- Успокойтесь. - Николай Меншиков встал со своего места у самой двери сарая и приблизился к Петру Ивановичу. - Доктор в который раз уверенно меня обнадежил и велел передать вам: контузия пройдет и не оставит следа. Да в том же уверил главный медик ваш Гангарт. Право, постарайтесь забыться, хоть часок сосните. Я уже подремал, выйду, чтоб вам не мешать, во двор. Хочется на звезды взглянуть - ясным ли будет завтрашний день.
Первые же ядра угодили в расположение Второй сводно-гренадерской дивизий Воронцова и двадцать седьмой дивизии Неверовского; что были выдвинуты впереди флешей у деревни Семеновской. Земля фонтанами пыли и дыма поднялась в нескольких местах, где сидели или лежали, отдыхая, солдаты. Они подхватились и, разбежавшись по сторонам, тут же снова соединились, чтобы составить строй. Батальон за батальоном занял Свои места в обороне.
Багратион, вскочив в седло, был уже у флешей, где подавал команды Воронцов.
Грохот стоял неимоверный. То началась дуэль французской и русской артиллерии.
Как и недавно при торжественном выезде в Смоленск, на Петре Ивановиче была полная парадная форма, а не привычный и особенно любимый им зеленый лейб-егерский сюртук. Блестели и переливчато сверкали золото и алмазы орденов, переливалась густыми небесными оттенками муаровая Андреевская лента, надетая через правое плечо.
- Смотрите, ваше сиятельство, - показал Воронцов рукою в сторону Бородина, - там - такая же канонада. Штурм села иль то - обманный маневр?
- Мы, мы, дорогой Михаил Семенович, - главная Наполеонова цель! - прокричал почти в ухо начальнику дивизии Багратион. - Село, без всякого сомнения, они возьмут с ходу. Но далее - стоп! Далее - только мы их главная добыча, любезный граф.
Генерал-майор Воронцов, сын посла в Англии и сам все детство и отрочество проведший в Лондоне, был по-джентльменски сдержан. Но все ж русская порода в сей необычный и возвышенный момент и в нем взяла верх.
- Стоять будем, пока живы! - воскликнул он. - А может, и мертвыми вызовем страх у неприятеля. Как второго дня при Шевардине. Помните, земля на редуте и даже пушки завалены грудами тел и французы в ужасе отступают.
- Нынче день обещает быть жарким, - неожиданно сбил пафос Воронцова князь Петр. - Вон князь Меншиков ночью не раз выходил из дверей поглядеть, ясно ли высыпали звезды.
Адъютант крутанул красивою головою, отозвался в тон:
- Звезды, ваше сиятельство, многое могут предсказать. Но для сего надобно знать их язык, коим они переговариваются там, во Вселенной. А наш язык - вот он, гремит, точно небеса рушатся, и не на чем будет теперь бедным созвездьям держаться!
- Им, звездам, известна планида каждого из нас, на земле живущих, - вернулся к своей серьезной и в то же время сдержанной англиканской манере Воронцов.
Лицо Багратиона обрело вдруг по-восточному непроницаемое, даже загадочное выражение.
- Мне моя планида давно известна, - едва слышно, как бы про себя, произнес он и тронул шпорами лошадь. - Удачи, граф, тебе и твоим гренадерам.
Теперь ядра тяжелых двенадцатифунтовых русских пушек на расстоянии почти целой версты колошматили ряды строящейся в колонны французской пехоты. Картечь косила целые взводы, но стена синих мундиров казалась неколебимой. Колонны двигались в обход флешей по Старой Смоленской дороге и от Шевардина - по прямой, в лоб. То спешили дивизии Даву и Понятовского, как и предписывала им составленная накануне Наполеонова диспозиция.
Лишь менее получаса длилась эта, под барабаны, атака французов, но, рассеянная пушечным и ружейным огнем, она сорвалась. И снова через полчаса - барабаны сзывают на приступ.
Старые знакомцы по давешнему сражению при Шевардине - егеря Компана идут в полный рост. Вот уже до них триста, двести пятьдесят, двести шагов. Шрапнель рвется над их головами, разит наповал.
Кто-то первый из французов, не выдержав, бросается в лес. За ним - остальные. Но в гущу сбившегося людского стада врывается генерал. Золотые пышные эполеты сверкают огнем. Лошадь топчет тех, кто не желает остановиться и, закрыв головы руками, панически бежит под защиту деревьев.
Паника в неприятельском стане как мгновенно возникла, так быстро и прекратилась. Генерал на коне уже впереди. Это сам дивизионный командир Компан. Он, герой Шевардина, теперь непременно хочет получить и лавры покорителя Семеновских флешей. Но что это? Генерал падает с седла. Его подхватывают и выносят на опушку леса. И этого довольно, чтобы войска снова попятились к лесу!
Маршал Даву как раз оказался всего в сотне шагов от того места, где упал тяжело раненный Компан.
"Святые Отцы услышали мою молитву! - осенил себя размашистым католическим крестом самолюбивый маршал. - Я сам поведу этих баранов, потерявших своего пастыря, в бой до полной победы. Не поляк Понятовский, не хвастун Мюрат займут Багратионовы флеши, а я - бессменный командующий самого первого корпуса "Великой армии".
Он привстал на стременах и, оглядев столпившихся вкруг него солдат, крикнул:
- Вперед! Да здравствует император!
Пушки - в цепь. Пехота - на приступ. Ядрам, кажется, негде упасть. И вот уже свалка на южной флеши. Где синие французские, где темно-зеленые русские мундиры - все вперемешку, все сцепилось, скаталось в рукопашной в один клубок.
И вдруг - вновь оторопь в неприятельских рядах, что волна за волною катятся к Багратионовым флешам.
- Маршал убит! Даву…
Задним не видно, что с их вождем, куда и как его угораздило. Те, кто уносят маршала на плаще, передают, что он весь в крови, сразу не разобрать, убит или ранен.
Теперь ведет солдат в ответный приступ Багратион. Он - в пешем строю, со шпагою в руках. Не отставая, за ним - Неверовский. Это его дивизии дан приказ: отбить занятые укрепления.
И - флешь снова у русских!
Сражение идет уже час, даже чуть с лишком. Но - никакого ощутимого успеха у французов! Даву приходит в сознание после контузии. Оказывается, под ним была убита лошадь, и он, залитый ее кровью, грохнулся на землю. Он морщится, когда узнает, что император распорядился послать к нему на подмогу корпуса Нея и Жюно, а всю кавалерию переподчинить Мюрату.
Багратион, пришпорив лошадь, одним махом вскочил на высокий гребень оврага за деревней Семеновской. Весь горизонт был в султанах дыма; в перелесках, то мелькая, то вновь пропадая за кустами, двигались французские колонны.
"Сплошной ад ожидает нас сей день. Нет, тут не найдется места даже трусу, чтобы где-либо укрыться", - сказал он себе и оглянулся, заслышав приближающийся конский топот.
- Ваше сиятельство, - молодой поручик, серый от хлопьев пыли, привстал в седле, - в ваше распоряжение послан второй пехотный корпус. Я - от самого генерал-лейтенанта Багговута.
- Идет ко мне Карл Федорович? - переспросил Петр Иванович.
"Так он же в Первой армии! Кто его послал?" - хотел расспросить порученца, но тот сам, не дожидаясь вопроса, уточнил:
- Это - приказ Михаила Богдановича. Барклай, сообщил мне Карл Федорович, самостоятельно распорядился направить к вам наш корпус. Полагаю, через какой-нибудь час войска к вам подойдут.
"Барклай, сам? На свою ответственность?.. Через час… - пронеслось в голове Багратиона. - Что ж мне остается, кроме благодарности Михаилу Богдановичу. И я выражу ее. Непременно выскажу ему при случае. А теперь - держаться!"
Началась третья атака французов. Ее возглавил Ней. Он летел на коне впереди колонны, и ни пули, ни осколки ядер и гранат не брали огненно-рыжего Мишеля, храбрейшего из храбрых, как скажет о нем Наполеон. Маршал Ней будет возведен здесь же, на поле Бородина, в степень принца Московского. И, наверное, по заслугам: так стремителен и смел окажется его натиск на Багратиона.
Впрочем, и сам Багратион воздаст ему должное. Когда он, после контузии Неверовского, поднимет остатки дивизии в штыковую атаку против французов, не сможет удержаться от того, чтобы не воскликнуть "браво".
- Браво, отважные французы! - громко выкрикнет князь Петр, сходясь с пехотою Нея.
На каждом редуте у Семеновской - так же, как было два дня назад у Шевардина, - горы трупов. А штурм: не утихает. Начинается четвертая атака из восьми, что обрушат с шести утра до полудня на левое крыло русских войск главные силы Наполеона.
Да, восемь атак! Натиск восьми из одиннадцати французских корпусов на самый малочисленный и самый незащищенный участок русских войск!
Что было в те часы в мыслях главнокомандующего Кутузова, о чем он думал, когда, истекая кровью, армия Багратиона одна сражалась почти со всею Наполеоновой армадой?
Впрочем, ему, вероятно, довольно было осознавать лишь одно, что являлось тогда для него главным: там - Багратион, он спасает всю остальную армию. И он ее спасет. Разве не так было когда-то под Шенграбеном?
Однако уже пятая атака. Багратион спешит к Воронцову и видит, как того, поддерживая под руки, выводят из огня. В руке у графа Михаила Семеновича - обломок шпаги.
- Ранены? Куда? - тревожный вопрос Петра Ивановича.
- В ногу, - показывает Воронцов. - Кажется, я не сдержал своего слова - первым из генералов нынче убываю из строя. Но моя дивизия остается здесь - она почти вся вот в этой земле!
И от дивизии Неверовского - жалкие остатки.
А время - только девяти утра. Три часа кровавого кошмара - позади и еще три таких же, если не ужаснее, - впереди.
Рвутся вперед корпуса Нея и Даву, Жюно и Понятовского… А вот и бешеный натиск сразу трех кавалерийских корпусов Мюрата. Но Багратион бросает навстречу Неаполитанскому королю дивизию кирасир.
Мюрат скачет впереди - всадник с развевающимися над головою перьями, весь в блеске дорогих одежд.