Ничего не предвещало беды. Ростислав, как обычно, в начале лета вернулся со своей службы у края Дикого Поля в Киев - отдохнуть. В Киеве у него был свой двор, пожалованный великим князем, и дворовые служители были - тоже из киевлян. Дружина осталась в городках по реке Роси, на рубеже. Внезапно явились великокняжеские дружинники, посадили Ростислав на насад и повезли по Днепру на некий остров у Выдобича, где был летний великокняжеский стан. Здесь Изяслав любил пребывать для увеселений вдали от городской суеты.
Окружённого стражей, как пленника, Ростислава ввели в великокняжеский шатёр. Изяслав, не позволив княжичу и слова вымолвить, обрушился с тяжкими обвинениями и упрёками. Он, великий князь, принял-де Ростислава на службу с верною любовью, немалыми городами и волостями, одарил; доверил защиту Киевской земли от поганых половцев. То была честь, достойная витязя! А чем ответил Ростислав? Презрев любовь и благодеяния, замыслил Киевом овладеть, когда отсутствовал великий князь, подговаривал киевлян и берендеев! Слава Богу, нашлись верные мужи, кои злодейским замыслам не дали свершиться и до него, великого князя, довели!
Напрасно Ростислав пытался опровергнуть наветы неизвестных недоброжелателей-клеветников - Изяслав Мстиславич не пожелал даже его выслушать. Выкрикнул гневно:
- Уберите его с глаз моих!
Ночь Ростислав провёл в земляной тюрьме-порубе. А наутро киевский боярин (не из больших мужей!) огласил великокняжескую волю: выбить княжича из Киева без чести, с четырьмя слугами, а всё зажитье отобрать. Пусть княжич возвращается в свой Суздаль, просит прощенья у отца своего Юрия Владимировича и остаётся там, если Юрий согласится принять двойного отступника, а если не согласится - пусть Ростислав идёт куда хочет, но не в Киевскую землю. Путь в Киев ему отныне заказан...
Суздальских дружинников, которые пришли с Ростиславом, Изяслав хотел было пометать в земляную тюрьму, но бояре отсоветовали. Дескать, чрезмерно ярить Юрия Владимировича неразумно, не время ещё для явной вражды. Суздальскую дружину Ростислава вскоре отпустили восвояси, отобрав брони, щиты и копья. Только мечи оставили дружинникам, чтобы было чем отбиться в дороге от лихих людей...
Отговорил Ростислав и снова склонил голову, ожидая отцовского суда. Тяжёлое молчание повисло в горнице.
Неожиданным счастьем были для Ростислава спокойные слова отца:
- Не вижу вины твоей. Вспомни-ка, что я тебе наказывал перед походом?
И Ростислав начал припоминать, загибая пальцы:
- Прийти с дружиной к князю Святославу Ольговичу... Вместе с ним воевать, но не слишком рьяно, чтобы беречь суздальскую кровь... Если Ольговичи вдруг замирятся с великим князем, уводить дружину... Если увести не удастся, хоть в служебники к великому князю проситься, но дружину сберечь... Если великий князь за службу городами и волостями вознаградит - брать, не задумываясь... Пустить корни в Южной Руси, а с тобой, батюшка, сноситься тайными гонцами и ждать... Сие всё я исполнял...
- И я про то знаю, потому и вины на тебе нет. Против отца ты меч не обнажал, в усобицы не вступался, про то я ведаю. Добро пожаловать в отчий Суздаль!
- Спасибо, батюшка, - задохнулся от волнения Ростислав. - Век не забуду милость твою!
...Нерасчётливо поступил великий князь Изяслав Мстиславич, с позором изгнав своего суздальского служебника. Оскорблённый и униженный Ростислав стал злейшим врагом Изяслава, врагом настойчивым и изобретательным. Возвращённая близость к суздальскому княжескому двору предоставляла Ростиславу немалые возможности. В доверительных беседах с отцом Ростислав не упускал случая напомнить об обидах, причинённых великим князем.
- Не стыдно ли тебе, батюшка, что сыновец твой Изяслав киевским столом овладел, а ведь ты над ним старейший? А ведь Киев по закону твой, да и от многих киевлян и чёрных клобуков я слышал, что именно тебя они желали иметь на престоле отеческом. Ты - сын великого Владимира Мономаха! Да и в других делах Изяслав тебя обошёл и обесчестил. Обещал он вернуть Мономаховы города на Осётре и Трубеже? Обещал, но не выполнил! Отдал кое-какие города и волости мне и брату моему Глебу, и обоих прочь прогнал без чести. Сколько терпеть обиды можно?
Многие мужи рассказам Ростислава верили. Кто лучше бывшего служебника великого князя Изяслава мог знать о его злоумышлениях против Суздаля, о тайном сочувствии киевлян и чёрных клобуков к Юрию Владимировичу? Почему бы не воспользоваться этим сочувствием?
С особой благосклонностью слушали рассказы Ростислава княгиня Елена и епископ Нестор - мысли и намерения их оказались созвучными. Между собой они говорили о походе на Киев, как о деле решённом, и сообща убеждали князя Юрия Владимировича.
