- Не у самого царевича, а в примечании Джанашвили. Понимаешь, какая вещь, оказывается, впервые слово "Иверия", или "Иберия", встречается в воспоминании о походе на Кавказ… кого бы ты думал?
- Не испытывай терпения, говори.
- В воспоминаниях о походе на Кавказ того самого Помпея в 65 году до нашей эры, послом которого в Испании был Марк Варрон.
- Ты думаешь, что с тех пор и начали называть Грузию Иберией?
- Ну об этом надо будет спросить у ученых. Во всяком случае, я не думаю, что это Помпей дал ей имя. Скорее всего оно было издавна закреплено за страной. Но Помпей первым упомянул это название в письменном источнике…
- Или, говоря более точно, в источнике, который в наши дни считается наиболее древним… Ведь могли же быть и другие авторы, которые писали об Иберии Кавказской, возможно, просто не дошли до нас те рукописи.
- А что, если спросить у Павла Варфоломеевича Хабурзания, что он думает обо всем этом? По-моему, на него можно положиться.
- Хабурзания скажет: "Дорогие друзья, все это очень интересно и заманчиво. Но прежде чем сравнивать что-нибудь с чем-нибудь, надо овладеть методикой сравнения, надо знать теорию языка, надо знать сравнительное языкознание. Сперва вы должны подготовить себя к работе. Сразу начинать серьезную работу без тылов, без знаний, на одном энтузиазме… э-э-э, предосудительно".
На следующий день Хабурзания так примерно и сказал. Только добавил:
- Что касается ваших иберов и Иберий, то на этот счет есть одно довольно известное положение: "Весь Пиренейский полуостров насквозь пропитан древнейшими иберизмами". Если это вас заинтересует, возьмитесь за топонимику, за название рек, гор, древних сел. Только поверьте, одного энтузиазма для всего этого мало. Нужны серьезные и глубокие знания. А вообще, если когда-нибудь понадобится моя помощь, не стесняйтесь.
- Ну что я говорил тебе, гражданин Шалва? Иди грызи гранит науки, знай, что только после того, как прогрызешь этот самый гранит, испортишь зубы и они начнут у тебя выпадать, когда ты будешь не разговаривать, а шамкать, тебе дадут возможность высказать свое мнение. Потом против твоего мнения ополчатся другие такие же шамкающие старцы. В один прекрасный день ты схватишься за сердце и с небольшим опозданием скажешь себе: зачем я за все это взялся? Преподавал бы себе спокойно и прожил бы, возможно, лет до семидесяти… Давай, давай изучай, овладевай, грызи…
- Умерь свой пыл, - невозмутимо перебил Шалва, - Научись спокойно выслушивать советы. Ты не уловил одного - Хабурзания говорил благожелательно. По-моему, он вовсе не отговаривает нас бросать работу. Он просто хочет, чтобы мы не спешили сразу все доказать. Так не бывает, и я с ним согласен.
В спорах со мной Шалва начинал постепенно брать верх. У него было одно золотое качество, которое я смог оценить в полной мере гораздо позже. Он не горячился в столкновении, уважал (или делал вид, что уважал) мнение оппонента, в самые трудные минуты его не покидала рассудительность. Когда он нервничал, лишь слегка покашливал да поправлял без надобности очки, дотрагиваясь указательным пальцем до дужки над переносицей.
- Так, ну а что нового у моего коллеги? - спрашивал Шалва, заглядывая по привычке в мой блокнот. Его любопытство не имело границ.
- Я решил узнать, какого мнения были о басках люди, которым приходилось с ними сталкиваться.
- Ну и к какому заключению ты пришел?
- Я подумал, что иметь таких родственников вовсе не грех.
- Не бери на себя слишком много, говори о деле. Что у тебя там? - нетерпеливо спросил Шалва.
- Видишь ли, жил в самом конце пятнадцатого века армянский епископ Мартирос Ерзынский, который совершал путешествие по Европе, в разных странах побывал и писал в своих тетрадях, где что увидел и где как его встречали. И вот попал к баскам. И чуть не стихами начал писать. Его приютили, накормили, приодели и долго не хотели отпускать. Узнал епископ, что так издавна встречают в стране басков чужеземцев, и написал: "Прекраснее людей, чем баски, встречать мне не доводилось". Специально для тебя сноска, тетрадь вторая, страница восьмая. Запиши в блокнот "Источники".
Так, теперь что писал о басках Сервантес. Хочу верить, что тебе знакомо это имя.
В новелле "Сеньора Корнелия" есть любопытное место. Экономка говорит одной знатной и красивой сеньоре: "Мне не приходилось жаловаться на своих сеньоров, ибо они у меня, если только не вспылят (обрати внимание, - сказал я Шалве, - "если только не вспылят!"), сущие ангелы, и в этом смысле они настоящие баски, каковыми они, судя по их словам, действительно и являются. Ну а в отношении тебя, сеньора, они могут оказаться настоящими галисийцами: это люди совсем другого разбора и, по общему отзыву, ни щепетильностью, ни особыми доблестями, свойственными баскам, не отличаются".
