Мы действительно попали на склад. Эта комната по размерам была ничуть не меньше гостиной, в которой накрыт стол для гостей. Вдоль стен шли сплошные стеллажи, заставленные банками консервированных продуктов лучших продовольственных фирм США, Англии, ФРГ, скандинавских стран. Отдельно стояли бутылки, тоже со всего света: виски, коньяки, водка, джины, лучшие вина. В этой дьявольской квартире можно было бы прожить долгие годы, не выходя из дома.
Мною окончательно овладело чувство нереальности, абсурдности, опять не подберу слов, которыми можно определить то мое состояние.
А Борис, оседлав простой канцелярский стул, между тем говорил:
- Я вообще предпочитаю импортные продукты. Конечно, и у нас то, что делается по спецзаказам для Кремля,- высшей марки. Только доставать - время жалко. А время, Арик,- деньги. Верно?
- Верно,- согласился я.
- Сейчас! - Мой экскурсовод что-то заторопился. - Доведем дело до конца. Последние экспонаты.
Вдоль одной стены стояли три больших металлических контейнера - в таких перевозят товары в магазины. В первом висели мужские костюмы, пальто разного кроя и цвета, дубленки…
Во втором контейнере висели дамские пальто и дубленки, платья, костюмы, блузки, юбки, куртки… В третьем было намешано всего так много, что рябило в глазах.
Мое состояние сразу заметил обладатель всего этого барахла, стал закрывать контейнеры.
- Вот держу на черный день,- сказал он.- Правда, хлопот полно, приходится постоянно обновлять ассортимент, за модой гнаться. Как у нас говорят, хочешь жить - умей вертеться. Вот что, Арик, идемте-ка сюда.
Он увлек меня за один из контейнеров. Здесь стоял маленький круглый стол, два старых продавленных кресла, старый замызганный холодильник "Саратов", примитивная тумбочка, какие я видел в советских больницах у кроватей страждущих.
- Садитесь, Арик. Давайте выпьем по глотку. Не возражаете?
- Не возражаю,- ответил я.
Он извлек из тумбочки два простых стеклянных стакана, из холодильника начатую бутылку "Джонни Волкер".
- Чем-нибудь закусите? - спросил Борис.
- Необязательно,- сказал я.
- А я вот маслинками,- Он поставил на стол тарелку с несколькими маслинами, которые от холода слегка сморщились и ссохлись,- Вилок здесь у меня нет. Придется, уж извините, пальцами. По сто грамм?
- Мне пятьдесят,- Я показал пальцем, до какого уровня в стакане мне налить.
Разливая, Борис сказал:
- Между прочим, говорят, "Джонни Волкер" любимый напиток нашего главного жандарма Юрия Владимировича Андропова.
Я промолчал, подумав: "Это определение шефа КГБ неспроста".
Мы чокнулись.
- У меня к вам, Артур, серьезное предложение. На концерте Роберта Янга я вам не просто так это сказал.- Он выдержал паузу.
- Что "это"? - спросил я.
- Я на самом деле прошу вас организовать мне выезд в Штаты.
- В каком качестве? - спросил я.
- В качестве певца. Гастроли. Ведь я, Арик, неплохой певец, начинал на подмостках московских кабаков, цыганские и псевдоцыганские романсы,- Он пропел великолепным баритоном: "Скатерть белая залита вином…"
- Да зачем вам уезжать от всего этого? - перебил я, обведя комнату рукой.- Ведь, если я вас правильно понял, вы хотите остаться в Штатах?
- Хочу! - прошептал Борис.- Хочу… А это все - золотая клетка… Я цыган! Я хочу воли, свободы!… Она собирается пропихнуть меня в Большой театр, солистом, чтобы окончательно привязать к себе и к этой стране, будь она проклята! И надо скорее, скорее бежать отсюда!…- Лицо моего собеседника потемнело и ожесточилось.
- Почему? - спросил я.
- Почему? - Он пристально смотрел мне в глаза.- Потому что папа в любой момент может сыграть в ящик…
- Папа - это кто? - перебил я.
- Леонид Ильич Брежнев. Кто же еще? - понизил голос Борис.- Удивляюсь, как он еще тянет. Уж я-то его лицезрею вблизи достаточно часто. Мне его жалко, поверьте. Они его держат на стимуляторах. Хрен его знает, как это называется. Но все равно, в любой момент он может отбросить копыта. В любой! И тогда… Фенита ля комедиа.
- То есть? - спросил я.
- То есть, Арик, на второй день после кончины Леонида Ильича Галину возьмут за одно место не больно, но крепко…
- Кто возьмет? - перебил я.
- КГБ, Андропов, еще несколько старцев из Политбюро. Ведь там у них своя грызня за престол. Грызня не на жизнь, а на смерть. Кстати, мою красавицу могут поприжать и до кончины папы. А прижать есть за что. Все это…- он обвел руками комнату,- если честно, скорее принадлежит ей, а не мне. Или опять же: фифти-фифти. В случае подобного развития событий Галина, естественно, отделается легким испугом и большими скорбями. Потому что все, что вы видели в этой квартире, развеется как дым. А меня раздавят, аки муху. Или, по старой терминологии, обратят в лагерную пыль. Вывод, Арик? Вывод единственный: линять! Линять как можно быстрее. Вот я к вам и обращаюсь: помогите! Помогите устроить гастроли в Штатах!
Я молчал.
- Все в этой квартире я вам показал с единственной целью,- продолжал Борис.- Любые деньги! Любые! Вы соглашаетесь, и завтра все, что здесь находится, я превращу в валюту. Потребуется только операция по ее переводу на счета западных банков. План, как это сделать, у меня есть, надежные люди тоже.- Он опять смотрел мне прямо в глаза, и что-то гипнотическое было в его немигающем зеленом взгляде.- Соглашайтесь, Артур, и вы будете обеспечены на всю жизнь. Мы с вами припеваючи заживем где-нибудь на Канарах. Захотите - вызовем туда Викторию. Я вижу: у вас любовь, у вас настоящее…
- Я не смогу вам помочь, Борис,- сказал я.
Его лицо потемнело.
- Вы не отказывайтесь сразу, подумайте. Давайте встретимся через пару дней.
- Нет, Борис,- твердо повторил я.- Извините.
- Вам налить еще? - Казалось, он стал прежним: раскованным и гостеприимным.
- Пожалуй.
Он налил в захватанные граненые стаканы "Джонни Волкер" - мне пятьдесят граммов, себе сто. Мы чокнулись.
- Будем жить! - сказал прежний Борис, веселый, свободный, контактный.- Будем жить дальше!
Мы выпили. Борис жевал маслину, с аппетитом причмокивая, а я думал: "Он уже ко многим обращался с подобной просьбой, раз так прицепился ко мне. И все ему отказали. Потому что от КГБ не уходят. Они достанут любого - и везде".
Борис насторожился:
- Звонят!
Я ничего не слышал.
- Сейчас гость ринется косяком. Идемте! - И пока мы шли по коридору, он говорил: - Сегодня публика особая. Почвенники, русские патриоты, по-старинному - славянофилы. Поэтому и стол - под их вкус. Пусть погурманничают на российских харчах. Да еще…- Он засмеялся.- Это сладкое слово - халява.- Борис обнял меня за плечи.- К вам, Арик, не относится.
В передней уже раздевался респектабельный господин в черном строгом костюме английского покроя и был мне представлен как замминистра, кажется, какого-то строительного министерства.
В дверь опять звонили.
Гость действительно пошел косяком. Возбужденные голоса, смех, приветствия, объятия с поцелуями по русскому обычаю, к чему я никак не могу привыкнуть; запахи дорогих духов.
Все друг друга знали. Борис Буряце, улыбающийся, быстрый, полный доброжелательства, представлял меня гостям, знакомил, в каждом случае находя шутливую или деловую фразу:
- Наш поэт (несмотря на достаточно долгое пребывание в стране, я с трудом запоминаю русские фамилии, а об отчествах и говорить нечего; однако имя поэта помню: Иван). Наш поэт имярек. Певец русской старины и славянской мощи. Вы, Артур, найдете в нем блестящего собеседника на тему российской истории, начиная от Рюриковичей и кончая нашей сумеречной эпохой.
- А эта актриса (такая-то), амплуа травести. Гроза мужчин. Катенька (вроде бы он назвал ее так), на Артура глаз не клади, хотя, понимаю, соблазн велик. Занято. Видишь вон ту красотку у окна, которая беседует с нашим экономистом. Идемте к ним, Арик, представлю. Он специализируется в вопросах военно-промышленного комплекса, советник министра обороны Устинова.
Там были три юные леди, просто красавицы в русском стиле; одну, помню, мне представили как помощника режиссера кинокартины, которая снимается на "Мосфильме" (что-то о славянских племенах во время крещения Руси); однако все они, по туалетам, по манерам, больше смахивали на валютных проституток из ночных баров "Националя" или "Москвы".
Еще помню, был там художник-реалист, певец ратных подвигов российского воинства - бородат, давно не брит, с хмурым взглядом острых серых глаз. Он всучил мне визитку, приглашал в свою мастерскую, надеясь на реализацию его творений. Художник сразу, без церемоний, перешел на "ты":
- Твои интересы будут учтены. Договоримся.
Я так и не собрался в его мастерскую. А надо бы. Именно так: профессия обязывает.
Был там субъект явно уголовного типа, его хозяин квартиры мне так и не представил: крепок, узколоб, с короткой стрижкой густых светлых волос, в спортивном костюме цвета хаки, без галстука, пуговицы рубашки расстегнуты, и виднеется волосатая грудь, на безымянном пальце большая золотая печатка; потом за столом он не употребил и капли спиртного, только алчно и много ел, так что, как говорят русские, только скулы трещали. Вика прошептала мне на ухо, когда я ее спросил, кто это: "Главный сутенер в центре Москвы и совладелец подпольного публичного дома на проспекте Мира". Двое мужчин мне были представлены по именам и отчествам, но выправкой, надменным видом, энергичным пожатием руки они явно тянули на службистов из Министерства обороны или Генштаба, причем в весьма больших чинах. И вот теперь вспоминаю: еще один господин тоже был в высоком ранге. Да его так и представил мне Борис Буряце: