- Сам факт передела предполагает перманентную войну, ибо никакой передел не может считаться окончательным. Рано или поздно международный рынок обязательно подхлестнет. Это своего рода вечный двигатель. Наконец, имеется еще один немаловажный аргумент. Его неизменно выдвигает Гитлер и его идеологические агенты. Национал-социализм основан-де на "национальности" - volkstum, volksgemeinschaft, следовательно, имеет отношение к внутренним сугубо немецким делам и не затрагивает дела других народов.
- Старо предание...
- Зато советизм, большевизм, с их точки зрения, выступает как наднациональная, международная сила, мечтающая о мировом господстве.
- На воре шапка горит. Перепевы белогвардейских бредней насчет "иудео-большевизма".
- Совершенно согласен! Но давайте все-таки разберемся. Германские фашисты действительно являются идолопоклонниками так называемой "расовой чистоты". Они даже кастрируют тех, кто не принадлежит к чистым арийцам, и бросают в тюрьмы людей, уличенных в преступных связях с арийскими мужчинами и женщинами. Они проповедуют экономико-национальную автаркию, считая ее своего рода сосудом, содержащим священную кровь нордической расы. Но было бы по-детски глупо считать, что это ведет к политике изоляции. Совсем наоборот, фашизм действует крайне активно во всех странах. И это вполне объяснимо, поскольку сама национальная узость - это не что иное, как сжимание военно-экономического и идеологического кулака. Фашизм претендует на мировую гегемонию, а это влечет за собой уничтожение и порабощение всех других народов. Нет, можно с уверенностью сказать, что они не интернационалисты. Послушать иных, так вся заграница - сплошной фашизм. Сколь не отвратителен английский империализм, но есть колоссальная разница между нацистами и самыми твердолобыми консерваторами.
- Знаете, Николай Иванович, это был самый глубокий анализ, с которым мне приходилось сталкиваться. Я имею в виду саму сущность фашизма. У нас его трактуют больно уж расширительно. Но рабство и террор, которые они уготовили миру, по-своему интернациональны. По мере закабаления одних "низших" народов определятся и другие. Стоит только начать.
- Настоящий анализ еще предстоит. Это только попытка введения... Но я, пожалуй, разовью кое-какие мысли в своем выступлении.
- В Сорбонне?
- Нужно будет только посоветоваться с Андре Мальро. А насчет недооценки фашизма вы правы. Но понемногу линия выправляется.
- Недаром они так вас не любят.
- Кто?
- Нацисты, разумеется... Я не хотел вас расстраивать, но когда мы были в Берлине, в "Ангрифе" проехались на ваш счет.
- В самом деле? - взволновался Бухарин.- А что конкретно?
- Довольно неуклюже, не хочется повторять.- Аросев уже жалел, что проболтался.
- Все же!
- Пишут, что Бухарин похож на перевернутый вверх дном аптекарский пузырек... Но тут же признают, что вы один из самых образованных людей в мире.
- Э, для них, чтоб прослыть образованным, много не надо,- Николай Иванович облегченно перевел дух.- "Пузырек!" - он довольно рассмеялся.- Даже смешно: "пузырек"... Лишь бы не хвалили, дорогой мой. Пусть уж лучше бранят... Каковы наши планы?
- Может, отдохнете сегодня, Николай Иванович?
- Отдыхать? В Париже?! Да за кого вы меня принимаете? Наскоро перекусим и на улицу! Первым делом в Лувр.
Камнем преткновения, как и ожидалось, стал болезненный вопрос о цене. Она значительно превышала указанный Сталиным верхний предел. Торговаться же, как то было предписано, оказалось до крайности трудно. Сумму назначили немецкие социал-демократы, которым принадлежал архив. Но сами они в переговорах не участвовали. Австрийцы тоже отстранились от практической стороны. Предоставив комиссии возможность ознакомиться со всеми материалами, Фридрих Адлер и Отто Бауэр сочли свою миссию законченной.
- Судя по обстановке в Австрии, война не за горами,- еще там, в Копенгагене, предупреждал Адлер.- Я не знаю в Европе такого места, где бы архиву Маркса не угрожала опасность. Даже если в ближайшем будущем не случится серьезных осложнений. Рекомендую поторопиться. Гитлеровская агентура действует исключительно активно.
Единственным посредником оказались, таким образом, бывшие соотечественники, меньшевики.
На первой встрече Дан держался сухо и отчужденно. С видимой неохотой поздоровавшись с Бухариным и словно не заметив прочих участников, опустился в глубокое кресло и принялся крутить пальцами. Член Исполкома Петроградского Совета, член ВЦИК, он был выдворен за границу еще при жизни Ленина. Встреча с большевистскими эмиссарами - один по крайней мере из НКВД - неожиданно больно ударила по нервам.
Начинать пришлось Николаю Ивановичу.
- Как вы похудели! - преодолевая неловкость, посочувствовал он.- Да и то сказать, почти двадцать лет...
На Дана сомнительный комплимент впечатления не произвел, но фальшь он определенно почувствовал.
- Большевики высосали мою кровь,- отозвался вполне бесстрастно.- Зато вы заметно округлились.
- Вы тоже похлебали моей кровушки, Федор Ильич! И в семнадцатом, и в двадцать девятом,- парировал Бухарин, намекая на злосчастную публикацию в "Социалистическом вестнике".
Адоратский угрюмо молчал. Аросев, пряча глаза, не без интереса следил за пикировкой. В ней ощущалось что-то ненатуральное, провинциально-сценическое, никак не отвечавшее истребительной скорости века. Обмен любезностями грозил завести дело в тупик. Пришедший с Даном Николаевский презрительно кривил губы.
- Может быть, все же обговорим условия? - предложил он, воспользовавшись кратковременной паузой.
- Больно уж цена несусветная,- Аросев, казалось, дожидался своего выхода.- Давайте все же не отрываться от грешной земли.
- Назовите свою,- все так же спокойно отреагировал Николаевский.- И мы снесемся с немецкими товарищами. Должен сказать, что многие из них рискуют жизнью. Про жалкое существование политических эмигрантов и говорить не приходится. Словом, германская социал-демократия крайне стеснена в средствах. Деньги нужны на самое необходимое, в том числе и для продолжения борьбы с фашизмом. Вряд ли они смогут пойти на значительные уступки.
- Коммунисты получили еще более жестокий удар,- словно бы для протокола, хотя никто ничего не записывал, счел нужным высказаться Адоратский.- И тоже нуждаются в помощи. Тельман и многие другие товарищи томятся в застенках. Там, в Германии, льется кровь, но не утихает борьба...
- Вот и помогайте,- процедил, дальнозорко при- щурясь, Федор Ильич.- В данном же случае речь идет не о благотворительности... На сем, полагаю, моя посредническая роль исчерпывается. Борис Иванович,- кивнул он на Николаевского,- располагает всеми необходимыми полномочиями.
- Подумайте, посоветуйтесь и позвоните, когда сочтете возможным,- сказал Николаевский...
- Как вам это нравится? - нетерпеливо спросил Бухарин, едва бесшумно захлопнулась снабженная латунными балансирами дверь.
- Бешеные деньги,- покачал головой Аросев.
- Не может быть двух мнений,- выдавил Адоратский чуть ли не с яростью. Бели бы кто знал, как не хотел, как опасался он этой поездки! Боялся Бухарина (ничего себе "эксперт"!) и своего формально главенствующего, но смехотворного положения, невольной ошибки и страшной ответственности - словом, всего, что прямо или косвенно могло быть кем-то когда-то поставлено ему в вину.- Надо звонить в Москву,- выдохнул, тяжело отдуваясь.
- Я думаю, они сами рассчитывают подзаработать на посредничестве,- через силу выдавил Аросев и почувствовал неожиданное облегчение.- Право слово.
- Так и сделаем,- словно бы не расслышав Аросева, Бухарин наклонился к председателю комиссии.- Пожалуй, сейчас и поеду в полпредство, Владимир Викторович.
Тайный стыд и общая неловкость положения выталкивали его на линию огня. Адоратский определенно дал понять, что звонить придется кому-то другому. Кому, спрашивается? Аросеву?
- Таких денег у нас нет,- Сталин сразу поставил точку.- Торговаться надо уметь. Пускай Аросев нажмет как следует.- И повторил уже сказанное однажды: - Аросев умеет торговаться, а ты, Николай, не умеешь.
Выступление в Сорбонне вылилось в подлинный триумф. Бухарину аплодировали стоя. В Латинском квартале до поздней ночи не затихали яростные антифашистские митинги.
В советское полпредство поступило предупреждение, что "ультра", как деликатно выражались на Ке д'Орсе, готовят ответную акцию. Префектура усилила охрану "Лютеции".
Прогуливаясь с Андре Мальро по Пляс-дель-Одеон, Бухарин, еще не остыв от того головокружительного подъема, который сопутствует полному самовыражению, уточнил основополагающие формулировки.
- Пожалуй, самую существенную черту фашистских режимов всех марок и всех оттенков составляет сложная сеть махрового обмана,- бросил он вскользь, жадно впитывая тревожную меланхолию вечернего неба. Невероятные сумерки Парижа! Он знал, что видит все это в последний раз.- Я безмерно благодарен вам, любезный друг, что вы взяли на себя труд прочитать мое выступление. Все-таки я несколько опасался за свой французский.