- Ну что ж, по карте повоевали остается подождать самого набега, - грубовато пошутил Долгоруков.
Румянцев не обратил внимания на мрачный юмор князя - продолжал говорить:
- В рассуждение сего я приказал в крепостях иметь столько людей, сколько необходимо для караулов и обороны. Некоторые редуты и реданы приказал вовсе уничтожить, оставив и укрепив только полезные из них. И чтоб во время тревоги оповестительные знаки - через маяки и выстрелы - по всей линии беспрепятственно к обоим флангам доходили… Ох!.. (Румянцев схватился рукой за голову.) Опять кружит. Совсем замучился.
Каульбарс быстро свернул карту, спросил с услужливой тревогой:
- Вызвать доктора, ваше сиятельство?
- Не надо… Отойдет… Пойду лягу.
Долгоруков понял, что разговор окончен, сказал с ноткой сочувствия:
- Не буду далее беспокоить… Желаю скорейшего выздоровления.
Румянцев, отняв руку ото лба, произнес устало:
- Я прошу вас, князь, не откладывать поездку… Стараясь заслонить необъятное пространство малым числом войска, генерал Эссен растянул полки по всей линии. Но в таком виде они не могут быть крепким кордоном против неприятельского нашествия. Посему повелел я Христофор Юрьичу не раздроблять полки на малые отряды, а содержать целыми и поставить в крепости. Вы уж проследите, чтоб все было исполнено в точности…
4
Турки действительно не стали ждать весны. По велению султана Мустафы хан Керим-Гирей начал собирать в Молдавии свою армию.
В течение всего декабря, сковавшего жестокими морозами причерноморские и молдавские земли, коченея от пронизывающего ледяного ветра, большие и малые отряды ногайцев и татар неторопливо подтягивались к Каушанам, Бендерам, Дубоссарам и Балте. (По приказу Керим-Гирея каждые восемь семейств всех орд выделяли в его войско по три всадника в полном снаряжении.)
Привели своих людей предводители правого и левого крыльев Едисанской орды Мамбет-мурза и Хаджи-Джаум-мурза, буджакские начальники Джан-Мамбет-бей и Хаджи-мурза, предводитель джамбуйлуков Джан-Темир-бей; прибыли воины четырех поколений Едичкульской орды во главе с Ислям-мурзой и сераскиром Сагиб-Гирей-султаном, а также отряд русских казаков-"некрасовцев", пожелавших участвовать в набеге; из Крыма приехали мурзы Ширинского, Майсурского, Аргинского, Барынского родов, сераскир Буджакской и Едисанской орд Бахти-Гирей-султан, многие племянники хана, в числе которых был юный Шагин-Гирей-султан, и даже французский консул в Бахчисае барон Франц де Тотт.
Все ждали приказа Керим-Гирея о выступлении. Но он медлил, выжидал.
Барон фон де Тотт, более всех желавший скорейшего нашествия, нервически восклицал, упрекая хана:
- Мне удивительна осторожность вашей светлости! Война объявлена, султан благословил вас на борьбу с русскими, а вы теряете время!
- Торопливость - плохой советчик, барон, - снисходительно отвечал Керим-Гирей, поглаживая пальцами подернутую сединой бороду.
- А медлительность?.. Потерянные в бесполезном стоянии дни играют на руку русским! Мне известно, что их грешный генерал на Украине спешно укрепляет крепости и направляет полки прямо к границам. Не боитесь ли вы, что вскоре все двери в Россию окажутся закрытыми?
- Нет, не боюсь… У нас говорят: "Если Аллах закроет одну дверь, то откроет тысячу". А Румян-паша - не Аллах.
- Аллах откроет, только воевать будет не он, - горячился Тотт, раздражаясь неуступчивостью хана…
Умудренный военным опытом Керим-Гирей медлил умышленно - он не хотел начинать набег в лютую стужу и выжидал, пока спадут двадцатиградусные морозы, чтобы некованые лошади не портили ноги о льдистый снежный наст. И только в начале января, когда морозы пошли на убыль, он сказал Тотту:
- Настало время напомнить гяурам, что дух Чингис-хана живет в наших сердцах.
Барон, поняв, о чем идет речь, впился глазами в его лицо, выдохнул недоверчиво:
- Когда?
- Через три дня выступаем.
- Я с вами пойду!
Керим поднял бровь, оценивающе взглянул на консула:
- Ты хоть знаешь, что просишь?.. Там не Париж.
- Я с вами пойду, - упрямо повторил Тотт. - Я хочу видеть это!
Хан пососал мундштук, выпустил изо рта клуб сизого дыма и, глядя, как он медленно тает в воздухе, предупредил назидательно:
- Смотри, не пожалей потом…
Керим-Гирей выступил из Каушан седьмого января 1769 года. Выступил пышно и торжественно, словно впереди предстоял не долгий изнурительный поход по российским землям, но легкая и приятная прогулка. А ясный, солнечный, искрящийся серебристым снегом день, словно по заказу сдвинувший за край небосвода ветреную, неуютную ночь, еще больше усиливал впечатление праздничности события.
