- Самое важное для государственного устройства - правовой порядок. Конституция, парламент, разделение власти. Законодательная власть должна вырабатывать законы сообразно с волей избирателей; исполнительная - их применять; судебная власть - контролировать и наказывать! Вот что такое современное государство, точнее - идеал современного государства. Наше преимущество в том, что мы начнем с самого начала!
Слави не понимал как следует истинного смысла так высоко ценимого его сыном разделения власти. Если бы его спросили, Слави, так же как и Коста, чистосердечно сказал бы, что надо человеку, чтобы чувствовать себя действительно свободным. Но его любимец старший сын, самый ученый из сыновей, не мог не знать и не мог говорить необдуманные вещи. Слави и сейчас доверял ему, а не Косте и не самому себе. Он с готовностью повторял бы слова Климента везде, если бы не был так стеснителен и боязлив.
А Климент тем временем продолжал:
- Равенство - понятие не только юридическое, но и нравственное. Быть равным всем. Да, это нерушимый, священный закон.
- Скажи, в нашем будущем государстве нынешние туркофилы тоже будут иметь равные с нами права?
- Это другое.
- Нет. Отвечай прямо!
- Ну, раз ты настаиваешь... Хорошо. В правовом государстве…
- Опять ты - правовое государство! Я тебя спрашиваю...
- А ты меня не прерывай! - сказал сердито Климент. - И перестань ходить... и смотреть в это окно... И что ты, черт подери, все на них смотришь?
- Это мое дело!
- Твое... Но ты сам себя унижаешь. Даешь им повод еще больше важничать. Можно питать к кому-нибудь ненависть, брат, но в своих поступках нужно быть выше своих чувств.
"Ну вот и поругались, - встревожился старый Слави. - Да разве бывало когда-нибудь, чтобы разговор с Андреа не кончился перепалкой или ссорой... И чего он, в самом деле, все пялит глаза на их окна? Слишком много чести этому разбойнику", - все больше раздражался старик. И тут он вспомнил еще, как утром Радоев тесть опять сманил его покупателей.
- Ну что ж, раз вы настаиваете, что ничего не понимаете, я вам сейчас объясню то, чего не уразумели ваши твердолобые головы, - вскричал Андреа.
- Нам не нужно такое государство, которым будут управлять турецкие подпевалы. Нам не нужны ни их деньги, ни их подлости. А вот и то самое важное, чего избегает Климент: кто будет наверху? Может, над нами князя поставят? Или царя? Я тебя спрашиваю - слышишь? - ведь может статься, что вовсе не парламент будет решать все дела. Может статься, что и другие вмешаются... какие-нибудь цари... императоры? Разве мы не видели, как было в Румынии? А еще раньше в Греции!.. Ворон ворону глаз не выклюет! И из кукушечьего яйца соловей не вылупится!
- Только не искажай моих слов.
- Ладно. Слышал, ты стоишь за закон. А хотите знать, какое государство нам нужно? Каким мы должны его сделать?
- Хотим.
Слави услышал шум выдвигаемого ящика.
- Зачем ты туда полез? - спросил Коста. - Ты что там прячешь?
- Сейчас поймете. Это писал человек, который отдал свою жизнь. Вот, смотрите: почерк Левского!.. "Наказ об освобождении болгарского народа".
По тому, как звучал голос Андреа, Слави ясно представил себе, как его младший сын стоит посередине комнаты, приблизив листы к лампе, и читает.
- "Причина. Тирания, бесчеловечность и сама государственная система турецкого правления на Балканском полуострове. Цель. Через общую революцию осуществить коренное преобразование теперешней государственной деспотическо-тиранической системы и заменить ее демократической республикой, то есть народным правлением. На том самом месте, где сейчас бесчеловечно господствует право силы, воздвигнуть храм истинной и справедливой свободы, с тем чтобы турецкое чорбаджийство - обратите внимание, турецкое чорбаджийство - уступило место согласию, братству и полному равенству между всеми народностями... которые будут равноправны во всех отношениях... под единым общим законом..."
Но Слави не услышал, что сказал Андреа дальше, потому, что в эту самую минуту со двора послышался громкий стук. Кто бы это мог быть, испугался Слави и стал прислушиваться к несмолкавшим тревожным звукам. Внизу, в коридоре, приоткрылась дверь, на пол упала полоска света. Послышался голос Женды:
- Стучат! - крикнула она. - Отец! Коста!
- Иду, - опомнившись, крикнул Слави и стал быстро спускаться по лестнице. - Открой побольше дверь-то... Ничего не видать.
- А ты наверху! - удивилась сноха. Она стояла в проеме дверей кухни, и льющийся изнутри свет четко обрисовывал всю ее полную фигуру в свободном широком платье, с двумя толстыми косами, упавшими ей на плечи.
Слави сунул так и незакуренную цигарку в карманчик жилетки, надел шлепанцы, взял у Женды лампу и вышел во двор. Сверху падала ледяная крупа - первый снег в этом году. Слави встал у стены под навесом и крикнул:
- Кто стучит?
- Это я, чорбаджия!
