Рука Григория Александровича потянулась к противоположному краю стола, где громоздились стопками какие-то книги. Перебрав верхние, выудил из-под них листки и ткнул в них пальцем.
- Тут, князь, я на досуге вывел интересную и многозначительную для государственной казны цифирь. Фунт муки мелкого помола - вместо пудры - стоит четыре копейки. Дальше: сало для напомаживания голов да еще ленточки в косы - один рубль и пять копеек. А чулки возьми, от коих никакого проку?.. Коротко, копеечки обращаются в рублики, те - в сотни и тысячи… Кто платит за все сии игрушки и украшательства? Мужик, что солдата и так должен кормить, поить и одевать. Так что одевать - с умом. И не токмо чтоб дешево. То - особ статья. Главное - чтоб удобно и целесообразно.
Пошарив на верхней полке, светлейший достал еще три-четыре рисунка.
- Не закончил еще - сам ведь малюю. Другому на словах не передашь, что держишь в голове, что зародилось в рассуждении. Я тут как раз удобство хочу отразить.
На пашпортах - короткие куртки, шаровары, удобные башмаки.
- Ну да, зачем же солдату камзолы до колен? - Князь Петр показал на собственное, то есть взятое напрокат, одеяние, отчего возглас его приобрел непритворную убедительность. - Короткая куртка - и бежать и прыгать сподручнее. То шаровары. А чулки? И впрямь только дамам…
- Спасибо, князь. То и хотел от тебя услышать, - вдруг перешел на "ты" светлейший. - Рад, что, еще не став в строй, обнаружил трезвые и умные резоны. Хочешь у меня служить? В Херсон с собою возьму. Рисовать - способен. А как с другими науками?
Краска смущения залила лицо Багратиона.
- Да я только дома и учился - где сам по книгам, где у соседей.
Губы светлейшего скорчились в нескрываемую гримасу.
- Н-да, не густо. А языки? Иноземные или, к примеру, звучные эллинский и латинский?
- В Кизляре у нас и вокруг - армяне, чеченцы, другие горцы. По-ихнему могу. Французскому начал учиться нынче у тети, в Москве. Где ж было сыскать хороших наставников в наших глухих краях?
Глушь. Окраина. Коли бы не случай - из смоленских, тоже, почитай, глухих мест отроком попасть в Москву, остался бы и он, Гришка Потемкин, неучем. В Белокаменной же дядя, взявший от отца на воспитание, отдал мальчонку в пансион. А тут и первый набор в только что открывшийся по велению императрицы Елизаветы Петровны Московский университет. Не все в нем пришлось по душе и нраву, потому вскоре и вышел из него. Но одно вынес из той учебы - мог по трое суток, не емши и не спамши, читать книгу за книгой… Геометрию полюбил, рисование - тоже. И по-французски стал болтать бойко, хотя более всего по душе пришлась речь эллинская… Жаль, что княжна Грузинская, вернее, ее отец и мать не выписали сего, видно, даровитого юнца ранее в Белокаменную. Нет слов, славно бы преуспел в науках сей молодой князь. А ныне…
- При своей персоне намерение имею держать людей, во многих науках зело сведущих, - произнес вслух Потемкин. - А посему…
- Осмелюсь заметить вашей светлости, - твердо заявил Багратион, - я не устремлен к искательству места. Все, что мне надобно, - солдатская лямка. Чтобы всю единственно любезную мне с детства военную науку - с самых азов. Так что, если на то будет ваше благословение, определите в любой полк.
Генерал-фельдмаршал обратил снова взор на хрупкую, тонкую фигурку, хотел, как и давеча в зале, что-то такое ответствовать, выражая явное неудовольствие, но вновь встретился с твердым взглядом черных глаз.
- Что ж, быть по-твоему, князь. Волею, данной мне государыней императрицей как вице-президенту Военной, коллегии, повелю зачислить тебя на штатное место сержанта в Кавказский мушкетерский полк.
Глава третья
- Слушай сюда, парень! Вот гляди, как делаю я, и все артикулы повторяй за мною.
Подтянутый, хотя уже в летах, капрал перенял у мушкетера ружье и взял его на изготовку.
- Таперича что следует произвести в первый черед?
Молодой солдат округло выкатил зенки и выпалил по заученному:
- Значится, скусить патрон так, чтобы в зубах остался чуток пороху, чтоб потом ентот порох - на полку, а сам патрон опорожнить в дуло.
- Так, - крякнул нетерпеливо капрал. - А следом какой прием ты упустил?
- Шомпол! Ентим шомполом и затолочь порох во внутрях.
Руки - за спину, и капрал лениво, явно блюдя собственное достоинство, прошелся вокруг новобранца. Иные солдаты, перетаптываясь в строю с ноги на ногу, весело следили за происходящим, зная наперед, чем окончится обучение неумехи.
- Говоришь, во внутрях. Енто что же - толкать, как крупу в ступе? Ты мне так казенное имущество враз спортишь, и тебе, неразумному, все пальцы оторвет. Прибивай шомполом одним махом! И енто не вся наука. Чего еще, самое главное, позабыл, допрежь курок нажать?
- Тою шомполу назад вытягнугь, - поспешно выпалил парень.
