И тогда бросился из окопа к Отару человек, которого звали Ирибуру. Прижался удом к сердцу, замер, взвалил на плечи и потащил.
И когда дополз до окопа, снова прильнул ухом к груди. Отар с трудом приоткрыл глаза. Откуда-то издалека долетали до него слова:
- Вы не имеете права умереть! Вы должны стать моим свидетелем! Вы должны помочь мне вернуться в Россию!
И Семен Лагинский, низко пригнувшись, побежал за санитаром.
Ирибуру
Помню, помню и до конца дней своих не забуду взгляда Давида Девдариани, когда он подковылял ко мне и выстрелил. Сколько же лет прошло с того рассвета под хутором Верхние Перелазы? Восемнадцать?
Всего-то лишь? Потому и помню этот взгляд? Потому и не ошибся, когда встретил первый раз в стареньком скромном отеле "Интернациональ" Отара? Что-то подсказало мне, чьим сыном он мог быть… Эти брови, сходящиеся над переносицей, этот взгляд исподлобья.
Не знаю, какая сила вытолкнула меня из окопа, когда увидел, как попали в Отара, не думал о том, что кругом стреляют, что могут убить. Пытались остановить меня, что-то кричали, я не понимал. Я видел, что впереди лежит раненый Отар.
Я приблизился к нему. Услышав стон, замолкло сердце. К нам подходил чужой танк. Он навел на нас пулемет. В этот момент наперерез панцирю бросились две наши легкие машины. Одну из них подбили, ее окутал черный дым, а другая, отстреливаясь, проскочила через все поле и исчезла вдали. Должно быть, ее водитель постеснялся вернуться к своим окопам.
Панцирь мятежников снова навел на нас пулемет. Я знал, что сейчас последует длинная очередь. И наступит конец. Все во мне говорило, убеждало, приказывало: "Беги, беги, беги, ведь у тебя одна жизнь, другой не дано, не будь безумцем, беги". Как же называлось то, что останавливало меня от постыдного бегства, заставляло действовать хладнокровно и неторопливо?
Не знаю, почему не стреляли из танка. Будто стрелок только и ждал, как я поступлю. Одна рука Отара волочилась по земле. Я тяжело шел по раскисшей земле, обходя трупы, делал вид, что не вижу танка. А всем существом своим чувствовал, как не отводит от меня пулемета танкист.
Наши окопы молчали. Там догадывались - один неосторожный выстрел, и с нами будет покончено.
Чего ждет танкист? Почему не стреляет?
Я продолжал идти. Начал верить в свою звезду. Чувствовал себя человеком, который ничего не боится. И с которым ничего больше не случится.
Когда до окопов оставалось метров пятьдесят, я уже не мог идти. Я полз. С Отаром на спине.
И в этот момент чужой танк дал очередь.
Длинную очередь.
В воздух. Как бы одобряя мой поступок.
Из окопов навстречу нам бросилось несколько человек.
Кто ты там, в танке? Испанец или немец? Быть бы тебе моим другом до конца дней. А твоим соотечественникам - друзьями моего народа.
Придет ли такой день? Придет ли такой час?
А если придет - когда?
Был двадцать четвертый день августа года неспокойного, возмущенного солнца.
В тот час, когда машина с красным крестом остановилась у монастыря святой Марии, превращенного в госпиталь, и когда два санитара бережно вынесли на носилках Отара Девдариани, в тот самый час…
…В одном из восточных портов Испании можно было встретить пожилого англичанина по имени Джекоб Харрисон, руководившего эвакуацией испанских детей. Среди тех, кто шел по трапу, перекинутому с парохода "Пионер", был десятилетний сын Луиса Эчебария - Мелитон. Расставаясь, Харрисон растормошил его волосы и убежденно произнес:
- Выше нос, старина! Мы скоро с тобой встретимся. Папе будет приятно узнать, что ты уезжал как настоящий мужчина.
Сам Луис находился в тот час в горах, на перевале, за который шел многодневный бой. Поручив сына заботам Харрисона, поехала к мужу медицинской сестрой Эмилия. Во время одного из налетов на Мадрид был разрушен дом, в котором жили Эчебария. В тот час маленький Мелитон находился в канцелярии Харрисона и не пострадал. Вернувшись на день с фронта, Луис получил разрешение на эвакуацию сына в Москву.
…Умирал Диего Пуни, а Кристин, сидевшая рядом с ним, не плакала - у нее не осталось больше слез. Диего был в здравом уме и сердцем догадывался, куда и зачем уехал его старый друг Отар Девдариани.
…Нина, Тенгиз и Мито готовились к отъезду из Мелискари в Тбилиси. Валико прислал за ними колхозный грузовик, и, если бы Нина приняла все подарки, которые нанесли ей, грузовик бы не тронулся с места.
- Мама, - стеснительно попросил Мито, - пожалуйста, не отказывай тете Нане. Ей будет неприятно. В ее корзинке такие вкусные чурчхелы. - И Мито тяжко вздохнул.
…Поезд, не обозначенный в расписании, увозил Керима Аджара на восток.
…Вышла из больницы Циала. Ее встретил хмурый отец - профессор Геронти Теймуразович Инаури и робко улыбавшийся Шалва Дзидзидзе. Радостно прыгало в груди сердце Шалвы. Он не знал, что стало бы с ним, если бы что-нибудь случилось с Циалой. Циала была бледной и слабой, исчезли ямочки на ее щеках. Она оперлась о руку Шалвы и тихо произнесла:
- Спасибо.
…Хирург, оперировавший Отара, сказал ассистентам:
- Сохраните эти осколки для молодого человека, как будто неплохая коллекция. И сообщите иностранцу со шрамом на щеке, который ждет там, в коридоре… пусть не беспокоится: кстати, известите его, кто делал операцию.
И пожилой хирург с трудом выпрямил спину и победоносно оглядел своих помощников.
Примечания
1
На грузинском языке роман вышел под названием "Иберийская легенда".
2
Шени чири ме (груз.) - дорогая; букв: "твои болезни - мне".
3
Ару, арало, арулало, да,
Ари, арало, арало, да,
арулало, арулало, да.
Трогай, бык, трогай,
вот-вот рассветет.
В Агзеван лежит дорога,
время не ждет.
Песню спою прощальную,
соль привезу хрустальную…
Мать обниму,
а потом - детей и жену,
арало, арулало, да.
4
Бидза - дядя.
5
Батоно - сударь.
6
Калбатоно - сударыня.
7
Многая, многая лета,
ай, ай, многая лета.
Пусть враг никогда
не торжествует над нами,
пусть никогда не радуется.
Многая лета!
Этот мир так устроен:
вслед за ночью день наступает.
То, что вражда разрушала,
то строила любовь.
Многая лета!
Ай, за ваше благополучие!
8
Макилы (баск.) - палки с металлическими наконечниками.