- Теперь посмотрим на. примечание к этой странице. Издание академическое, ему можно доверять: "Баски, жители пиренейских областей Испании в эпоху Сервантеса, пользовались славой безукоризненно честных и благородных людей: галисийцы, обитатели провинции Галисии, пограничной с Португалией, имели репутацию продажных и жадных".
Я заговорил на эту тему с тетушкой Mapo, она подумала и сказала, что, если ей не изменяет память, французским баском был и Д’Артаньян из "Трех мушкетеров". Я возразил, заметив, что он из Гасконии.
- А что такое Гасконь? - спросила тетушка Маро. Нырнула в свои лабиринты и вернулась с картой Франции, попросила найти Гасконь, потом нырнула еще раз, вернулась с книгой Думезиля. Гасконь оказалась департаментом на юго-западе Франции, примыкающим к Пиренеям. "Название происходит от слова "Баскония"", искажено в далекие времена германскими племенами: "Баскония - Гваскония - Гаскония".
Перелистав толстенную книгу, библиотекарша сказала:
- Вот смотрите, что пишет один историк и путешественник: "В жилах каждого гасконца течет кровь басков".
Шалва что-то пометил в тетради карандашом и рассеянно спросил:
- Ну что там у тебя дальше? Все?
Ко всему, о чем я рассказывал, он относился со снисходительной вежливостью, как бы говоря: "Все это интересно, несомненно интересно, но, конечно же, не так интересно, как то, о чем рассказываю я".
Эта его манера, пока я к ней не привык, иногда ставила меня в тупик и заставляла пересиливать себя в беседах с высокопросвещенным коллегой. Коллега был на два месяца старше меня и на этом основании требовал к себе особого почтения. Я не помню случая, чтобы он позволил мне первому войти в дверь или первому купить билеты в трамвае. Он разрешал мне только покупать билеты в кино, куда мы все чаще начинали ходить втроем. В присутствии Циалы он становился похожим на Ачико - как сказала Циала, - "хотел создать впечатление" - ходил с гордо закинутой головой и многозначительно щурил глаза.
- Кое-что об игре в мяч, - менторским тоном начал Шалва. - Есть несколько высказываний относительно того, как баски любят играть в мяч. В игру, называемую "пелота". Высказывание первое. Оно принадлежит гражданину, хорошо известному любому пятикласснику, а именно, гражданину Лисаррабенгоа…
Шалва мстил мне за реплику о Сервантесе. Я остановил его и признался, что первый раз слышу это имя. Шалва недоуменно посмотрел на меня и поучительно изрек:
- Надо больше читать художественную литературу, Ома развивает и помогает не чувствовать себя лишним, когда находишься в интеллигентном обществе…
Я начал слегка жалеть, что взял в компаньоны этого фразера… Хотя, если говорить честно, работа с ним идет веселее.
- Послушай, тебе не подходит произносить больше пяти слов подряд. Если ты это осознаешь, станешь вполне приемлемым индивидуумом.
Шалва пропустил реплику мимо ушей:
- Так, значит, Хосе Лисаррабенгоа, был такой баск Хосе в книге Проспера Мериме "Кармен", очень достойное произведение, рекомендую прочитать, говорит: "Я слишком любил играть в мяч, и это меня погубило. Когда мы, наваррцы, играем в мяч, мы забываем все".
- Не могут ли то же самое сказать о себе итальянцы, аргентинцы, венгры, шведы? Такая уж это вещь - мяч. На рисунке одного венгерского карикатуриста даже полководец на постаменте не удержался и стукнул по пролетавшему мимо мячу, которым играли мальчишки на бульваре…
- У басков особая игра в мяч. Несколько лет назад у басков побывал Карел Чапек. Он пишет о пелоте:
"Ловить такой мяч - все равно что ловить ложкой пули, выпущенные из ружья, а эти пелотарис ловят каждый мяч, где бы и как бы он ни летел, с такой завидной меткостью, с какой касатка ловит мух. Вытянут руку - и готово дело. Взметнутся в воздух - и готово дело. Загребут позади себя корытцем - и готово дело. Играть в теннис по сравнению с пелотой - все равно что хлестать мух полотенцем. При этом все эти прыжки, ухватки и развороты делаются без малейшей рисовки, без всякого напряжения… Только и слышно "бум". Мяч хлопается об стенку - вот и все; даже не чувствуется, какая атлетическая сила нужна, чтобы его бросить. Вот какая это фантастическая игра!
И играют в нее только баски и наваррцы с гор… те самые баски, которые…"
- Мигде кури, слушай внимательно, - посоветовал Шалва, - дальше будет самое интересное:
"Те самые баски, которые, как уверял в разговоре со мной профессор Мейе, были праобитателями всего Средиземноморья, родственники некоторых племен высокогорного Кавказа. Язык их так сложен, что еще не изучен до сих пор… Быть может, это выходцы с исчезнувшей Атлантиды? Грешно было бы допустить, чтобы когда-нибудь исчезла и эта доблестная горстка оставшихся".