Все с удивлением посмотрели на Паланкаи, который размахивал руками, стоя перед "Блудным сыном"; один рыжий портной испуганно спрятал голову в плечи.
- Если хотите знать, они действительно сбрасывают заминированные куклы. Враг предпринимает террористические налеты на мирные города. Но мы не боимся.
Бум! На сей раз громыхнуло совсем рядом.
Паланкаи выпучил глаза, два-три раза молча открыл рот и сел.
В подвале громко засмеялись. В этот раз действительно хлопнула дверь. Пришли постовые и сообщили, что тревога кончилась.
Пока длилась воздушная тревога, Агнеш думала, как отнесется к ее назначению Тибор. А как он узнает об этом? Ведь она ни за что не станет ему звонить. Тибор должен был сам дать о себе знать и извиниться, что не пришел в четверг на концерт… А если он не позвонит? Ну и пусть, она от этого не умрет.
Все возвратились в контору.
Агнеш села за письменный стол, достала из ящика работу, которую ей следовало закончить, - она передаст свои дела двум другим практикантам и завтра утром займет кресло главного бухгалтера.
На столе Кета зазвонил телефон. Агнеш вздрогнула, когда Миклош сказал в трубку:
- Здравствуйте, Тибор… Короче говоря, не ладятся дела с девизой? Сожалею, но это касается уже не меня. Я ухожу в армию. Наш новый главный бухгалтер - барышня Чаплар. Впредь будете с ней решать эти дела… Да, сейчас позову.
- Целую ручки, Агнеш. Не сердитесь, что я не мог вам позвонить насчет концерта, эти бесконечные тревоги… - начал Тибор.
"Как ты складно умеешь лгать", - подумала Агнеш. Впрочем, зачем ему лгать. Может быть, он и правда хотел ей позвонить. Она тотчас же согласилась на просьбу Тибора после работы ровно в пять часов встретиться у Оперы и обо всем поговорить - и о личных и о служебных делах.
"Да ведь мы работаем до половины шестого, а потом еще надо идти на почту", - хотела было сказать Агнеш. Но тут же вспомнила, что теперь она главный бухгалтер, начальник отдела. Ее не станут больше посылать с поручениями. Отныне, подобно Кету, Татару или госпоже Геренчер, она может сказать другим: "Я ухожу по делам и больше не вернусь…"
- Ладно, встретимся, - и, обрадованно засмеявшись, положила трубку.
Тибор уже ждал ее. Держа в руке завернутую книгу и тщательно перевязанный ленточкой сверток, он прохаживался перед Оперой взад-вперед; завидя Агнеш, Тибор улыбнулся и торопливо пошел ей навстречу.
- Приветствую новоиспеченного главного бухгалтера, - галантно раскланялся он. - В знак моей глубокой почтительности примите этот скромный дар.
- Боже мой, вы что, стали вдруг снобом? Поклоняетесь чинам и рангам?
- Я признаю только заслуги. Но если еще и красота сочетается с заслугами…
Агнеш от смущения покраснела. Еще в школе она считала себя неуклюжей дурнушкой. Среди ее подружек действительно были красивые девушки: цветущие брюнетки с пышными волосами, сверкающими глазами, противницы всякой школьной формы, носившие, несмотря на запрещение, шелковые чулки. Выйдя за ворота шкслы, эти девушки прятали в карман форменную шапку и ловко пудрили нос. В десятиминутные перемены они собирались стайками, шушукались о мальчишках и многозначительно хохотали. Стройная белолицая шатенка Качи Барта показывала любовные письма. Буци Хорват, самая старшая в классе, вполне оформившаяся шестнадцатилетняя девушка, с гордостью рассказывала о том, что можно целоваться не только так, как целует брат или мать… В такие моменты Агнеш забивалась в конец школьного коридора, туда, где жена школьного сторожа тетушка Шедлер продавала булки с сыром и яблоки. Агнеш случалось ходить с друзьями своего брата Карчи в кино, на танцы или на прогулку в Надьрет, но те никогда не награждали ее такими комплиментами, какие мальчики говорили Барте или Хорват. И раз уж она некрасива, то лучше одеваться скромнее: носить темно-синее платье английского покроя, ботинки со шнурками на низком каблуке и коротко стричь волосы, закалывая их с обеих сторон гребешком. Еще никто не говорил, что она красива. Ее называли милой, умной, сообразительной, старательной, но это только раздражало ее, внушало назойливую мысль: другие девушки красавицы, а я - дурнушка.
Какой-то миг Агнеш подозрительно и с опаской смотрела на Тибора, боясь, что он только шутит или насмехается, и почувствовала, как вся кровь прилила к лицу. Девушка покраснела, глаза ее заблестели, но, оправившись от смущения, она выпрямилась и, мягко ступая, пошла рядом с парнем. Солнечный свет заиграл в локонах ее русых волос; поправляя гребешок, Агнеш впервые ощутила, как они, мягкие, шелковистые, рассыпаются под кончиками ее пальцев…
- Можно посмотреть, что это?
- Разумеется, конечно. Я сам разверну.
Из шуршащей бумаги появилась книга Томаса Манна "Подмененные головы".
- Читали?
- Нет, не читала.
- Она вам понравится. Знаете, в радости - блаженство верующих, именно ради этого они живут…
Тибор остановился, достал свою авторучку и нарисовал на обложке книги череп с двумя характерными штрихами - маленькие черные усы и свисающую на лоб прядь волос: точь-в-точь Гитлер. Агнеш в испуге схватила книгу и прижала рисунок к себе. Тибор громко засмеялся.
- Не бойтесь, Агнеш. Ведь в конце концов мы никого не собираемся обижать, а хотим мирно жить и помнить, что немцы - это не только господа нацистские полковники, но и Гёте и Бетховен. У нас нет иного спасения, кроме культуры… пока пройдет буря… забиться в угол и читать "Тонио Крегера"… читать "Подмененные головы", "Удивительную рыбную ловлю" и слушать музыку. Кстати, в наказание за пропущенный в четверг концерт не желаете ли вы пойти со мной завтра в консерваторию и послушать "Мейстерзингеров"?
Прежде они никогда не ходили под руку. На сей раз Тибор нежно притронулся к локтю Агнеш. От этого прикосновения рука ее сразу онемела; в знак согласия она кивнула головой.
Дул теплый, бодрящий весенний ветер, по улице не спеша брели люди, толпы зевак стояли перед витринами магазинов. Было так приятно, прижавшись к милому, идти с ним рука об руку. Если бы не пестрели белые полосы на краю тротуара, а окна домов не были проклеены крест-накрест бумагой и если бы столько солдат не шныряло по городу - ничто бы, наверное, не напоминало о войне.
- Пойдемте, посидим с полчасика, - остановился Тибор перед кондитерской.
Зал был битком набит. Над круглыми столиками, покрытыми ажурными скатертями, подобно голубому туману, вздымался табачный дым. В самом углу шумная компания играла в бридж. Среди игроков сидели две довольно толстые женщины, руки которых были увешаны золотыми браслетами. Старшей, в коричневом шелковом платье с глубоким вырезом, было лет под пятьдесят, а младшая, в василькового цвета жоржетовой блузке с высоким воротником, казалась лет на двадцать моложе. Увидев Тибора, обе дамы приветливо замахали руками. Один из мужчин, до смешного худой, с моноклем, не отрываясь от карт, тоже громко поздоровался с ним. Тибор поклонился, но не задержался у их столика и не стал объяснять Агнеш, что это за компания. По-прежнему прижимая к себе руку девушки, он повел ее в самый дальний угол зала и, сдвинув два мягких кресла, пригласил сесть.
- Войне скоро конец, - произнес Тибор, обнимая правой рукой за талию Агнеш. - Вот увидите, англичане через несколько дней высадятся на Адриатическом побережье и придут сюда.
Агнеш ощущала лишь руку, обхватившую ее талию, и ничего не слышала. Какое ей дело до того, что задумали англичане на Адриатике?
Однако Тибор, склонившись к ней совсем близко, словно признаваясь в любви, продолжал:
- Теперь, Агнеш, надо быть умней. Сейчас в ваших руках вожжи, и вы должны пользоваться ими умело.
- Как? - спросила она с недоумением.
- Видите ли, вам не следует стремиться наводить порядок в бухгалтерии.
В этот момент мужчина в смокинге и с короткими усиками вышел на середину зала и уселся за пианино. Затем на небольшой, почти квадратный помост под бурные аплодисменты публики выбежала женщина лет тридцати - тридцати пяти. В ее ниспадающих до самых плеч черных волосах красовалась белая роза. Певица была в белоснежном до самого пола муслиновом платье декольте. Верхняя часть платья плотно облегала тело, а пышная юбка спадала мягкими свободными складками. Единственными украшениями наряда служили узенький черный бархатный поясок и такая же черная, но более узкая бархотка на шее - вместо цепочки. На ней висел украшенный бриллиантами массивный золотой крестик.
У Агнеш закружилась голова, ей вдруг стало не по себе. Она тоже носила крестик, который подарила ей в детстве крестная мать, но прятала его под одеждой. Давно, когда цепочка была еще новая, ей не раз хотелось повесить крестик поверх платья, но мать не разрешала. "Держи святой крест поближе к сердцу и не бахвалься им".
- Что с вами, Агнеш? Отчего вы загрустили?
- Ничего. Право же, ничего.
Актриса поправила микрофон, махнула белым муслиновым платочком пианисту и грудным, глубоким голосом запела модную песенку: "Лишь день дано нам жить, а жизнь - всего лишь поцелуй…"
За столиками притихли, женщины мечтательно закрыли глаза, кое-кто напевал вместе с певицей: "Кто знает, что ждет нас впереди, кто знает, что принесет нам завтра…"
- Бухгалтерию нечего приводить в порядок, - зашептал снова Тибор. - Надо тянуть время, остались какие-нибудь одна-две недели, в крайнем случае месяц…
- Но почему?
- А разве вам Кет ничего не сказал?
- Нет.
- Вы даже не знаете, что Ремеры вывозят свое состояние?
- Не знаю, - так же тихо прошептала Агнеш.