Остолопов жил в небольшом отеле при клубе моряков. Он занимал комнатушку, в которой с трудом умещались стол, кровать и платяной шкаф. Но и этот невзрачный угол не был ему тесен. Пирушек лейтенант у себя не устраивал. Если требовалось выпить - шел в духан, где всегда был ром. Обедал в столовой при таможне. Вечерами играл в бильярд или, лежа в постели, читал книги. Но большую часть времени Остолопов находился в рейсах. На стареньком шкоуте возил из Дербента в Баку марену, плавал в Энзели и Ленгеруд за фруктами, а туда отвозил скобяные товары и огородный инвентарь. Занятие свое называл "паршивой волынкой". Несколько раз он подавал рапорт, чтобы перевели на военное судно, ибо у него было офицерское звание. Но все вопли души моряка глохли в стенах морского штаба.
В Баку Остолопов прибыл месяца два назад из Петербурга. Сразу о нем заговорили в обществе, что "он не по своей доброй воле сменил место службы. Видно, неблагонадежный. Хорошего человека в этакую дыру не зашлют..."
Многие судили по себе, ибо почти каждый попал сюда за какую-нибудь провинность. Но "каждый" считая себя чище другого, с пренебрежением и подозрительностью поглядывал вслед сослуживцам и распускал о них дурные слухи.
Об Остолопове шептались как об убийце и избегали его общества. Особенно он пугал сослуживцев, когда с присущей ему прямотой высказывался, что действительно прострелил негодяю голову и поступит так с каждым, кто посягнет на истину и справедливость...
Сослан он был в Баку за дуэль с одним из столичных офицеров, который избил рядового моряка. Остолопов вступился за матроса и задел дворянскую честь офицера. Тот вызвал Остолопова к барьеру, и погиб... Людское отчуждение Остолопов переносил с холодной яростью, постоянно пребывал в хандре и надеялся как-нибудь "выплыть из гнилого Каспийского болота"...
Знакомство с дочерью таможенного начальника несколько взбодрило лейтенанта. "По крайней мере,-- думал он,- появился человек, понимающий душу настоящего моряка".
- Ах, Люсенька, Люсенька - как ты хороша и чиста своей непосредственностью, - говорил он сам себе перед зеркалом, собираясь вечером в клуб. Заодно он надеялся увидеть там и офицеров корвета...
За сборами его застал слуга Александровского, Еремка. Сообщил, что господин полковник зовет лейтенанта к себе домой.
- К нему? Домой? - не поверил Остолопов. - Это еще зачем?
- Не могем знать, ваше благородие, - учтиво отозвался Еремей. - Нам было сказано - передать приглашение, вот мы и передали.
- Ладно, иди, - сказал Остолопов слуге и подумал: "Неужели этот громобой будет читать мне мораль насчет своей дочери? Этого только не хватало!"
Когда он вышел из морского отеля, солнце уже спустилось за гору, озарив желтыми отсветами дома и мечети на склонах. В разных концах Баку с минаретов разносились голоса муэдзинов, призывавших правоверных к молитве.
- Илля-ха-иль-ля-иль-ля-ха! - слышалось там и тут. И, будто в насмешку над муэдзинами, со двора кирасирского полка грянули звуки военной трубы.
Остолопов шел и видел, как встав на колени, прямо на крышах отвешивали поклоны старики в черных одеждах. И еще больше их было на керамической площадке перед главной городской мечетью.
Быстро пройдя несколько коротких, каменных улочек от морского городка до двора таможенного начальника, лейте-нант остановился у бордовых ворот и отворил дверцу. Во дворе никого не было видно. Остолопов поднялся на крыльцо. Тотчас дверь отворилась, и он лицом к лицу встретился с барыней.
- Входите, входите, - приветливо защебетала она, и вдруг крикнула, глянув в распахнутую дверь: - Люси, душечка! К тебе Аполлон Федорович, миленькая...
- Сюда, сюда, лейтенант! - послышался из гостиной другой, мужской голос.
Войдя, Остолопов увидел за столиком полковника Александровского и еще двух офицеров: командира сторожевой эскадры лейтенанта Николаева и приезжего моряка, похожего на заморского лорда. Полковник тотчас предложил господам познакомиться. "Лорд", с желтыми бакенбардами, подал руку, сказал с расстановкой:
- Имею честь представиться... Лейтенант Басаргин - капитан корвета "Казань".
Остолопов назвал свою фамилию и сел в кресло. Полковник разлил в рюмки ром, предложил выпить за знакомство и, когда выпили, сказал:
- Пригласил я тебя, Аполлон Федорович, по весьма важному делу. Не сладилось у нас в Астрахани с командой. Назначили было на корвет лейтенанта Коробку, а он запил. Пришлось отстранить. Корвет принял Басаргин, а шкоут остался без командира... Прочу тебя капитаном на шкоут. Как смотришь?
- Простите, господа, - заволновался Остолопов. - Слышал я, что оба корабля отправляются на восточный берег, к туркменцам. Так ли это?
- Совершенно верно, лейтенант, - подтвердил Басаргин.
- В таком разе...- Остолопов склонил на грудь голову и энергично выпрямился, - я к вашим услугам...
- Я знал, что вы не откажетесь, - сказал полковник.- Настоящий моряк всегда живет дальними берегами... Завтра поутру примите судно, а пока...
Часа через два, весело посвистывая, Остолопов вышел со двора. Люсенька его поджидала за воротами...
ТАЙНАЯ СДЕЛКА
Гигантской шахматной турой высится над Баку "Девичья башня". Серые плоскокрышие дома с сердцевидными входами во дворы, минареты и купола кажутся перед нею игрушечными. Самые большие дома, которые в какой-то мере соперничают по величине с древней башней, это дома знатного купца Багир-бека. Построены они из синего горного туфа и отличаются грандиозностью и величием. Стоят они на склоне горы отдельным, обособленным замком - ни дверей, ни окон. Только черные железные ворота видны. За ними - иной мир.
Входя к Мир-Багирову, каждый обращал внимание на то, как велико его хозяйство. Бросались в глаза два двухэтажных дома с широкими, свисающими над двором балконами. Прямо со двора к ним вели лестницы. На одном из балконов Багир-бек, обычно, принимал деловых людей. Дальше, по двору, параллельно улице, тянулись всевозможные мастерские: шелкоткацкая, сапожная, швейная. Тут трудился наемный люд из бедняков. Стучали молотки и поскрипывали ткацкие станки. По двору из двери в дверь сновали, прикрывая лица платками, женщины. Суетились, покрикивая друг на друга, мастеровые мужчины в пестрых халатах, круглых шапках и шальварах.
С балкона бек видел все свое хозяйство и, когда бывал дома, часами просиживал, глядя на все, что творится во дворе...
В тот день, после обеденного сна, Багир-бек вышел на балкон, сел на ковер и сказал слуге, чтобы тот подал кофе. В ожидании он закурил чилим и прилег, облокотившись на подушку. В шелковом полосатом халате и высокой островерхой шапке "каджари", с сонливым, капризным выражением на бледном тонком лице, обрамленном рыжей бородой, он являл собой преуспевающего дельца. Казалось, бек давно познал мир пресыщения.
Слуга скоро вернулся, поставил на ковер кофейник с чашкой и доложил с недоумением:
- Дженабе-вели (Дженабе-вели - вежливое обращение), вашу светлость хочет видеть один русский моряк-офицер...
- Вот как, - тихонько удивился Багир-бек. - Где же он?
- У ворот, ваша светлость...
- Почему же он у ворот? Проведи его сюда, Алекпер...
Слуга быстро спустился вниз. Багир-бек, приподнявшись, проводил его взглядом и увидел на лестнице Басаргина. "Что надо этому свиноеду от меня?" - с интересом подумал бек и поспешил встать навстречу.
- Здравствуй, хозяин... Как живешь-можешь?- спросил развязно моряк, поднявшись на балкон и оглядывая ковры.
- Ай, лейтенант, - здороваясь за руку, заканючил Багир-бек. - Друзья не хвалят, враги не завидуют. Про ходи, садись, мой дорогой, проходи.
Басаргин, без лишней суеты сел, сам себе налил в чаш ку кофе и выпил. Купец едва заметно скривился, огорчен ный невежеством гостя, но тут же сказал:
- Дорогой мой, наливай еще, пей...
- Спасибо, хозяин, за угощение, - сказал Басаргин,- но я спешу. Собираемся, бек, на тот берег. Муку думаем продать. Скажи мне, где стойбище Киятово искать?
Купец весь подобрался, съежился. "Клюнуло!" - удовлетворенно подумал моряк и с усмешкой посмотрел в лицо беку. Растерянность купца сменилась злостью. В глазах у него мелькнули зеленые огоньки.
- Григор Гаврилч, - сказал он, коверкая имя-отчество моряка, - ты мне скажи, чем я тебя обидел?
- А разве я говорю, что ты меня обидел? - удивился Басаргин.- Боже упаси, Багир-ага.. Твоим добром и нынче существуем...
- Еще дадим, Григор Гаврилч, ей богу!
- Ладно, - хохотнул моряк. - Ты мне подачки не су ли и богом нашим не божись. Говори - чего хочешь?
- Ах, Григор Гаврилч, - опять заныл купец. - Соба ка-Кият- мой первый враг. Когда он сыт, я - голоден. Когда я голодный - он сытый. Муку ему продашь - меня крепко обидишь. Другом его станешь - моим врагом бу дешь. Мне другом будешь - век моей милости не забу дешь! Будешь жить, как испанский король...
- Ну, ладно, короче... Из лести шубу не сошьешь. Да вай о деле. Ежели хочешь, чтобы я с Киятом не торговал, то бери всю муку, какая у меня есть.
- Сколько муки? - Багир-бек привстал на колени.
- Пятьсот четвертей...
- Бай-бо-о! - купец закачал головой.
- Берешь или нет?
- Беру, беру, - быстро согласился бек. - Где твоя мука?
- Мука на шкоуте, хозяин. Поплывем на остров Сару.
Там перегрузим со шкоута на твой бриг и - баста. Чтобы никто не видел, никто не знал.
Купец нахмурился. По глазам было видно, какую четкую работу ведет его мозг.
- Ну, так по рукам, хозяин?! - подал опять голос моряк.
- Договорились же, дорогой мой, - сказал с раздражением Багир-бек. - На, держи руку... - И они скрепили договор рукопожатием.