- Теперь поди попробуй за нами угнаться! - шумно радовался он, зажигая папиросу от папиросы сына. - Хаджи Мано, Пешо Желявец, чорбаджия Теодосие, Трайкович-Мрайкович... Куда им! Через неделю Недку обручим, по-нашему. С угощением, как положено. Я так хочу! Пусть знают наших. А то - вы уж извините, только что это сейчас было! Пьешь кофе, и тут тебе помолвка! И месяца не пройдет, как мы свадьбу отгрохаем... Слышишь, Недка, о тебе говорю!..
- Слышу, папа.
- Ну, что вы за люди! Я не могу усидеть на месте, а она: "Слышу, папа!" Да неужто ты не рада?
- Рада.
- А сказала-то как... Филипп!
- Что, папа?
- И этот тоже словно спит. Ладно, молчите. А я как подумаю о том, что завтра будет... Как пойдет молва по чаршии: так, мол, и так... Бай Радоя дочка стала консульшей! Война? И знать не хочу войны... Если и досюда дойдет, схоронимся в консульстве - и дело с концом! Нас не коснется.
Он помолчал, подождал. Но Филипп курил, а Неда смотрела на далекие фонари.
Радой заговорил снова.
- Деньги у меня есть, имя есть... Торговля идет хорошо... Но, как вы думаете, достаточно ли этого человеку? Эх, детки... Получше пристроить мне вас обоих надо. Тебя за консула, дочка... А ты, Филипп, тоже найдешь себе такую, чтобы она тебе под стать была - по положению, по образованию. Вот тогда я буду доволен! А потом - будь что будет! Этот дурень, что нынче дал себя повесить... кто его знает, чего он там болтал. Язык мой - враг мой! - недаром говорит пословица.
- Прошу тебя, папа!
- Ну ладно, ладно...
Он замолчал, слегка задетый их замкнутостью, решив про себя: они еще молоды и не понимают, что значит породниться в такое время с французским консулом. Но нет, Филипп не так уж непрактичен. Вот только иной раз может сболтнуть лишнее.
- Слушай, Филипп, я что-то не понял, ты вроде повздорил с итальянцем? - спросил Радой.
- А ну его, - ответил раздраженно Филипп. - Я не удивлюсь, если в конце концов он окажется русским агентом!
- Да пускай будет кем хочет! А ты со всеми должен быть хорош... Слушай! - наклонившись к нему, Радой зашептал так, чтобы не услышал возница. - Ты там со своими не больно распускай язык! Видишь, что делается! Будь себе на уме! - добавил он строго.
- Вижу получше тебя! Ты меня не учи, - отрезал Филипп.
От удивления Радой замолчал, внутри у него закипело.
- Ты что? Ты как с отцом разговариваешь? - рассердился было он, но тут же у него отлегло от сердца и он сказал поучительно, погрозив ему пальцем: - На свете все непрочно, сынок! Только гора нас разделяет, подумай!
- Англия никогда не проигрывала.
- Не знаю, проигрывала она или не проигрывала, но она далеко. А война-то рядом, в Орхание! Ведь ты сам рассказывал, что дали отставку Мехмеду Али. Думаешь, от хорошей жизни? И ты, Недка, я слышал, как ты все расспрашивала своего консула... А что он там тебе рассказывал? Сулейман-паша... Сулейман-паша... Я по-французски-то не понимаю.
- Сулейман? Главнокомандующий? Что с ним? - обращаясь к Неде, спросил Филипп.
- Ничего, - ответила она.
- Как ничего? Ведь вы что-то о нем говорили?
- Может быть, и говорили что-то. Не помню. - Она лгала не дрогнув, глядя ему прямо в глаза. Что-то в ее голосе показалось Филиппу чужим, и это задело его. Но тут фаэтон остановился у их дома, как раз под фонарем.
- Вот так-так! Ворота открыты! - сказал сердито Радой. - Ну, въезжай тогда! Ваш дед совсем из ума выжил. Так нас и обворовать недолго...
Он не договорил. У дверей дома стоял спиной к ним какой-то мужчина. Когда он к ним повернулся, они при свете фонаря узнали в нем капитана Амира. За ним стояла, кутаясь в пеньюар, провожавшая его Маргарет Джексон.
- А я как раз думал, на чем мне ехать... Вот так удача, - подойдя к ним, сказал турок. Его глаза бесцеремонно разглядывали Неду, которая выходила из фаэтона. Амир кивнул Маргарет, что-то пробормотав на прощанье, чего Радой не понял, и вскочил в фаэтон.
- Поехали, Сали! - крикнул он.
Сали устало щелкнул кнутом и натянул поводья.
Амир откинулся на спинку сиденья. Глаза его еще раз остановились на растерявшейся от этой неожиданной встречи Неде, и он улыбнулся.
- Спокойной ночи, бей! Приятных снов! - кланяясь вслед отъехавшему фаэтону, крикнул Радой.
Посмеиваясь и ругаясь про себя, он запер ворота в то время, как его сын и дочь, оба смущенные, каждый по-своему, вошли в дом, куда только что скрылась Маргарет.
Глава 22
А в доме их соседей Будиновых было тревожно. Старый Слави - человек стеснительный, чтобы не выдать, как он расстроен, хмурился, то и дело одергивал маленького Славейко и строго покрикивал на Андреа, который и был причиной его волнения.
