начитался будоражащих статей Роулинсона. Впрочем, не только его министры - вся верхушка консервативной партии жаждет крови эмира Шер Али-хана.
Государственный деятель, обладавший огромным опытом и умением лавировать среди политических рифов, Биконсфилд великолепно понимал, что кроется за внешне невинным предложением вице-короля об отправке посольства в Кабул. Дело шло к новой афганской войне, и влиятельные круги в Англии и в Индии были склонны форсировать события. И он, премьер, скорее будет содействовать им, чем ставить преграды.
Его взгляд упал на последний номер "Таймса". Впрочем, он и без газеты - и гораздо лучше ее репортеров - знал, что экономический спад, начавшийся в Великобритании в 1873 году, незадолго до его прихода к власти, не только не прекратился, но приобретает черты острейшего кризиса. В сталелитейной и угольной промышленности - глубокая депрессия. Но особенно тяжелое положение в хлопчатобумажной промышленности. А об экспорте нечего и говорить. Ни "Таймс", ни "Экономист" еще не пронюхали о подсчетах, сделанных правительственными экспертами: за последние годы английский экспорт сократился более чем на четверть! Дальше уже, как говорится, идти некуда… Банки и предприятия охватила волна банкротств.
Война? Что ж, успешная война всколыхнет народ, усилит его патриотические чувства, отвлечет от тревожной обстановки на Островах. Она позволит расширить рынки сбыта, увеличит возможности распространения британских изделий. А если активнее использовать материальные и людские ресурсы Индии, то, собственно, от Англии не потребуется сколько-нибудь крупных затрат.
Легко возбудимый и увлекающийся, лорд Биконсфилд уже рисовал перед собой картины - одну радужнее другой. Если удастся закрепиться в Афганистане, то, как знать, может быть, потесним Россию в Средней Азии и, уж во всяком случае, откроется доступ к внутренним районам Ирана и Китая…
Ну а если война будет не очень успешной? Или вовсе неудачной? Как первая? Не может такого случиться! За прошедшую с тех пор треть века несравненно улучшились средства транспорта и связи, проще стало снабжать и перебрасывать войска. Британская империя сильна как никогда - что ей этот жалкий Афганистан, с его нищим народом, необузданным и слабо-вооруженным воинством, которое и армией-то назвать нельзя! Опыт прежнего поражения необходимо, конечно, учесть. Но, в конце концов, неужели английские генералы с тех пор так и не научились воевать?!
И премьер-министр правительства ее величества королевы Виктории лорд Биконсфилд согласился с мнением других членов кабинета: следует одобрить намерение вице-короля Индии направить в афганскую столицу посольство…
…Всего этого лорд Литтон, естественно, не мог знать, беседуя со своими подчиненными. Он предложил Колли и Каваньяри перейти в соседнюю комнату, где на низком столике стояли вазы с фруктами и несколько бутылок вина.
- Мне сегодня доставили свежую партию чудесного бургундского. Оно, я надеюсь, несколько оживит наш сугубо деловой разговор. Прошу отведать, - улыбнулся Литтон. - Великолепный напиток, не правда ли?
Колли и Каваньяри выразили свое восхищение качеством вина, и удовлетворенный вице-король продолжал:
- Срочность вашего вызова, майор, связана с тем, что на днях я сообщу Шер Али о немедленной отправке к нему своей миссии. Надеюсь, вас не удивит, что главой миссии назначен знаменитый генерал Нэвилл Боулс Чемберлен?
- А почему это должно вызвать мое удивление, милорд? - задал встречный вопрос Каваньяри, уловив в словах Литтона легкую иронию.
Барон едва заметно усмехнулся и промолвил, словно нехотя:
- Либо вы тонкий дипломат, майор… Либо пребываете в блаженном неведении. Будем исходить из последнего, хотя не исключено и первое. Итак, суть в том, что сэр Нэвилл, занимающий ныне пост главнокомандующего Мадрасской армией, как известно, участвовал еще в сражениях 1839–1842 годов. Он лично знаком с Шер Али с тех времен, когда тот с отцом были нашими пленниками в Индии. Зачем только их отпустили?! Но вернемся к генералу. У него величественная осанка, тонкое чувство такта и замечательное присутствие духа.