Когда-то великая Екатерина выбрала братьев Куракиных, Александра и Алексея, товарищами детских игр своему сыну. Старший, Александр, скоро стал любимцем Павла, всегда готовый во всем с ним согласиться и во всем услужить. Позже, в юности, старший Куракин с охотою даже закладывал родовые свои имения, чтобы ссудить великого князя деньгами, коих тому всегда не хватало. Но при сумасбродном друге-императоре даже и сия верность не давала возможности сделать карьеры - так, шатание из одной комиссии в другую, вроде бы всегда при деле, но - не министр, даже не посол.
Впрочем, не все следует списывать на счет необычных качеств характера несчастного императора - не вина ли в том самого эпикурейца, коий всякому делу - сызмальства предпочитал лучезарное тихонравие?
И еще наложила свой след на его жизнь страсть другая - склонность к пышности.
О, сия черта закрепила за ним в свете даже постоянное прозвище - Бриллиантовый Князь. Чуть ли не все алмазы, золото, дорогие камни, что значились в его состоянии, он постоянно носил на себе. Его камзолы были залиты золотым шитьем, на руках - браслеты, перстни и кольца, каким и цены нет…
Вот и теперь он сидел пред гостем в камзоле, сплошь сверкавшем изумрудами и золотом.
"От одного павлина к другому", - незлобиво отметил про себя Багратион, вспомнив разодетого в пух и прах, так же тщеславно гордящегося своим богатством и положением маршала Мюрата.
- Ну как Вена, как ваш высокий пост, что вверил вам государь? - произнес гость, чтобы скорее приблизиться к предмету, ради которого он приехал сегодня в Тильзит.
Эпикуреец оживился, точно ждал сего вопроса, но тут же по его породистому лицу промелькнула легкая тень.
- Вот где я нынче обязан быть - при австрийском дворе, а не слюнявиться здесь с медоточивыми месье, нашими новыми друзьями, - почему-то оглядываясь на дверь, чуть ли не шепотом произнес Александр Борисович. - Меня вызвал сюда государь. Честь, не спорю, великая. А поручения, кои дала мне императрица Мария Федоровна, как забудешь о них? Вот и маюсь я здесь, плохо сплю, все тревожусь: что подумают обо мне супруга покойного императора, моя благодетельница, и ее дщерь, о коей все мои помыслы и старания.
Еще раз Александр Борисович покосился на дверь и поманил пальцем гостя, чтобы тот переместился со своим креслом ближе к нему.
- Только зная особо доброе к вам отношение императрицы Марии Федоровны и великой княжны Екатерины Павловны, могу довериться: речь идет о сватовстве ее высочества. И посватать я был обязан ее за императора Австрии Франца. Да-с, таково ко мне высочайшее поручение.
"Как? - пронеслось в голове Багратиона. - Екатерина, Катиша должна стать супругою этого безвольного, дурного, плешивого и тщедушного существа? - Он вспомнил Франца под Аустерлицем, и сии воспоминания о трусливом, лишенном всякой энергии человеке повергли Багратиона в уныние и печаль. - Да знает ли сама великая княжна, за кого ее хотят выдать? Это ее-то, полную противоположность суженому, с ее высоким духом и острым умом, с ее независимой силой воли?"
Не скрывая своей досады и ничуть не заботясь о том, что он может каким-то образом выдать и свое чувство к великой княжне, а главное - ее отношение к нему самому, Багратион в нелицеприятных тонах дал характеристику будущему жениху.
- Спасибо, спасибо вам, любезный князь, что вы откровенностью ответили на мою к вам доверительность! - воскликнул эпикуреец, за минуту до того, казалось, впавший в совершенное расстройство чувств. - Должно быть, вы говорили здесь с государем о той августейшей особе, о которой у нас с вами речь? Не случилось? Но поверьте: вашими же выражениями характеризовал ту августейшую особу и наш государь, когда я был вынужден ему признаться о моей роли в сем щепетильном предприятии. Вероятнее всего, дело отпадает. Я так и отпишу Марии Федоровне: и я сам, ее раб, такого же мнения, что и государь, женихов надо искать мне, грешному, в иных землях… Но что сама великая княжна? Каково ее отношение к сему предмету? Представьте, князь, несмотря на мои просьбы, кои я не раз высказывал в письмах Марии Федоровне, чтобы Катерина написала мне, - от нее ни строчки. Уж, не дай Бог, не больна ли?..
- Да нет, любезный князь Александр Борисович, рад заверить вас, что княжна - в добром здравии, - произнес Багратион. - Я, уже будучи здесь, получил от ее высочества три письма.
- Да? - не скрыл удивления Куракин. - Впрочем, у вас с ее высочеством, ходят слухи, весьма - как бы это сказать? - небезразличные друг к другу отношения.
