Давно уже, Катилина, следовало по приказанию консула повести тебя на казнь, на тебя направить ту гибель, которой ты угрожаешь нам. Мог же благородный Публий Сципион, верховный понтифик, даже не будучи магистратом, убить Тиберия Гракха, хотя его происки против государства были сравнительно невинны; а мы, консулы, должны переносить Катилину, желающего весь земной шар опустошить кровопролитиями и пожарами? Есть и другие примеры, но на них я, вследствие их давности, ссылаться не решаюсь: мы читаем, что квестор Квинт Фабий предал казни Спурия Кассия за его покушение на свободу Рима, что Гай Сервилий Агала собственноручно убил Спурия Мелия за его попытку произвести государственный переворот. Прошли, да, прошли времена этого живого сознания гражданского долга в нашем государстве, когда люди дела подвергали нечестивых граждан более суровым наказаниям, чем самых ожесточенных врагов: теперь у нас есть сенатское постановление, направленное против тебя, Катилина, очень решительное и грозное, не перестает служить государству своим советом и своей опытностью все наше сословие – мы, мы, консулы, признаюсь в этом открыто, не исполняем своего долга. Раньше было не то. Стоило сенату постановить, чтобы консул Луций Опимий принял меры к ограждению государства от ущерба, – и в тот же день, по подозрению в производстве каких-то смуте, был убит Гай Гракх, сын, внук и потомок славных мужей, погиб со своими детьми консулар Марк Фульвий. Таким же сенатским постановлением государственная безопасность была вверена консулам Гаю Марию и Луцию Валерию: разве смерть трибуна Луция Сатурнина и претора Гая Сервилия, в возмездие за причиненные государству обиды, заставила ждать себя хоть одни сутки? А мы вот уже двадцатый день спокойно смотрим, как притупляется меч властной воли сената! Есть ведь у нас такое сенатское постановление – правда, заключенное, точно в ножны, в писцовые таблички, – на основании которого тебя, Катилина, следовало предать немедленной казни; а между тем ты живешь, и своею жизнью пользуешься не для того, чтобы отказаться от своего дерзкого намерения, а для того, чтобы еще более укрепиться в нем! Я дорожу своею кротостью, сенаторы, дорожу, с другой стороны, и славой человека, не теряющего голову в опасную для государства минуту; но теперь я уже сам себя осуждаю за свое бездействие и малодушие. Лагерь сооружен с враждебной римскому народу целью в самой Италии, в ущельях Этрурии; с каждым днем растет число врагов, а начальника этого лагеря, вождя этих врагов мы видим внутри наших стен, мало того, в самом здании сената, видим, как он ежедневно работает над разгромом государства! будь же уверен, Катилина: если я теперь же прикажу тебя схватить, прикажу тебя предать смерти – мне не столько придется опасаться упрека в жестокости со стороны кого бы то ни было, сколько упрека в чрезмерной медлительности со стороны всех честных граждан.
Смерть Гая Гракха. Фрагмент. Художник Ж.-Б. Топино-Лебрюн
Традиционный древнеримский костюм. Раскрашенная гравюра
Да, я знаю: так мне давно нужно было поступить. И все-таки теперь есть причина, удерживающая меня от этого шага. Ты будешь казнен, но лишь тогда, когда уже нельзя будет найти столь бесчестного, столь жалкого, столь похожего на тебя человека, который не признал бы эту казнь справедливой.