Их усилия не остались незамеченными, и боярин Василий на утренних малых советах шутливо интересовался:
- Что вчера, княже, наша святая троица ещё надумала?
Юрий отмалчивался, но воинственность единомысленников не пресекал. Настойчивость близких людей не могла пройти бесследно. К тому же явные защитники ростовской обособленности от великокняжеских дел отошли в мир иной: тысяцкий Георгий Симонович, большой воевода Непейца Семёнович, наместник Ощера Трегуб...
Воевода и боярин Громила больше не высказывался на людях против дальних походов, а ведь каким ярым поборником ростовской обособленности слыл! Обиделся боярин на великого князя Изяслава. Во время зимнего похода киевские дружинники сожгли дотла его любимую вотчину на Волге, а имение пограбили. Огорчительно...
Союзник, князь Святослав Ольгович Северский, всё не успокаивался. Снова приехал от него тайный посол, подтвердил твёрдое намерение быть заедин с Юрием Владимировичем.
Но Юрий всё ещё колебался.
В Половецкую степь, в вежи покойного хана Аепы, тестя Юрия, отправился с тайным же посольством боярин Кузьма Сновидич. Долгие годы был Кузьма простой тенью боярина Василия, первым помощником в тайных делах. Ныне тень обрела реальность. Многие государственные дела Кузьма вершил самостоятельно, и неизменно заслуживал одобрение своего наставника. Зрелым государственным мужем стал Кузьма Сновидич, это признавали даже недруги. И на этот раз Кузьма с поручением справился.
Давно умер старый хан Аепа, да и половчанка Евдокия, первая жена Юрия, отошла в мир иной, но ведь, родственники-то в степи у Юрия остались!
Аепины сыновья поклялись прийти на помощь с большими конными тысячами.
20 июня суздальская конница выступила в поход. Следом двинулись пешцы из славной ростовской тысячи. Крепкие были ратники: в бронях, с большими щитами и длинными ударными копьями. Отдельными ватагами шагали мерянские ополченцы, закинув за спины свои страшные секиры. Такой большой и оборуженной рати ещё не выставляла Ростовская земля.
А лето было от Сотворения Мира щесть тысяч шестьсот пятьдесят седьмое, начало новой полосы жизни для Юрия Владимировича. Чем обернётся его судьба?
Полки шли, таясь, сквозь лесную землю вятичей.
Но разве скроешь такую громаду?
Дозорные, загодя посланные черниговским князем Владимиром Давыдовичем к вятичскому рубежу, предупредили о движении суздальского войска.
Скоровестники из Чернигова поспешили в Киев.
Великий князь Изяслав Мстиславич, в свою очередь, послал за подручными князьями, чтобы не умедлили с полками. По всем дорогам стекались к Киеву дружины.
А в Чернигов приехал киевский боярин - благодарить Давыдовича за верность великому князю. Он передал просьбу Изяслава: послать посольство в Новгород-Северский, отговаривать Святослава Ольговича от единачества с Юрием. Видно, надеялся ещё Изяслав избежать войны...
Святослав принял черниговцев вежливо, но никакого ответа не дал, велел ждать. Дом, куда поселили послов, окружила крепкая стража.
Семь дней продержал Святослав послов в тесном заключении, а на восьмой отослал ни с чем. Завернули от Новгорода-Северского и великокняжеского посла. Святослав Ольгович объявил дерзко:
- Скажи Изяславу, что я сам с ним в Киеве говорить буду!
Закончились хитроумные посольские игры, впереди однозначно была война.
Августа в первый день Юрий Владимирович разбил свой воинский стан у Ярышева. Туда явились для совета князья Святослав Ольгович и Святослав Всеволодович.
Долго просидели в тот вечер князья-союзники за обеденным столом. Московский сильный обед вспоминали, с которого завязалась их дружба. О делах так и не поговорили. А на следующий день случилась у Святослава Ольговича неожиданная радость - родилась дочь, и нарекли её Марией. Теперь уже не обед начался, а долгое шумное пирование.
Только 5 августа выступили в поход суздальские и ростовские полки, а на следующий день - воинство князя Святослава Ольговича.
Не всё было гладко. Племянник Святослава, князь Святослав Всеволодович, медлил. Черниговский князь Владимир Давыдович от роты великому князню так и не отказался, хотя явной враждебности Юрию Владимировичу не являл: тоже выжидал. Половецкие тысячи ещё не вышли из Дикого Поля. Между тем великий князь Изяслав Мстиславич собирал полки. В Киев пришёл с дружинами брат великого князя - Ростислав Смоленский и его племянник - Владимир Андреевич Владимиро-Волынский. Киевские мужи тоже склонялись к тому, чтобы дать великому князю городовое войско, хотя и советовали закончить усобицу миром. На то, что Изяслав уступит и вернёт сыновьям отнятые города, надеялся и Юрий Владимирович. Суздальские и северские полки дошли до Белой Вежи Старой и остановились. Между княжескими столицами опять зачастили посольства.