- Дура! А пулю, что должна поразить неприятеля, куда дел? Проглотил вместе со своим глупым языком? У-у, неумеха! Помни: забудешь пулю, либо, разиня, уронишь патрон, али два раза случится осечка - палок всыплю!
- Так бают здеся, Потемкин наказал: солдат не бить.
- Наказал! А каждый офицер - сам себе Потемкин. Вон наш ротный был - из шлепанцев и халата не вылезал. Выходит с трубкою на плац и - зырк, зырк - кого бы ему нонче в жертву взять. У того - пукля помялась, когда спал, у другого крысы ночью косу отгрызли - салом ведь смазана… Таперича - другое. Видел уже нашего чернявого? Ентот в науках - зверь: и себя до пота загоняет, и солдата до бессилия доведет. А чего для? Чтобы таперя, выбившись из сил, солдат в сражении, жизнь свою сохранив, супостата сподручен был намертво сразить. И пулею и штыком - всем, на что способен и чему обучен. Так-то. Да вот он и сам - легок на помине.
От палатки, что стояла недалече, шагах в полутораста, легко и споро шел стройный офицер. Был он молод, а фигурою - словно совсем уж отрок, так тонок и гибок.
- Здорово, молодцы!
- Здравия желаем, ваше благородь…
- Как ночевали? Кашу поели? Тогда - равняй строй… Смир-на! Чем занимались с новобранцами, капрал? Ага, спасибо. Теперь сам проверю.
Петр Багратион подошел к новичку:
- Вчера был занят, с тобою не успел познакомиться. Откуда и за что направлен к нам?
- Так меня, ваш бродь, полковник обменял на какого-то мушкетера. Бают, был он цирюльником. Так вот, другому полковнику оказался нужным брадобрей, а вашему, значится, я. Чтоб сапоги ладил.
- Сапоги - важная вещь. Без них что солдат, что офицер, считай, без ног. Но сапожник ты или пахарь, а встал в строй под знамя - солдат! А ну, вскинь ружье. Заря-жай!
Все сразу заладилось у солдата. Но в какой-то момент дрожь вошла в пальцы, и порох - мимо дула.
- И-эх, растяпа, твою под корень!.. - подскочил капрал. - Ваш бродь, его бы за провинность - на сутки под ружье и - с полной выкладкой!
В бездонной черноте Багратионовых глаз проскочили молнией искорки.
- Учить! До тех пор учить, Тихоныч, пока не станет он, новичок, как и ты сам, капрал, знающ и сноровист… А сейчас слушай меня: к атаке изготовьсь! В штыки! Руби, коли!
Не заметил, как, увлеченный, оказался вместе со своими солдатами чуть ли не в полуверсте от палаточного городка, как раз на дороге, уже изрядно намеченной в степи десятками и сотнями воинских повозок. В правой руке - шпага, в левой - снятый с пояса офицерский шарф, словно бы знамя. На смуглых скулах - румянец, глаза пылают, в курчавых волосах на голове черт-те как оказавшиеся стебельки ковыля.
- Кто таков? С чего беготня? - услышал голос фальцетом.
Перед ним на дрожках с вожжами в руке человек в белой нижней рубахе. Лицо худющее - кожа да кости, на голове седой кок.
"Да это же он, Суворов!" Кровь туго ударила в виски. И тут же - ощущение радости и счастья, кои так и вырвались в ответе:
- Подпоручик князь Петр Багратион, ваше высокопревосходительство! Полуротою - атака в штыки.
- Готовишь орлов к штурму, князь Петр?
- За тем и прибыли в сю степь с кавказской линии, чтобы Очаков брать!
- Молодец, подпоручик. И вы все, орлы, - выше похвал. - Суворов выскочил из дрожек и заходил быстрыми шагами перед шеренгой. - На штурм - бегом! Поспешай вперед - отставших не ждут. Стреляй редко, да метко. Пуля обмишулится, зато штык - никогда. Посему - как, изловчившись, вернее победить?
Как внезапно сорвался с дрожек и стал стремительно мерить свой шаг, так же неожиданно замер как вкопанный.
- Ну, кто у тебя, князь Петр, самый смышленый?
Багратион выкликнул:
- Тихоныч, ответствуй их высокопревосходительству.
- Маневр таков, ваше высокопревосходительство: беречь пулю в дуле на особ случай, а сам орудуй штыком, коли сошлись уже в лоб с неприятелем.
- Верно! - вновь побежал вприпрыжку вдоль строя генерал-аншеф. - Трое наскачут: первого заколи, второго застрели, а третьему опять же штыком карачун. А там - ломи через волчьи ямы, прыгай через палисады, спускайся в ров, ставь лестницы - и на стены. Ура! Крепость наша!
- Так и Очаков будем брать? - сам удивился своей смелости сапожник, обмененный на цирюльника.
- Только так - штурм, штурм, штурм! - подбежал к солдату Суворов и, быстро стиснув его за плечи, стремительно отошел. - Иначе зачем мы здесь? Осада изнурительная скорее нас изнурит, а не турок. Штурм - да, там будет кровь. Но ежели сиднем сидеть под очаковскими стенами, ожидая, когда турки передохнут, сами от болезней и от их бусурманских вылазок потеряем в два, три, если не в десяток раз более, нежели при решительной атаке.
Последние слова Суворова заглушили солдатские возгласы:
- Верно, отец родной!
- Кой черт нам здеся, в степу, ждать у моря погоды?