В лес по-прежнему, многие опасались заходить, но увидав однажды семейство шустрых белок, деловито снующих вверх по соснам, бояться перестали и только при виде переполошившихся ворон, бросали корзины и бежали в панике, чтобы выбежав к домам, рассмеяться на собственную глупость.
Жаль только, что никто из пропавших взрослых и детей так и не вернулся, но многие из живущих успокаивались и переставали горевать, когда несколько раз в году священник, отец Алексий вместе со стареньким отцом Николаем и преобразившимся псаломщиком Витенькой шли с крестным ходом к лесу. На их молитвенные бдения слетались любопытные вороны, а иной раз прилетали сороки, которые во множестве поселились в глубине леса.
Дед Паша выздоровел и по-прежнему принялся ежедневно обходить лесные угодья. С радостью замечая в пустом прежде лесу лосей, зайцев, кабанов. Компанию ему часто составлял Палыч, который решил забросить наступающую старость, как забрасывают иные выздоровевшие костыли, куда подальше.
Забегая вперед, скажу, что!
Закончив школу, Глеб с Сашкой поступили в лесной институт и, отучившись, сменили значительно постаревших лесничих. Тем более, к власти в России пришли нормальные люди, команда правителей, болеющая за становление страны не на словах, а на деле. Нина, вытянувшись в худенькую, красивую девушку окончила педагогический институт и вернулась в поселок учительницей младших классов. Скоро, весь поселок, без исключения гулял на ее свадьбе с Сашкой, и только мать жениха отсутствовала. С ней стали происходить метаморфозы, и она позеленела, совсем, как кровавая ведьма. А, если учесть ее склочный характер, склонность к истерии и абсолютную злобность, можно понять чувства поселян, которые вызвали для нее в один прекрасный день скорую психиатрическую помощь. Психиатры посчитали ее своей клиенткой и немного пролечив, перевезли в лесной интернат для душевнобольных, где сашкина мать принялась пугать больных непредсказуемыми визгами, обращенными в сторону сосен. Вот только кем она себя в этот момент воображала, жертвой или напротив ведьмой, неведомо.
Молодожены сделали ремонт, выбросили хламную мебель и поселились на правах хозяев в доме у Сашки.
Ученый Михаил Терентьев написал большую статью о гибели своих товарищей в экспедиции горах Кавказа, и теперь ученый мир принял его доказательства. Археолог завел себе ручного ворона. Птица с мудрым видом восседала у него на плече, и Михаил повсюду появлялся только с ней, впрочем, далеко обходя лесные массивы.
Дождавшись рождения внучки, мать Нины перестала переживать, а погрузилась с головой в будни новой семьи, создавая комфортные условия для чрезвычайно говорливого младенца, на которую Сашка поглядывал с опаской, но успокоенный женой и тещей, что в этом возрасте все дети болтливы, вздыхал с облегчением, надеясь на лучшее…
Налимов
1
Валентину Михайловичу Налимову было почти семьдесят лет. Несмотря на солидный возраст, он не ощущал себя стариком, волочился за женщинами и смеялся над немощной старостью.
Стоя в очереди за простоквашей, до которой Налимов был большой охотник, он громко негодовал на старух, задерживающих остальных покупателей своей невменяемостью.
Налимов водил машину, иномарку цвета детской неожиданности и нажимал на клаксон всякий раз, когда дорогу переползал ветхий старик. При всем, при этом Налимову казалось, что старики эти на много лет его старше.
Однажды, он увлекся женщиной сорока лет, худенькой, большеглазой, одинокой, с чудесным именем – Валентина. Правда, у нее была дочь, подросток, но Валентин Михайлович не заморачивался знакомством с ребенком своей избранницы. Зачем? Когда можно было и так встречаться!
Как-то, в жаркий июльский денек, Налимов убедил Валентину съездить на озеро, неподалеку от города. Она согласилась.
– Здорово ведь, а? – хохотал Налимов, почесывая волосатую грудь, и тут же подпрыгнул, ухватившись за свою пятую точку так, будто его подстрелили.
– Ай-ай, – верещал он, крутясь на месте, его ладони с бешеной скоростью хлопали по телу.
– Что такое? – подскочила она, бросаясь на помощь со всей самоотверженностью бескорыстных душ.
Но Налимов уже мчался к воде. Плюхнулся, поплыл, уходя от невидимых преследователей.
Нырнул. Вынырнул. Она наблюдала с берега, не в силах постигнуть загадочности его действий.
Но тут над ее ухом прозвенел комар, затем другой, третий. Валентина нагнулась к широко разросшемуся зеленому кусту, отломила ветку и в два-три взмаха прогнала надоедливых насекомых.
По дороге, к городу, Налимов молчал, сердито глядя вперед, добравшись до ее дома, наблюдал, как она, мило улыбаясь, прощается с ним и идет к подъезду. И тут, решился, выскочил из автомобиля, трижды проверил, запер ли машину и последовал за Валентиной.
– Я всегда смотрю, как, кто живет! – заявил он. – По обстановке квартиры сразу видно, с кем имеешь дело!
Валентина улыбалась и потерянно молчала.
Ворвавшись в квартиру, Налимов обнаружил не богатую обстановку, простенькие занавесочки на окнах, старенький телевизор и пятнадцатилетнюю дочь Валентины.
Дочь смотрела на него с неприязнью.
– Это еще что такое? – указывая на него пальцем и угрожающе надвигаясь на мать, спросила она.
– Мой, – начала, было, объяснять Валентина…
Но Налимов выскочил вон, громко хлопнув дверью.
– Еще чего, – шипел он, злобно оглядывая многоэтажку своей бывшей подруги, – проехали!
2
Проснулся Налимов в отличном настроении, как всегда за три часа до начала работы. Он тратил огромное количество времени на чтение газет, просмотр утренних телевизионных новостей, выбор одежды, бритье и завтрак.
Оглядывая в зеркало свою ладную, хотя и полноватую фигуру, замурлыкал:
"Вот и славненько!"
Жил Валентин Михайлович один, родители померли, жена ушла к другому, но, ни о первом, ни о втором потрясении своей жизни он предпочитал не думать вовсе. Обстановку квартиры, правда, изменил, сделал капитальный ремонт, переменил всю мебель, с легкостью избавляясь от древних кресел и диванов. Нисколько не поколебался, относя книги, многими из которых зачитывался еще в детстве, на помойку. А приобретя в элитном магазине дорогой мужской костюм, почувствовал, что закрыл дверь в прошлое. Оказалось, плотно закрыл.
На улице, как-то повстречал свою бывшую жену и не узнал, прошел мимо. Она окликнула, с обидой в голосе, оглядела его удивленно. Налимов смотрел непонимающе, кто эта женщина и почему предъявляет ему претензии? После взаимных оскорблений, наконец, узнал.
– Та-та, подурнела, осунулась! – покачал он головой, вспоминая жену в девичестве. – Морщины, вон, на лице!
Она озадаченно нахмурилась:
– Не мудрено почти в шестьдесят лет!
Налимов бросил на нее злорадный взгляд:
– К тому же и постарела!
– А ты?
– Что я? – переспросил Налимов. – Я – успешный человек!
Она взглянула ему в лицо и содрогнулась от самоуверенности холодных мутных глаз и недоброй улыбки тонких губ.
– Больной ты человек!
Повернулась и ушла.
Валентин Михайлович, нисколько не сожалея о бывшей жене, оправил костюм, бережно разгладил галстук и, взяв со стола заготовленную с вечера шпаргалку, заговорил энергичным, молодым голосом, обращаясь к своему зеркальному отражению. Ему предстояло выступать перед убитыми горем родственниками, друзьями, коллегами. Налимов готовился к похоронам своего товарища, скончавшегося от болезней, вызванных старостью, в семьдесят один год.
Отрепетировав речь Налимов гордо усмехнулся и послал зеркальному двойнику воздушный поцелуй.
3
Налимов терпеть не мог менять свои привычки, любил чистую просторную одежду, ежедневный контрастный душ и комфортное мягкое кресло. Обедать он ездил домой, но если случалось вкушать пищу где-то в другом месте, моментально превращался в параноика.
– Из чего это приготовлено? – с подозрением оглядывая пирог с мясом, спросил Налимов.
– Из мяса убитых обедающих, – равнодушно обронила официантка, – привередливых гостей, вроде вас!
И отступив, посмотрела на него придирчиво:
– Жиру много, но пригодится вместо растительного масла!
– Что вы себе позволяете? – вскричал Валентин Михайлович. – Я жаловаться буду!
– Кому? Вы же будете убиты и съедены!
И пошла в кухню, покачивая бедрами.
Налимов фыркнул и посмотрел на поминальные столы. Постные блюда, постные лица, что он тут делает?
В дверях Налимов столкнулся с мэром города, Павлом Ивановичем Щербаковым.
– А, Валентин Михайлович и ты здесь! – схватил его за локоть Щербаков и поволок за собой.
Рассыпаясь в соболезнующих словах и не выпуская обмякшего в твердой руке мэра города, Налимова, Павел Иванович обошел все поминальные столы, всем присутствующим посочувствовал.
– Каково, а? – кивая на закрывшуюся за ними стеклянную дверь ресторана, где проходили поминки, сказал Щербаков.
– Все там будем! – с готовностью ответил Валентин Михайлович, имея в виду покойника.
– И сколько ему было лет?
– Совсем старый, – махнул рукой Налимов, – семьдесят один.
На что Щербаков как-то странно поглядел на Налимова, но ничего не сказал.
– Сейчас бы чаю, – жалобно простонал Валентин Михайлович, вспоминая недопитую дома большую кружку зеленого чая.
– У меня с собой как раз бутылочка великолепного крепкого чая, – достал из портфеля Щербаков бутылку коньяка.
– Что ты, я за рулем! – замахал на него, Налимов.
– А мы к тебе домой поедем, – подмигнул Щербаков и хохотнул, – обедать!
Налимов смешался. Но Щербаков не дав усомниться, заметил:
– Завернем на рынок, продуктов купим, я плачу!