"Волосы встают дыбом, как подумаешь, что могло случиться", - говорил он себе, когда за ужином разговор опять вернулся к тому, что произошло утром на укреплениях.
- Хватит, Коста! Больше не рассказывай! Не расстраивай мать! - прикрикнул Слави. - Что мы, не знаем его, что ли? Непутевую голову! Еще не известно, чем это для него кончится!
- А как я, по-твоему, должен был поступить? Может, как те трусы? - вспыхнул Андреа, швырнул вилку и отодвинулся от стола. - Бедняга Тодор так и остался один... Это они повинны в его смерти, они!
- А что они могли сделать? Это тот рябой чауш повинен, полицейские, офицер! - рассердился Коста. - Да еще Амир, откуда он только взялся на нашу голову.
- Андреа прав, - сказал Климент, аккуратно вытерев платком усы. - Если бы там все наши держались дружно и с умом... Ведь представился такой редкий случай. Надо было заявить - так, мол, и так... И тогда все бы выяснилось и обошлось.
- Надо было, - повторил Андреа, презрительно сдвинув брови. - Легко говорить, сидя дома! Ты бы видел, как они побежали - настоящие овцы!
- Хватит, я сказал! Хватит!.. Убирай со стола, жена!
Слави встал, перекрестился и пошел в маленькую комнатку, где он любил пить после ужина кофе и просматривать свои торговые книги. Андреа и Климент поднялись к себе в комнату. Коста, еще не успокоившийся, пошел с ними, а не остался, как обычно, помочь женщинам.
"Ведь что только могло быть, - опять думал Слави, листая страницы книги с записями цифр и машинально, по привычке откладывая на счетах то одну, то другую сумму. - Что могло быть? Ох, ребятки мои, ребятки! Чтоб вас наставил на ум господь бог! Не то изведется с горя ваша мать. И я вместе с нею". Он закрыл книгу, снял очки. Погрузился в свои думы. Что еще их ждет в это тяжелое время? Он не мог больше заниматься подсчетами. Не мог усидеть на одном месте. Скрутил цигарку, но не стал ее раскуривать, а поднялся и вышел в коридор.
- Ты куда? - окликнула его в дверях кухни жена.
- Я выйду во двор ненадолго, покурю, - сказал Слави. Но, увидев на ее глазах слезы, положил руку ей на плечо и неловко ее погладил. - Ведь все обошлось. Хватит тебе плакать. Поблагодари лучше бога!
Он накинул на себя пальто и пошел по темному коридору. Сверху послышались голоса сыновей. Он остановился, прислушался. Желание выйти проветриться сменилось бессознательной тревожной потребностью узнать, о чем сговариваются сыновья. Он сбросил шлепанцы, нащупал перила и стал осторожно подниматься по лестнице. Только бы не вышла жена или сноха... На смех поднимут, думал Слави, стыдясь собственного поступка. Но чем ближе подходил он к двери, тем сильней боялся услышать что то страшное, такое, что нарушит спокойствие всей семьи и перевернет ее жизнь.
На площадке он остановился. Голоса теперь слышны были хорошо. Говорил Коста, и почему-то Слави представил, что он лежит на кровати Андреа, лицом к братьям.
- Раз это государство будет наше, то оно, ясно, будет не то, что турецкое... Значит, оно будет совсем другое.
- Бубнишь одно и то же. Ты скажи, каким ты себе представляешь это государство?
- Дай человеку подумать, Андреа!
- Ну, валяй думай... Только придумай что-нибудь поумнее!
Слави уже мысленно видел всю комнату. Кровать скрипнула - Коста приподнялся, смущенно улыбается. Напротив на стуле сидит Климент и, наверное, сосет свою трубку. А Андреа, тот стоит, вот теперь ходит, слышны шаги... "Но о чем вы говорите, сыны мои, - недоумевал отец. - Что вы решаете?.."
Опять послышался голос Косты:
- Сказать вам по правде, я раньше над этим не задумывался. Только однажды во время восстания. Хотя, пожалуй, я часто думал. Чтобы мы были свободны - вот что важно! Чтобы никто не сидел у тебя на шее. Чтобы ты был спокоен за свою жену... В церковь захочешь, или с друзьями собраться, или открыть свою лавку - ты сам себе хозяин. Такое вот государство нам нужно...
- Вон ты о чем! Церковь, лавка - только и всего?
- А как же, Андреа! А кто будет нас кормить? Ведь у меня семья - жена, сын. Я...
- Я, я! Ладно, поняли! Думай себе о своей лавке...
- Не понимаю, чего вы спорите, - послышался спокойный голос Климента.
Старый Слави, привыкший во всем доверить старшему сыну, успокоился. Нет, они ничего не замышляют! Они рассуждают о том, какой будет Болгария, какой они хотят ее видеть... Но Слави все же не уходил. Подслушивал, но уже не испытывал стыда. И тревоги тоже. Им овладело радостное волнение, отцовская гордость, умиление. Глаза его увлажнились. "Все будет хорошо, только бы дождаться, дожить, ребятки".
Спокойный уверенный голос Климента снова зазвучал: