Берил Тимс остолбенела при виде леди Эдвины, восседающей в кабинете, - сна ни в одном глазу, лицо напудрено, вечернее платье из черного атласа со свежими следами осыпавшейся пудры на воротничке и плечах. Миссис Тимc клокотала, однако с жеманной улыбкой Английской Розы осторожно поставила поднос на столик перед древней Эдвиной, которая в эту минуту осведомлялась у бывшей духовной особы:
- Вы ведь священник из Уондзуорта, хотя и в мирском платье?
- Леди Эдвина, вам нужно отдыхать, - попробовала выманить ее миссис Тимc. - Давайте пойдемте со мной. Пойдемте-ка.
- Что вы, что вы, господи сохрани, - ответил отец Эгберт, выпрямляясь на стуле и оглаживая свою куртку a la принц Уэльский. - Я не принадлежу к числу слуг какой-либо церкви.
- Вот те раз, а я-то почуяла в вас духовную особу.
- Матушка! - произнес сэр Квентин.
- Прошу вас, - сказала миссис Тимс, - это серьезное собрание, деловое собрание, которое сэр Квентин…
- Вам как налить? - спросила леди Эдвина у Мэйзи Янг. - Слабого? Крепкого?
- Среднего, пожалуйста, - ответила мисс Янг и глянула на меня из-под мягкой фетровой шляпы, словно я могла придать ей мужества.
- Матушка! - произнес сэр Квентин.
- Что у вас там с ногой? - спросила леди Эдвина у Мэйзи Янг.
- Несчастный случай, - тихо ответила мисс Янг.
- Леди Эдвина! Ну можно ли расспрашивать о… - начала миссис Тимc.
- Перестаньте хватать меня за руку, Тимc, - сказала Эдвина.
Разлив чай по чашкам и спросив баронессу Клотильду, как ей удается уберечь горностаевую накидку от моли без помощи нафталина (я тем временем помогала сэру Квентину разносить чашки), Эдвина сказала:
- Ну а теперь нужно пойти вздремнуть.
Она отвела руку Берил Тимс и позволила сэру Эрику помочь ей подняться. Когда она вышла в сопровождении миссис Тимс, посыпались восклицания: "Как мило", "В ее-то годы", "Великолепная старость". Они продолжали все в том же духе, отдавая должное кексу под звон чайных ложечек о фарфор, когда дверь еще раз открылась и леди Эдвина заглянула в комнату.
- Прекрасная была служба, не терплю пения гимнов, - сказала она и ушла.
В кабинет просеменила Берил Тимс, собрала посуду и шепнула мне на ходу:
- Вернулась в постель. А еще называет меня Тимс, без миссис, какая наглость!
Я сидела в уголке за пишущей машинкой и вела протокол, пока не кончилось обсуждение воспоминаний, - до шести вечера, хотя рабочий день у меня кончился в половине шестого.
- Когда дойду до войны, - сказал сэр Эрик, - найдется о чем вспомнить. Это был пик моей жизни.
- Я утратил веру как раз в военные годы, - заявил отец Эгберт. - Так что для меня это тоже пик жизни. И боролся я с Господом всю ночь до рассвета.
Миссис Уилкс заметила, что далеко не каждой женщине, ставшей свидетельницей грубых крайностей российской революции, удалось, как ей, уцелеть.
- Это в корне меняет обычное чувство юмора, - объяснила она, ровным счетом ничего не объяснив.
Я вела протокол у себя в уголке. Вспоминаю, что баронесса Клотильда, перед тем как уйти, обратилась ко мне;
- Вы, надеюсь, не пропустили ничего важного?
Мэйзи Янг - она опиралась на трость и все еще пропускала между пальцами, словно уздечку, ремешок от сумки - спросила меня:
- Где достать книгу, о которой мне рассказал отец Эгберт Дилени? Это чья-то биография.
В общем гаме они со священником как-то умудрились поговорить. Нацелив карандаш на блокнот, я обратилась за разъяснением к отцу Дилени.
- "Apologia pro Vita Sua", - сказал он, - Джона Генри Ньюмена.
- Где мне ее найти? - спросила мисс Янг.
Я пообещала взять для нее эту книгу в публичной библиотеке.
- Если уж браться за автобиографию, так нужно равняться на образцы, не так ли? - заметила она.
Я ее заверила, что "Оправдание" относится к их числу.
- Увы, - пробормотал отец Эгберт про себя, но так, чтобы мы его услышали.
Они разошлись только в четверть седьмого. Я пошла за леди Эдвиной - отвезти ее к себе ужинать.
- Она крепко спит, - сказала Берил Тимc. - И вообще она нарушила свое обещание, так что нечего вам из-за нее беспокоиться.
Сэр Квентин стоял рядом и слушал. Тимc воззвала к нему:
- С чего это нам платить за такси и вообще хлопотать с ней? Собранию-то она все-таки помешала.
- Но все ведь остались довольны, - сказала я.