Гай Юлий Цезарь. Художник П.-П. Рубенс
Пока же найдется хоть один человек, достаточно смелый, чтобы защитить тебя, ты будешь жить, будешь жить так, как живешь теперь, отовсюду окруженный крепкими караулами, которые я расставил вокруг тебя, чтобы лишить тебя возможности что-либо предпринять против государства. Мало того: много глаз, много ушей будут – незаметно для тебя – зорко и чутко следить за тобой, как они и делали это до сих пор…
В самом деле, Катилина, на что еще можешь ты возлагать свои надежды, видя, что ни мрак ночи не в состоянии скрыть нечестивые действия твоего заговора, ни стены частного дома – схоронить хотя бы его голос, видя, что всюду врывается свет, что все пробивается наружу? Пора тебе, верь мне, отказаться от своего плана, бросить всякую мысль о резне и поджогах. Все улики налицо; яснее дня для нас картина всех твоих замыслов, и я ничего не имею против того, чтобы теперь же поделиться ею с тобой. Ты помнишь, я в 12-й день до ноябрьских календ сказал в сенате, что в определенный день – а именно в 8-й до тех же календ – поднимет знамя восстания Гай Манлий, твой телохранитель и приспешник в твоих преступных планах; что же, Катилина, ошибся ли я, не только в самом факте, как он ни важен, отвратителен и невероятен, но – что гораздо эффектнее – в сроке его наступления? Затем я же сказал в сенате, что ты днем избиения оптиматов назначил 5-й день до ноябрьских календ, вследствие чего многие из членов знати оставили на этот день Рим не столько ради спасения собственной жизни, сколько в видах противодействия твоим планам. Можешь ли ты отрицать, что ты в этот день, отовсюду окруженный моими караулами и другими доказательствами моей бдительности, не мог даже шевельнуться с враждебной государству целью? а между тем ты говорил, что ввиду ухода остальных ты удовольствуешься избиением тех из нас, которые остались! Затем, когда ты в самые ноябрьские календы предпринял ночное нападение на Пренесте, твердо рассчитывая овладеть этим городом, и наткнулся на охранявшие его гарнизон, сторожевые пикеты и ночные караулы – догадался ли ты, что это были мои люди, отправленные туда по моему распоряжение? Вообще ты ничего не можешь не только исполнить, но даже предпринять, даже задумать, о чем я не получил бы известия, мало того – вполне ясной и осязательной картины. Теперь позволь поделиться с тобой событиями той запрошлой ночи: ты тотчас увидишь, что я с гораздо большею бдительностью охраняю государство, чем ты под него подкапываешься. Итак, я утверждаю, что ты в запрошлую ночь отправился в Косовщики… я буду вполне откровенен: в дом Марка Леки, что туда же сошлось еще немало участников в вашем безрассудном и преступном плане: можешь ты это оспаривать?.. Что же ты молчишь? Скажи, что это неправда; улики у меня есть. Я здесь, в этом самом сенате, вижу кое-кого из твоих тогдашних сообщников… О боги бессмертные! Где мы? в каком городе, в каком государстве живем? Здесь, сенаторы, здесь, среди нас, в этом священнейшем и важнейшем совете вселенной есть люди, помышляющие о нашем поголовном избиении, о гибели города, о гибели всей нашей державы! И я, консул, их вижу, предлагаю им высказать свое мнение о государственных делах, не решаюсь уязвить их даже словом – их, которых давно следовало сразить железом!.. Итак, Катилина, ты был в ту ночь у Леки, разделил Италию по частям, указал, кому куда следует отправиться, наметил тех, кого ты решил оставить в Риме, а равно и тех, кого хотел увести с собой, разделил город, в видах поджога, на участки, подчеркнул свою решимость вскоре также оставить Рим, сказал, что только моя жизнь заставляет тебя несколько отложить свой отъезд. Нашлось двое римских всадников, взявшихся освободить тебя от этой заботы: они обещали в ту самую ночь, незадолго до рассвета, убить меня в моей постели. Не успело разойтись ваше собрание, как я уже обо всем был извещен. Я усилил стражу, оберегавшую мой дом, и тем, которых ты рано утром ко мне прислал с поклоном, велел отказать; были же это те же самые, которых я заранее назвал многим высокопоставленным лицам, предсказывая, что они придут ко мне в это самое время.
Римлянин. Фрагмент античного бюста
Гай Юлий Цезарь. Фрагмент античной статуи