- О, князь, поверьте, Михаил Андреевич у меня и, смею думать, у самого, государя весьма на высоком счету. Но зачем со своими сомнениями теперь, когда все уже ясно: не примет Бонапарт сражения. Кому же более веры - генералам, что и в глаза не видели Бонапарта, или мне, кто с ним виделся и говорил тет-а-тет!
Цокот копыт прервал тираду Долгорукова. Старший казачьего дозора, свесившись с седла, произнес:
- Прошу прощения у ваших сиятельств, но только обязан вам, князь Петр Иванович, донести. Пикеты ихние на месте. И даже более того - было на дальней горушке их два, теперь же объявился и третий - ближе к склону. Так что сами судите, ваша светлость - уходят они иль остаются.
В голосе генерал-адъютанта появилось неудовольствие:
- Надеюсь, князь Багратион, вы не дадите возможности распространяться паническим слухам?
Словно не заметив раздраженных ноток в голосе Долгорукова и того, о чем он вообще говорил, Багратион, отпустив офицера, предложил своему гостю:
- Не угодно ли, любезнейший Петр Петрович, немного проехать со мною вдоль линии? Я был бы весьма вам обязан, ежели вы найдете необходимым высказать свое мнение о мерах, которые я взял в связи с расположением моих войск и войск князя Лихтенштейна.
Светать стало быстро. Отдельные выстрелы, которые слышались почти в течение всей ночи, словно по чьей-то команде стали гуще и слышнее.
- Никак, началось? - с вызовом произнес Долгоруков, словно продолжая начатый разговор. И это прозвучало как: "Я же вам, князь, говорил - наступать станем мы. Вот только бы он далеко от нас не ушел!"
Отсюда, с правого крыла, из-за густой пелены тумана было еще трудно разглядеть, как вступили в долину колонны Буксгевдена. Лишь по все возрастающей пальбе можно было с определенностью заключить: внизу завязался бой.
Но что сие означает: стрельба не удалялась, а как бы ширилась и разрасталась по всему фронту, местами оказываясь даже в тылу наших наступавших колонн? И лишь когда внезапно рассеялся туман, открылась ужасающая картина. Французская пехота и кавалерия, смяв передние линии, стремительными клиньями врубались в ряды наших колонн и, расчленяя их на части, расстреливали в упор и рубили сплеча.
Еще натиск, еще прорыв - и те, кто уцелел в бешеной вражеской атаке, бросились назад, обращаясь в бегство.
- Не может быть! - закричал Долгоруков. - Где Буксгевден, где вожатые колонн, почему они не восстановят порядок? Нет, это чья-то преступная ошибка! Кто-то позволил себе поддаться панике и бросил строй. Вы согласны со мною, князь Багратион? Или вы предвидели сей афронт, когда перед моим приездом к вам разослали казачьи дозоры вдоль неприятельских линий? - вдруг высказал он страшную догадку.
"Да, я предчувствовал сие давно: Наполеон приготовил нам ловушку, - хотелось крикнуть в лицо царскому адъютанту. - Потому я и выслал вперед разъезды. И Милорадович с Ланжероном не исключали того, что французы решатся атаковать, вопреки глупейшему нашему убеждению, что они ретируются. А в сем убеждении именно ваша, князь Долгоруков, вина! Но что из того, если вдруг сорвусь и выскажу все в глаза? Простите ли вы, а с вами и государь мою дерзость? И поможет чем-либо моя прямота? Тут надо не спорить и рассуждать - делать!"
- Еще не все потеряно, ваше сиятельство, - как можно спокойнее произнес Петр Иванович. - Дело можно поправить, если Кутузов возьмет единственно правильную теперь меру: оставит войска центра у деревни Працен и ни на шаг не сойдет с горы. Не вниз, не вниз надо сейчас посылать батальоны и пушки, а, напротив, стянуть все силы наверх и осадить французов! Вот тогда мы их, голубчиков, остановим.
Теперь при свете утра Багратион хорошо разглядел лицо Долгорукова. Оно, всегда румяное, с выражением самодовольства и высокомерия, стало землистым, серым. Глаза испуганно косили в сторону, речь стала сбивчивой.
- Вы так по-по-полагаете, князь? Но смо-смо-трите, смотрите вниз, П-петр Иванович! Там же побоище и повальное бегство.
Действительно, ряды колонн были смяты. Но что особенно поразило Багратиона, так это довольно большие расстояния, которые отделяли все три колонны друг от друга, а также разделяли полки и батальоны.
- Вот она, цена мудрости гофкригсрата! - позволил себе резко высказаться Багратион. - Как же можно было так, согласно диспозиции, отрывать друг от друга части войска, что теперь, в бою, они никак не могут объединиться? А в сии щели, - пожалуйста, вот они - вламываются французы! И дерутся не полки и батальоны, а отдельные мелкие партии.
Но что это? Громкие возгласы "ура", как прибой, прокатились над людскою массою, заполнившею долину. И стрекот ружейного огня вновь стал усиливаться. Теперь уже султаны порохового дыма стеною встали перед рядами французов, которые вдруг повернули назад и стали отходить.
- Наши, наши теснят! - оживился Долгоруков. - Глядите, да это же апшеронцы и новгородцы Милорадовича! Ура! Наконец-то Кутузов ввел в бой свои колонны.
Сомнений более не оставалось - войска центра действительно спустились с высот и начали теснить цепи французской пехоты. Но натиск русских полков как внезапно начался, так внезапно и захлебнулся. К французским батальонам всюду шло подкрепление. Казалось, прорвало где-то плотину и поток со страшной силой стал смывать все впереди себя. И уже не одиночки, даже не отдельные роты начали поспешно отступать - целые полки повернули назад.
- Чего-чего, а сего самоубийственного маневра я от главнокомандующего не ожидал! - не скрывая своего раздражения, воскликнул Багратион. - Там, внизу - печь. Огромный огненный зев. Так зачем же в пылающий жар - да еще охапками хворост? Тем более когда это вовсе не хворост, а люди! Теперь что ж, ключ не только потерян, но и затоптан так, что под ногами бегущих его не сыскать!
- Вы о к-ключе к победе? - Голос Долгорукова опять стал прерываться.
Багратион уже слез с лошади и кликнул адъютанта. И пока Четвертинский бежал к нему, обернулся к генерал-адъютанту:
- Вы, Петр Петрович, что-то сказали о ключе к победе? Увы, я говорил уже не о нем - утерян ключ не к виктории, а к спасению войск. Это, любезный князь, не отступление. Сие - полный конфуз, разгром, коего русская армия не знала уже целых сто лет!
Пехота, находящаяся в обороне, зашевелилась.
- Теперь на нас двинулись? - встретил Багратион своего адъютанта.
- Так точно, ваше сиятельство! - Борис скорее на польский, чем на русский манер бросил два пальца правой руки к киверу. - Нас атакует корпус Ланна. А Праценские высоты уже заняли дивизии Сульта. Вот донесения вашему сиятельству от центра и левого крыла.
"Корпуса Даву и Бернадота брошены против нашего левого крыла, - отметил про себя Багратион. - Это заранее подготовленная Наполеоном атака по всей линии. Но я не допущу, чтобы дрогнули мои войска".
- Князь Четвертинский, передайте господам командирам полков и князю Лихтенштейну: стоять насмерть, - повелел Багратион адъютанту. - Назад - ни шагу!
Долгоруков всплеснул руками, как бы стараясь задержать уже сорвавшегося с места адъютанта, и вдруг молитвенно сложил их перед Багратионом.
- Одумайтесь, ваше сиятельство! - воскликнул он. - Как же можно теперь оставаться на месте, когда там, в долине, ждут вашей помощи? Только вперед, в сражение! Разве не так диктовала вашему правому крылу диспозиция - после центра успех развиваете вы?
"Господи, и откуда только он свалился на мою голову, сей царский соглядатай! - произнес про себя Багратион. - Прилепился как банный лист… Однако я сам хитер - приваживаю их к себе. Тогда, в Италии, - императорского сына, теперь - императорского адъютанта. За дело под Вишау и Георгия удостоился по моей доброте! Только одного я им никогда не позволю - сесть мне на шею. Потому - и мягко стелю, чтоб им, как ни крути, а при мне доводилось жестко спать".
- Диспозиция, говорите? - спокойно отозвался Багратион. - Простите, милейший князь, но вот оно, еще одно слепое следование плану - провал атаки Кутузова. Отдать французам Працен! Уму непостижимо такое, простите, безрассудство. Теперь с сих высот, глядите, французы начали осыпать ядрами все наше левое крыло. А я, ваше сиятельство, как раз один из всех - диспозицию выполню. Не сдав своих позиций, я, сколь возможно, оттяну на себя силы французов и выстою, а затем пойду вперед. Только так можно будет спасти остатки наших войск в центре и на левом крыле.
Гвардия, как и вся русская кавалерия, располагалась в семи верстах за позициями правого крыла и составляла резерв армии.
Лучше сказать, цвет русских войск должен был включиться в битву, когда вслед за успешным наступлением Буксгевдена и Кутузова вступит в дело и Багратион.
Меж тем все, что предусматривала диспозиция, уже на втором часу боя оказалось никому не нужным. Колонны Кутузова, спустившись с высот, несмотря на отчаянную храбрость солдат и офицеров, действительно оказались как хворост в жерле гигантской топки. Их батальоны, как перед тем колонны левого фланга, Наполеон искусно расчленял на части и нещадно громил.
- В таком хаосе, когда нарушилась связь между батальонами и полками, управление войсками оказалось невозможным. Сам Кутузов был ранен в щеку, но пытался собрать бегущих и бросить их в бой.
- Остановите этих каналий] - изменяя давнему своему доброму отношению к солдатам, кричал он. - Ребята! Я сам дам приказ к отходу назад, только продержитесь хотя бы малость. Помните, с нами государь, спасите его!