* * *
Вечером Ника, поедая кашу, выкрикнул:
- Мама, почему вы все пишете, пишете? Вы напишите один раз, и все! И больше не пишите! У вас не получается?
Анна отложила перо осторожно, чтобы не заляпать чернилами лист.
- Сынок, все получается. Я хочу найти единственное слово. Вот найду - и закончу писать.
- Навсегда?
Ее лицо побелело.
- Мама, мама! - Размахивал ложкой. Каша летела на пол, на салфетку. - Поедемте в Россию!
Анна заставила себя улыбнуться.
- Нет. В Россию мы не поедем. Там плохо.
- Папа мне другое рассказывал! Что там - страна побед!
Анна стиснула руки.
- Сынок! Там - даже елку нельзя нарядить! Запрещено! Ты же любишь елку? Любишь?!
Она уже кричала. Аля скорчилась в уголочке на табурете, делала уроки, тетрадь на коленях. Испуганно вскинулась.
- Мама, мама!
- Там ничего нельзя! Верить в Бога нельзя! - исступленно кричала Анна.
Ника облизал ложку. "И криков не боится, невозмутимый какой ребенок… Бог Один. Наполеон!"
- Я все равно уеду!
"Все равно" смешно произнес, как: "Сирано".
Ночью Анна крепко обнимала Семена. Диван проваливался под их тощими телами. Пружины впивались в ребра. Дети спали - или делали вид, что спят? Семен осторожно повернулся, обнял Анну за плечи. "Любовь - это танго в постели". Она улыбалась и во время поцелуя.
Когда смотрела внизу вверх, в темноте, на закинутое лицо мужа, вместо его лица внезапно увидала - чужое: того прощелыги, картежника, шулера.
* * *
Париж - город свободы. Весь мир в тюрьме - а мы свободны.
Фрина и Игорь шли по темным улицам. Весенний ветер их нес, будто они не люди, а бумажные змеи. Хохотали. Останавливались, освещенные яркими витринами фешенебельных магазинов, окнами ночных ресторанов. Игорь смело целовал мексиканку: в Париже разрешено целоваться на улице. Попробовал бы в Москве - с горничной, с гимназисткой! Да никогда. Городовой бы засвистел. Теперь уж нет городовых. Там - как это - ми-ли-ци-я.
Поворот - перед ними набережная. Опять Сена. Уходят от реки и вновь к ней приходят. Широкий мост, и весь в огнях! Что это?! Танцуют! Среди огней, свечей, стоящих прямо на мостовой!
У Фрины загорелись глаза, как у кошки.
- Игорь, гляди. Танцы!
- Это Pont des Arts. Потанцуем?
Закинула руку ему за шею.
Быстрые, неожиданные па, только успевай поворачиваться! Опытный тангеро, он понял - Фрина танцует с ним милонгу. Сначала она повела, она повелевала. Он быстро взял верх. У перил моста сидели два музыканта - аккордеонист и гитарист. Звуки далеко разносились над водой в ночи. Горели фонари. Пылал рассыпанный по тротуарам, по камням живой свет. Хорошо, у дам, по нынешней моде, юбки короткие, не подпалят.
Фрина танцевала и бесстыдно, и утонченно. Ее лицо разгорелось. Он снял пиджак, кинул на камни.
- Сальсу давай! Знаешь?
Гитарист заиграл сальсу. Игорь закинул руки за спину, выгнул грудь, стал похож на петуха. Они переступали ногами весело, забавно, еще немного - и чечетка.
- Жарко. Я устал.
Расстегнул пуговку жилета.
Фрина сама расстегнула остальные пуговицы, грубо стянула с него жилет и бросила на перила моста. Расстегнула рубаху. Поцеловала его в жесткую, как кочерга, ключицу.
- Танго хочу!
Как по щучьему веленью, музыканты заиграли танго. Фрина томно попятилась от Игоря, колесом покатилась в его сильных руках. Ногою обняла его ногу.
- Как хорошо ты делаешь болео, - промурлыкал в маленькое, твердое коричневое ухо.
Танцевал с ней - и вспоминал. Погонщиков мулов. Пастухов в овечьих пончо. Дикий холод в горах. Терпкий чай матэ - выпил сдуру всю чашку и потом не спал двое суток. Драки на ножах в порту. Боже, Господи сил, это была его жизнь!
Глаза чужестранки рядом. Ни о чем не вспоминает. Не думает. Отдается танцу. Она сама - танец. Как прут, выгибается спина!
Присела на колено. Махнула назад ногой - в проем меж его расставленных ног. Чуть обернула голову. Хитрый взгляд, лисий. Как давно у него не было женщины!
В танце нашел, схватил на миг губами ее губы.
Об Ольге даже и не подумал ни разу.
Они танцевали на Pont des Arts до трех часов ночи. Когда стало светать - усталые, счастливые, залитые потом, сбежали по каменным ступеням к воде. Черной, масленой, в цветных разводах и струях фонарного света. Уплыть бы! Куда? Париж, вот город счастья. Для бродяг и бездомных. Для благородных и богатых. Для всех.
Сели на камень. Игорь снял башмаки и носки. Опустил голые ноги в текучую воду.
- Хорошо тебе? - Фрина гортанно засмеялась. "Кошка, ну дикая кошка".
- Чудесно. Ты отлично танцуешь.
- Танец - это как любовь.
- Только быстро заканчивается.
- Любовь кончается тоже.
Он крепко обнял ее за потные, жаркие плечи. На мосту еще танцевали последние пары: без музыкантов, молча, и огни догорали.
- Расскажи мне про свою Россию, - попросила. Прозвучало тихо и жалобно.
Вместо рассказа он медленно, придерживая ее под спину, как хрустальную, положил ее на остывающие камни. Под разноцветьем диких юбок - живот, округлый, горячий. Он погладил живот ладонью. Такой грубой, наждачной - в сравненье с тонкой, нежнейшей кожей. Она тихо, довольно засмеялась.
- Только молчи… ничего не говори.
В молчанье соединяются тела. Сплетаются руки и ноги. А души?
Голое тело Фрины торчало из лепестков разбросанных по камням юбок, текло, извивалось смуглой змеей. Змеино, властно обвивала его собою. Танго, да, танго. Опять танго, опять оно. Кажется, она счастлива.
Он сдерживался изо всех сил. Ему показалось - он стал рыбой и плывет в беспросветной тьме реки. Ноздри раздулись, он вдохнул запах матэ. Мочка ее уха подсунулась ему под губы, как долька забытого кислого лайма.
Рассвет обнимал их обоих, когда они подошли к собору. Опять Нотр-Дам, никуда от него не уйти. Перед собором стоял старик шарманщик, вислые редкие, белые волосы, старательно крутил ручку шарманки. Хрип и сип вместо музыки. И это тоже музыка.
Фрина вывалила в шапку старику все деньги. Добыла из карманов своих пышных цветочных юбок. Игорь усмехнулся.
- А на что мы будем жить?
Обернулась быстрее ветра.
- А разве мы будем жить?
Расстались. Без адреса. Без встречи обещанной. Насовсем.
Не обнялись напоследок - пожали руки друг другу, как на дипломатическом приеме.
И правда, куда бы он позвал жену богатого? В нищету? Будет гибнуть сам.
Нет! Не гибнуть! Карабкаться наверх!
Не успел рассказать ей ужас своей России. И светлое чудо ее - нимбом солнечной, медовой иконы - перед всем миром. Война ли, мир - горит икона!
"В России сейчас танцуют танго смерти". Надвинул шляпу на глаза. Чудо, не потерял ни жилет, ни шляпу, ни пиджак. Ну, потерял бы - купил: на краденые деньги. Шуршат в карманах.