Вдоль наезженной дороги, вытянувшись неровными линиями по обочинам, образуя живой коридор, толпились сотни людей, восторженно приветствуя своего милостивого владыку. (Хан приказал заколоть для народа сто баранов и бесплатно раздавать виноградное вино из собственных подвалов; два чиновника, следовавшие в свите, размашисто бросали в толпу пригоршни мелких монет. Все должны видеть - хан добр, хан щедр, хан любит своих подданных!)
Впереди неторопливо двигавшейся процессии шествовали слуги, несшие ханский бунчук с шелковым красно-зеленым знаменем, и еще девять бунчуков и знамен: красных, желтых, зеленых. За ними, в сопровождении восьми стражей личной охраны, на рослом вороном жеребце ехал Керим-Гирей, одетый в богатую соболью шубу и в зеленую с собольей опушкой шапку; левой рукой он правил конем, а в правой держал короткий золотой с драгоценными каменьями жезл.
- Слава великому хану! - раз за разом взлетал над толпой ликующий крик и перекатывающейся волной уносился к окраине Каушан.
Из Каушан Керим-Гирей двинулся по бендерскому тракту на север, к Балте. По пути, подобно весенним ручейкам, незаметно собирающимся в широкий речной поток, в ханское войско вливались все новые отряды, и вскоре численность конницы достигла 70 тысяч сабель. А в Балте к войску присоединились 10 тысяч турецких сипах, несколько дней дожидавшихся здесь подхода Керим-Гирея.
Барон де Тотт, возбужденно разглядывая турок, не скрывал своего удовлетворения от столь многочисленного прибавления сил. Однако хан, к его удивлению, никакой радости не выказал. Напротив, растирая ладонью замерзшее лицо, сердито дохнул паром:
- Султан обманул меня - вместо янычар прислал этот сброд…
Керим-Гирей знал, что говорил. Сипахи были скверными воинами, в бою ни стойкостью, ни отвагой не отличались и всегда стремились меньше воевать, но больше грабить. Их алчность и жестокость, казалось, не знали границ; а свирепый обычай отрубать головы поверженным противникам, чтобы принести своим сераскирам свидетельство личной доблести, вызывал отвращение.
Голодные, плохо одетые для зимнего похода турки хозяйничали в Балте всего несколько дней, но успели полностью разграбить и сжечь все, что осталось после июньского погрома сотника Шило. Потом заполыхали соседние селения. А когда почти на глазах хана они сожгли дотла местечко Ольмар, взбешенный таким самовольством, Керим-Гирей приказал своим агам убивать на месте замеченных в злодействах турок. После десятка скоротечных прилюдных казней напуганные сипахи присмирели.
От Балты войско хана круто повернуло на восток и направилось к Бугу, служившему естественной границей с Россией. Там, за рекой, раскинулась Елизаветинская провинция, вход в которую охранял небольшой гарнизон Орловского форпоста майора Вульфа.
Пятнадцатого января, рано утром, когда край сажевого неба только начал наливаться молочной белизной рассвета, передовой отряд переправился по заснеженному льду замерзшего Буга на левый берег и атаковал Орлик. Две сотни сипах хан послал в пешем строю прямо на пост, а две конные едисанские - в обход с флангов.
Задремавшие в теплых тулупах у тлеющих костров караулы, вероятно, прозевали бы эту внезапную атаку, если бы не многоголосый шум, поднятый выбиравшимися на обрывистый скользкий берег турками. Несколько звонких ружейных выстрелов разбудили мирно спавший гарнизон, всполошили обывателей.
Полуодетые солдаты ошалело выскакивали из казарм и, повинуясь приказам Вульфа, бежали в разные стороны: артиллеристы - на батарею, к заиндевелым пушкам, пехотинцы с ружьями - к окраине городка, где уже показались вражеские всадники.
Первый залп орудий, содрогнувший раскатистым грохотом прозрачный воздух над растревоженным Орликом, не причинил туркам никакого вреда: пролетев высоко над их головами, ядра черными каплями булькнули в снежный наст на льду Буга и, зашипев намокшими фитилями, не разорвались.
Майор Вульф, потрясая кулаком, зло закричал на артиллеристов. Но те сами поняли промашку - заложили в кисло пахнущие сгоревшим порохом жерла картечные заряды.
Второй залп, красиво вспенив мелкой зыбью голубоватый снег, в мгновение сразил до трех десятков турок.
За спиной Вульфа захлопали ружейные выстрелы - это высланные в тыл солдаты пытались сдержать ворвавшихся на улицы едисанцев.
Солдаты, видя, как приближаются ногайцы, ругаясь, спешили перезарядить ружья, но окостеневшие на утреннем морозе пальцы не гнулись - порох сыпался на снег, железные шомпола липли к ладоням, скользили мимо дул.