Сэр Квентин сказал:
- Не знаю, как вы, но я лично пережил mauvais quart d'heure: бедная мать, она способна ляпнуть или совершить все что угодно. Я снимаю с себя всякую ответственность. Эти mauvais quart d'heure…
- Пускай поспит, - решила Берил Тимс.
Когда я уходила, сэр Квентин напомнил:
- У нас с вами джентльменское соглашение - не обсуждать и не предавать гласности протоколы "Общества", не так ли? Все это строго конфиденциально.
Не будучи джентльменом ни в одном из возможных смыслов слова, я с готовностью согласилась; я всегда питала слабость к иезуитской казуистике. Но в ту минуту я могла думать только об этом собрании - оно повергло меня в восторг.
Домой я пришла в восьмом часу. Домохозяин мистер Алекзандер протопал вниз по лестнице, чтобы встретить меня, когда я открыла дверь в подъезд.
- Вас там ждет пожилая дама. Я впустил ее к вам в комнату - ей требовалось присесть. И показал где туалет - ей было нужно. В туалете она оставила лужу.
В своей комнате я нашла леди Эдвину, закутанную в длинную шиншилловую накидку: она сидела в плетеном кресле между книжным шкафом и оранжевой коробкой, в которой я хранила продукты, и вся сияла от гордости.
- Я удрала, - сообщила она. - Обвела их вокруг пальца. Такси не было, но меня подвез какой-то американец. А книги - сколько же их у вас! И вы их все прочитали?
Я хотела позвонить сэру Квентину - сказать, что его мать у меня. Мой телефон был подсоединен к домашнему коммутатору в подвале. Коммутатор не ответил, что было в порядке вещей, и я постучала по рычагу, чтобы привлечь внимание. Низкооплачиваемый привратник, краснолицый и раздражительный, живший где-то в том же подвале с женой и детьми, ворвался ко мне с криком, чтобы я перестала стучать. Насколько я поняла, кто-то сверхурочно занимался ремонтом коммутатора.
- Щит под напряжением! - проорал привратник. Мне понравилась эта фраза, и я по привычке извлекла ее из-под обломков свары, чтобы сохранить впрок.
- Леди Эдвина, - сказала я, - они хоть знают, где вы? Я не смогу позвонить.
- Никто не догадается, что меня нет, - ответила она. - Они думают, будто я легла спать, приняв снотворное, только я спустила снотворное в унитаз. Зовите меня просто Эдвиной, чего, заметьте, я не позволяю Берил Тимc.
Я извлекла чашки, блюдца, тарелочки и приготовилась весело провести вечер. Под ноги старой даме я подсунула три тома полного Оксфордского словаря английского языка. Вид у нее был царственный и в то же время очень домашний; мочевой пузырь ее совсем не беспокоил, она всего раз попросилась в уборную; восторженно покрякивая над селедочной икрой, она сравнивала ее с настоящей - "одно и то же, только рыба разная".
- Ваша комната так напоминает Париж, - заметила она. - Художники, которых я знала… - Она задумалась. - Художники и писатели, они, конечно, преуспели. И вы тоже…
Я поспешила ее заверить, что это маловероятно. Мне было как-то боязно связывать себя и успех, тем самым как бы умаляя достоинства моих уже порядком поднакопившихся сочинений, из коих всего лишь восемь стихотворений увидели свет в тонких малотиражных журналах.
Я выбрала одно неопубликованное стихотворение, которое высоко ценила, несмотря на то что его заворачивали из восьми редакций и оно на протяжении года возвращалось с неизменной утренней почтой к родным пенатам в конверте, который я посылала вместе с ним, снабдив маркой и обратным адресом. Может быть, выпавший этому стихотворению жребий парии и заставил меня его полюбить. Старая дама теребила шиншиллу, вцепившись длинными красными ногтями в серебристо-серый мех. Стихотворение называлось "Metamorphosis".
Как эта боль актиниям знакома,
Что, в страхе отклониться от природы,
Стремятся все ж - упрямо, своенравно -
Дышать иным дыханьем, превращаясь
В тварь из цветка, и пытка длится вечно.
Когда я читала приведенную первую строфу, явился мой любовник Лесли, открыв дверь полученным от меня ключом. Он был высок и сутуловат. Свежий цвет молодого лица оттеняла белокурая прядь, которая свисала ему на глаза. Я им гордилась.
- Как поживаете? - спросила Эдвина, когда я их познакомила. Она еще раньше мне объяснила, что раз у нее плохая память на лица и имена, то она со всеми здоровается одинаковым "Как поживаете?" - на тот случай, если встречалась раньше.
- Благодарю, прекрасно, - сказал Лесли, забывая ответить ей тем же. Он частенько выводил меня из себя неучтивостью в мелочах. Весь в своих многочисленных личных проблемах, он был слишком большой эгоист, чтобы отвлечься от них сейчас, когда я дарила ему это великолепное привидение, Эдвину, - древний, морщинистый, накрашенный призрак в роскошных мехах.
Пока он стягивал пальто и усаживался на диване-кровати, Эдвина любезно осведомилась:
- Какова ваша профессия, сэр?
- Я критик, - сказал Лесли.