- Совершенно верно, ваше сиятельство, - согласился Багратион, хотя при этом густо покраснел, - между нами отношения понимания и доверительности. Я знаю княжну с ее отрочества. Вот с тех пор и возникла наша дружба, если я вправе так назвать расположение ее высочества к моей особе.
Массивное кресло под грузной фигурою Александра Борисовича грустно скрипнуло - так он резко вышел из полудремы, хотя уловил каждое слово собеседника.
- Ах, эти женщины! Кто разберется в том, что таится на дне их сердец? - вздохнул он. - Кстати, вам кланяется ваша супруга. И как я, старый болтун, заговорил вас, когда вы, верно, только затем ко мне и зашли, чтобы из верных рук узнать о княгине.
Кровь вновь прилила к лицу Багратиона. "Наконец-то не из случайных писем, не из отрывочных разговоров сторонних людей, а вот так - из первых, как говорится, рук, от человека, с которым знаком уже давно. Ну так как же она, когда намерена возвернуться?" - так и рвалось у него изнутри.
- Ах, как это неприятно, всякий раз говорить близким о том состоянии, в коем могут находиться их родственники! - опять вздохнул Александр Борисович, но на сей раз притворнее обычного. - Здоровья, как говорится, не купишь, а у нее, сердешной, княгини Катерины Павловны, - и душа, и субстанция ее покойного отца. Не хотела бы жаловаться, да природа дает о себе знать.
Багратион в тревоге подался вперед:
- Что с нею, моей женой? Крайне нездорова? Так она мне о сем - ни строки…
- В том-то и дело, любезный князь Петр Иванович, кто же отважится лишний раз расстроить сердце любимого мужа своими хворостями. К тому же сердце человека, все время находящегося в войнах, посреди смертей и страданий. Что же проку в том, чтобы лишний раз расстроить вас, кто и так подвергает себя постоянно одним лишь опасностям. Мне, всю жизнь прожившему в одиночестве, бобылем, и то сие бережливое отношение супругов друг к другу весьма и даже очень тонко доступно.
Александр Борисович был старым холостяком. Однако это не мешало ему иметь потомство незаконнорожденное. Как уверяли люди, посвященные в его амурные дела, числилось за ним до семидесяти побочных детей. Из сего опыта, что составляет тайное тайных, выработалось в нем своеобразное отношение к амурным делам посторонних. А попросту говоря - слыть доверенным других, никогда, не выдавая их тайн. Вот и теперь, сидя перед Багратионом, старый, царедворец лукавил как бы за двоих сразу: за себя - дипломата, и себя же - греховода, и с огромным, так сказать, послужным списком.
Пред ним мысленно предстал их недавний с княгинею разговор. Княгиня Багратион только что вернулась из Карлсбада, оживленная и полная впечатлений.
- Представьте, на водах я встретила древнее сокровище - немецкого поэта Гете. Так его, кажется, зовут? - кокетливо щебетала она. - Так он совершенно потерял голову, влюбившись в меня. Он сравнил мои плечи с алебастром или с чем-то другим, уже не помню. Но знаете, все, с кем я встречалась на водах, принимали меня за девочку. Скажем, за одну из дочерей то какого-нибудь немецкого барона, то старого французского маркиза, то какого-нибудь русского графа.
- Так что же передать мне вашему мужу, когда я его встречу в свите государя? - задал Александр Борисович вопрос, заранее зная на него ответ.
- Как что? - Глаза ее широко открылись, излучая свет неба, затем прищурились. - Передайте, что я была на водах. Разве это не красноречивое подтверждение того, что я стараюсь внушить каждому соотечественнику, с кем только встречаюсь: я чахну, жизнь моя истончается, и если бы не солнце Неаполя, куда я наезжаю, и воды Германии, одному Богу известно, как бы я дотянула до сих дней.
- Но вы ведь до сих пор - жена князя, - продолжал свою игру Александр Борисович. - Так что…
- Ах, как кстати вы мне напомнили о моем положении! - подхватила она на лету мячик, ловко направленный в ее руки. - Передайте князю, чтобы он сам не забывал об этом. Я жду от него денег. Вы знаете, сколько уходит их на одни мои поездки! А другие расходы?
Вся Вена уже говорила о роскошном доме, который недавно купила княгиня и где она дает приемы, устраивает маскарады и балы, чуть ли не затмевающие своею пышностью вечера у эрцгерцога Андреаса. Они теперь как бы два притягательных полюса в австрийской столице - красавица русская княгиня и русский граф, не пожелавший отправиться послом в Лондон, так и оставшийся в любимом городе.
Сейчас, рассказывая Багратиону о его жене, новый наш посол старательно обходил то, что могло бы выдать хотя бы намеки на правду. И - только вздохи, только сетования на то, как обидно случается в жизни: красавица жена - и вот такое несчастье.
- Я упрошу государя, чтобы его величество предоставил мне немедленно отпуск. Тотчас - в Вену, к ней! - решительно встал с кресла Багратион.
Куракин вздохнул: