Переход из Алессандрии, Асти и Риволи сюда, к подножию Западных Альп, был несложен и не очень утомил воинов. Солдаты шли налегке - на плече ружье, за спиною ранец, в котором "шильце, мыльце" и все такое прочее для немудреного в походе солдатского быта; У офицеров же вообще на плече одна шинельная скатка. И жара не очень уж угнетала - август уже переваливал на вторую половину, да к тому же марш был по суворовскому обычаю: днем - отдых, поход - с полуночи.
Здесь, в Таверно, фельдмаршал совершенно не рассчитывал делать длительный привал. По его планам следовало быстро, так сказать на ходу, перегрузить на мулов провиант, патроны к ружьям и заряды к орудиям, а сам обоз отправить вперед кружным путем - через Милан, Киавену и Энгадин туда, куда он наметил свой маршрут - к Цюриху, в Швейцарию. С обозом Суворов направлял и тяжелую артиллерию, оставив при своем двадцатитысячном войске лишь двадцать пять орудий малого калибра.
День стоял, теплый, солнце не обжигало, как в середине лета в Италии, когда днем не хватало даже воздуха. Потому фельдмаршал поначалу вежливо отказался от гостеприимства улыбчивого и веселого таможенного офицера. Но оказалось: никакие мулы в деревню не приходили.
- Может быть, герр русский главнокомандующий все же зайдет в дом? А вдруг мулов не пригонят сегодня, а лишь на второй или третий день?
- Ну вот, привет всем нам от гофкригерата! - Суворов обернулся к своим спутникам-генералам. - Этого я и страшился; Ни мулов, ни провианта - ничего, кроме скал и пропастей. Но я - не живописец!
Впереди стеною возвышался Альпийский хребет - горы, каких солдаты не видели даже в Северной Италии. Они были сумрачны и неприветливы, заслоняя собью, казалось, впереди все небо. Неожиданно, как случается часто в горах, с вершины донесся порыв ветра, темная туча нависла над деревушкой, и ударил такой ливень - холодный, как позднею осенью в России.
- В это время года Сен-Готард - самые лучшие ворота в Швейцарию. Только перевал сильно охраняется французами, - продолжал разговор Антонио, Гамма, направляясь с гостями к своему большому, в два этажа, дому. Как и его жилище, все дома в Таверно были из валунов, но более низкие, с плоскими крышами, на которые были навалены камни, чтобы кровлю не снесло порывом бури.
Внутри сразу дохнуло теплом, уютом, и Суворов, сбросив кафтан и разувшись, подошел к хозяйке дома.
- Обеда на всех хватит? Я - не едок: кожа да кости. А вот о них надо бы позаботиться, - показал на Горчакова, Багратиона и Дерфельдена, что вошли в дом за ним следом.
Говорил Суворов на какой-то чудовищной смеси итальянского, немецкого и французского, хотя сам был уверен, что в чем-чем, а в языках он силен. И впрямь, в свободные минуты на каком-то одном из иноземных наречий брался даже сочинять стихи. Впрочем, Антонио и его жена речь Суворова понимали. Хозяйка - дородная, под стать своему мужу, улыбчивая, лет сорока женщина - обрадованно рассмеялась:
- О, до чего же понятный русский язык! Он так похож на мой родной немецкий.
Хозяин же перешел на французский, быстро догадавшись, что гости так его лучше поймут.
- Первое дыхание осени. - Антонио показал на оконное стекло, сплошь залитое потоками воды. - После такого дождя дороги не сделаются сразу непроходимыми. Но поспешить нужно.
Этих слов, наверное, только и не хватало Суворову.
- Не мешкать, поспешать? - повторил он. - Но как, позвольте спросить, это сделать? Через два дня меня должны ждать там, за перевалом. А крыльев у меня нет. И нет сапогов-скороходов. Гофкригсрат забыл меня оными снабдить. Как, впрочем, и этими чертовыми лошадками, без коих нам - зарез! Позор, позор на мои седины! Как же я позволил союзникам так меня обвести - направить в этот каменный мешок, когда у меня был свой блестящий план действий?
После разгрома Макдональда, а затем и Моро Суворов был, что называется, на коне. Остатки войск, разбитых под Нови, бежали к Генуе. Разгромить их там уже не составляло труда. А из Генуи открывался путь по побережью Генуэзского залива к Ницце. И вот она, южная часть Франции, могла оказаться в руках союзный войск.
Но выходило: Вене сей победный марш ни к чему. Гофкригсрат и император Франц лишь на словах стращали Париж. Цель их была значительно проще - с помощью главной ударной силы, русских войск, заполучить в свою собственность Северную Италию.
А как же вспомогательный русский корпус Корсакова, посланный в обход? И как же все-таки с тем, чтобы раздавить якобинцев?
Ах да, сделали в Вене вид, что об этих мелочах и забыли. Корсаков пришел уже в Швейцарию? Вот к нему и направить русскую часть союзной армии во главе с Суворовым. Объединившись, они разобьют войска Массены - и путь на Париж им открыт. А мы поглядим: получится ли у них.
Позвольте, не согласились русские дипломаты. Эрцгерцогу Карлу лишь стоит перейти в Швейцарии речку Ааром шириною в две сотни шагов, чтобы соединиться с Корсаковым и навалиться на французскую армию. А Суворову что ж, лезть через Альпы? Да это же неприступная преграда, коя отделяет фельдмаршала от Карла и Корсакова! Да и зачем против Массены столько сил, когда и теперь он может быть уничтожен?
А мы как раз уже приняли решение, возразили в гофкригсрате. Армия эрцгерцога выводится из Швейцарии на Нижний Рейн. Она уже снялась и уходит. Так что Суворову следует поспешать, коли он не желает стать причиною гибели корсаковского корпуса.
Вот чем окончились переговоры и бесплодные препирательства Петербурга с Веною. Как головою в каменный колодезь, сунули австрийцы русские войска Суворова в суровые Альпы.
А в довершение - мулы, которых не оказалось на месте! Суворов был в отчаянии. Бесполезно истекал один, затем другой и третий день. Только на пятый он мог собраться в путь - пришли вьючные животные. И хотя их оказалось не полторы тысячи, как требовалось, а гораздо меньше, поход можно было продолжать.
День ото дня покидала природная веселость и уже пожилого таможенного офицера. Там, на Сен-Готардском перевале, дивизия Лекурба. Она уже обрела искусство жить и сражаться в горах. А они, русские?
Большинство в пехоте никогда не встречали тех ущелий и теснин, что ждут их впереди. А казаки - как они думают гарцевать на своих лошадях в тех местах, где и одному человеку бывает трудно ступить, рискуя сорваться в пропасть? И еще: кто поведет эти тысячи людей по неизведанным тропам? Как не прислали необходимого числа мулов, так, видно, забыли союзники и о провожатых.
- Вести войну в горах надо уметь, - в один из вечеров осторожно начал разговор таможенный офицер. - Я бы взялся, к примеру, рассказать вашему генералу об особенностях Сен-Готарда, да есть ли кто сведущий в горных уловках?
- Уверен, Антонио, что все мы ни к чему не гожи? - задиристо спросил Суворов. - А вот на этого чернявого генерала погляди. Разве не горный орел?
- О, итальяно? - воскликнул Антонио, обратившись к самому молчаливому гостю - Багратиону.
- Да нет, он - наш. Что ни на есть чистый природный русский, - засмеялся Суворов. - Только с Кавказских гор. Не слыхал? Там он и родился, вырос и там воевал. Он меня уже кое-чему из горной войны научил. Так что давай объясни ему на французском наречии. А о чем не докумекаете, я встряну: князю Петру по-нашему, по-русски растолкую.
- Вы, сказали: он - принц? Настоящий?
- А что? Да, принц, а по-нашему князь, - подтвердил Александр Васильевич. - Я с недавних пор тож в князьях обретаюсь. Мне сюда уж, после Нови и Мантуи, государев указ пришел: за ратные мои труды впредь именоваться мне князем Италийским. Також и всем потомкам моим - мужеского и женского рода. Но то, видишь, - дарованное. У Багратиона сие прозвание природное. Он не просто князь, а - царского рода! И с отцовской и с материнской стороны.
Антонио, не мигая, смотрел на русского чернявого генерала, очень похожего на итальянца. Теперь, когда фельдмаршал заявил, что этот генерал даже не просто принц, а происходит из цесарского рода, он растерялся.
Как же так? - спешно разводил он руками, то оборачиваясь к Суворову, то снова обращая свой взгляд на скромно сидящего рядом за большим обеденным столом черноглазого гостя. Цесарский сын? Но вот же здесь, в их Таверно, в соседнем доме у кума стал на постой человек, о котором все в войске говорят: сын русского императора.
Молод. Высок. Могуч. Только лицом не совсем вышел. У чернявого нос огромный, а у того - пуговкой. И взглянет на тебя ненароком - застынет кровь. Иногда лишь мелькнет что-то доброе в небесно-голубых глазах. Но если что ему не понравится, глаза тут же делаются водянистые, стекленеют.
По утрам, когда он приходит сюда, к фельдмаршалу, где все другие генералы давно уже в сборе, они перед ним разом встают и кланяются. И сам русский главнокомандующий смешно так подбегает к императорскому сыну и чуть не переламывается в поклоне.
Восседает вот за этим столом, иногда развалясь в кресле. Если кто из других генералов к нему обращается, подчас даже не повернет головы. Только перед одним главнокомандующим сбрасывает свою холодность и спесь. Видно, одного его он здесь и уважает. Да нет, с чернявым принцем всегда обходителен. За столом наклонится к нему и что-то скажет на ушко, отчего сам и засмеется громко. Иногда, входя или, наоборот, прощаясь, положит чернявому руку на плечо и даже обнимет. И он, чернявый, с императорским сыном прост, как и со всеми другими, скромен, но ни намека на заискивание.
- Князь Петр - то сущая правда - цесарского происхождения, - вернулся фельдмаршал к разговору с Антонио. - Только другого корня и другой ветви - грузинской.
Не так давно в Милане Багратион поведал ему, как попал в военную службу по протекции светлейшего князя Потемкина. И о своем происхождении рассказал.