Знакомый голос, только голос турка. Не за Андреа ли? - мелькнуло у него в голове.
- Ты кто такой?
- Сали, возница.
- Что ж ты сразу не сказал, что это ты, Сали-ага! По какому делу в такую пору?
- Амир-бей послал меня за твоим сыном.
Слави чуть не выронил лампу. Вот оно, не обмануло его предчувствие. Не сказать ли, что Андреа не вернулся или что он уехал, а Женду послать предупредить его? Пускай он бежит через заднюю калитку...
- Да поживей! - сказал нетерпеливо из-за стены Сали. - Позови его! Дело спешное, человек заболел, еще помрет!
У Слави словно камень с сердца свалился.
- Тебе доктора? - Он не мог скрыть радости. - Сию минуту позову, ага! Он тут же соберется...
Успокоившийся и обрадованный, что спрашивают не Андреа, а Климента, за которого, он был уверен, нечего бояться, Слави вбежал в дом и быстро поднялся к сыновьям.
Глава 23
Хотя капитан Амир чувствовал приятную истому после проведенных с Маргарет часов, какая-то странная неудовлетворенность томила его всю дорогу до дому. Не то чтобы американка не пришлась ему по вкусу. И не то, чтобы он ожидал от нее какой-то особенной, до тех пор не испытанной страсти. Но когда он сел в фаэтон, когда увидел молоденькую гяурку, у него испортилось настроение. Он давно приметил, что эта гордая девушка его боится, а может быть, и ненавидит, и это задевало его. С тех пор как он с ней познакомился, он всегда отдавал ей предпочтение перед другими. И когда встречал, мысленно видел ее в своем гареме - такой чести он не удостоил бы другую гяурку. И сейчас, сравнивая Неду с Маргарет, он снова отводил ей место рядом со своими женами - Кериман и Эсмой. Горда, правда, недружелюбна. "Может, именно поэтому я так сильно ее и желаю... - думал он, покачиваясь в фаэтоне. - А эта, рыжая, перезрела, она уже не годится для постели. Разве только чтобы побахвалиться перед приятелями: не кто-нибудь, а американка! Неда-ханым - совсем другое дело! Хороша, аллах свидетель! Эти глаза, которые она от меня прячет, рот, словно бутон, шейка, грудь, талия, бедра..." - он замирал от страстного желания, непонятного после только что пережитых любовных утех. Ему пришло вдруг в голову, что он, может быть, лежал на той же самой постели, на которой когда-то лежала Неда. И все перемешалось в его похотливом воображении, пока наконец он не взял себя в руки и не сказал: "Черт побери этого консула. И надо же было ему именно к ней прилипнуть... Да ладно, и другая не так уж плоха! Та по крайней мере сама меня выбрала".
Свою досаду он срывал на вознице, покрикивая, чтобы тот ехал быстрей.
- Темно же, не видишь, что ли? - ответил ему Сали, закутанный в какую-то дерюгу. - Так и перевернуться недолго. Потом жалеть свою красивую шинель будешь, - приговаривал он, посмеиваясь.
- А как на фронте, что слышно, брат? - спросил он немного погодя.
Амира передернуло - он терпеть не мог, когда Сали называл его братом, напоминая, что они в родстве.
- Говорят, что русские уже в Орхание, - продолжал Сали.
- Кто говорит?
- Все говорят! Походи по чаршии... - Он подхлестнул лошадей, которые почему-то стали забирать в сторону.
Тут на перекрестке появились солдаты и послышались собачий лай и визг.
- А ну, пошли прочь! - отогнал Сали собак, - Амир-бей в фаэтоне, дайте дорогу!.. - крикнул он патрульным. - И этим беднягам достается. Ходи всю ночь по улицам. Дождь ли, снег ли, хочешь не хочешь - служба, брат! Да, так мы про чаршию говорили...
- Ну, и что там в твоей чаршии?
- Разве она моя? - лукаво усмехнулся Сали. - Слухи эти, брат, расползлись по всей чаршии, вот в чем дело. Каждый торопится закупить всего побольше... И я бы запасся, да где денег взять? Там теперь такое пошло, что через неделю муки днем с огнем не сыщешь.
- Чего это ты завел разговор про муку?
- Да так, - ответил уклончиво Сали и снова обернулся к своему седоку:
- Ты, Амир, может, теперь и большая шишка, но войны ты не нюхал!
- Ты что плетешь? Я не нюхал! Да я здесь в прошлом году подавлял восстание!
- Разве это война, брат? Я тебе про настоящую говорю войну... Вот как пошли нас при Никополе колошматить...
- Слыхал я про это! - отмахнулся Амир.
Он опять ушел в свои мысли, а Сали продолжал что-то бормотать себе под нос.
За церковью улица была запружена обозами, завязшими в грязи и оставшимися здесь на ночь, и Сали пришлось свернуть в гетто. Они ехали по узким зловонным переулкам, мимо жалких домишек, мимо синагог и развалин старинных караван-сараев. Еще два перекрестка, узкая улочка, в конце которой горел фонарь, и Амир увидел большие ворота отцовского дома.