И теперь уже тридцать тысяч джигитов, издавая свирепые вопли, ринулись на русский стан. Сотники, темники и мурзы, увлекая за собой воинов, страшно визжали:
- И‑ойе! И‑ойе! Уррагх!
И вновь дружным огнем встретили яростно напиравшего неприятеля русские пушки. Над песчаной равниной заклубились тучи пыли. Кони шарахались в стороны, ржали, поднимались на дыбы, выкидывая из седел всадников, которые погибали под копытами испуганных лошадей.
Но все же татары упорно неслись вперед. Приблизившись к дощатому городку, воины на полном скаку метали через тын копья, спускали тетиву, поражая меткими калеными стрелами ратников Передового полка.
Но тут ударили в гущу конницы две тысячи пеших стрельцов из пищалей и самопалов.
Монгольские тумены остановились, а затем, резко повернув коней, вновь понеслись назад, оставив на поле брани тысячи поверженных наземь трупов.
Русское воинство ликовало. Опытный воевода Федор Иванович Мстиславский, неторопливо поглаживал окладистую пушистую бороду, сказал степенно окружившим его князьям и боярам:
- Непривычно ордынцам под ядрами и пулями скакать. Лихо пушкари и пищальники басурман бьют…
- Нашим пушкам нет равных. Ливонцы и свейцы до сих пор помнят их силу. Андрейку Чехова и затинщиков следует наградить щедро за радение, ‑ произнес князь Андрей Телятевский.
- До награды еще далеко. Монголы упрямы. Орда их несметна. Вначале надлежит бой выиграть, ‑ посуровев, проговорил воевода, поглядывая из‑под ладони на отступавших татар.
Узнав о больших потерях и поняв, что урусов смять нелегко, крымскому повелителю пришлось согласиться с доводами Сафы‑Гирея.
- Выманите неверных из лагеря и перебейте, как паршивых собак, ‑ отдал хан военачальникам свой новый приказ, недовольный ходом сражения.
Такого прежде не бывало. Тумены обычно в степных боях, яростно налетев на противника, опрокидывали его и начисто уничтожали стрелами, копьями и мечами. А здесь ‑ стена, о которую споткнулись джигиты. Урусы надежно укрылись в своем боевом городке, укрепившись сотнями пушек и тысячами пищалей. Их ядра и картечь летят в конницу из стана и монастырей.
О, аллах! Помоги низвергнуть язычников!
Из каждого тумена темники выделили по сотне багатуров и направили их к русскому стану. Джигиты придвинулись к вражескому городку и остановились на безопасном расстоянии, выжидая урусов.
От татарской конницы отделился огромный, словно копна, воин в серебристой кольчуге. На резвом и сильном степном коне, покрытом защитным кожаным панцирем, он дерзко приблизился к боевому городку и поднял над головой хвостатое копье, вызывая уруса на поединок.
На ратном поле застыла тишина. Лишь слышались предсмертные стоны раненых и хрипы умирающих коней. Замолкли пушки, пищали, походные трубы, рожки, бубны и барабаны. По отважному багатуру не стреляли, не пускали из тугих луков стрелы. Таков закон ратного поля: одинокий воин, требующий боя, пользуется с незапамятных времен полным неприкосновением. Иначе бог покарает любого, кто посмеет нарушить издревле заведенный обычай.
Тысячи глаз устремились на могучего, закованного в броню всадника, горделиво застывшего с поднятым копьем. Сердца русских воинов наполнились гневом и неумолимо звали их на бой с иноверцем. Многие с надеждой поглядывали на воеводский, расшитый золотом голубой стяг, ожидая, кого же выберет князь Тимофей Трубецкой из своего Передового полка на схватку с татарином.
Но все знали ‑ ордынцы выставили самого сильного и искусного воина, повергшего разящим мечом уже не один десяток ратоборцев. У кочевника тяжелая рука, верный наметанный глаз и свирепое сердце завоевателя, не ведавшее и тени страха.
Бой будет нелегок. Нужен славный витязь ‑ стойкий, мужественный, чтобы не осрамиться, не уронить чести русского войска.
Это понимали ратники, об этом думали воеводы. К белому шелковому шатру князя Тимофея Трубецкого прибыл из Большого полка сам Федор Иванович Мстиславский. Глянув на князей и бояр в сверкающих дорогих ратных доспехах, молвил:
- Уж больно спесив басурманин ‑ под Москвой гуляет. Не пора ли поганому и на свое место указать, бояре? Наши удальцы‑молодцы в поле рвутся. Кого против злого нехристя выставим?
Вышел вперед князь Андрей Телятевский ‑ статный, широкоплечий. Высказал твердо:
- С татарами у меня особые счеты, князь Федор. Вотчину мою когда‑то испепелили, над сестрой надругались. Зол я на поганых. Отпусти меня с татарином биться…
- Спасибо тебе, княже. Воистину обрадовал. Не перевелись, знать, среди князей ратоборцы. Ведаю о твоих поединках по ливонским походам. Добрый воитель. Одначе на поле тебя не пущу. Твое место здесь. Ежели Тимофей Трубецкой голову в битве сложит ‑ тебе в Передовом полку воеводой быть. Так с Борисом Федоровичем и великим государем порешили. Ты и родом своим высок и воин отменный, ‑ проговорил Мстиславский.
Телятевский хотя и был польщен словами князя, но все же решением воеводы остался недоволен. Уж очень хотелось выйти в поле к ордынцу. Однако вслух промолвил:
- Волю государя не смею рушить, воевода. Спасибо за честь.
К боярам протолкался крупный большеголовый дворянин в шеломе и стальном панцире. Низко поклонился князю Мстиславскому и запальчиво заговорил, ударяя себя тяжелым кулаком в грудь:
- Мочи нет смотреть на похвальбу басурманскую. Дозвольте, бояре, мне с татарином поразмяться. Силушкой меня господь не обидел. Застоялся я тут в городке.
- Имя свое назови, молодец.
- Митрий Капуста ‑ дворянин поместный. Выпускай, воевода, а не то сам пойду. Я поганого единым ударом наземь свалю.
К Федору Мстиславскому наклонился один из ближних челядинцев, сказал негромко:
- Сей дворянин навеселе, князь.
Воевода крякнул с досады. Дворянин ‑ виду богатырского, чисто Илья Муромец. Такой бы не осрамился. Да жаль ‑ зелена вина хватил.
Федор Иванович нахмурился, сказал строго:
- На татарина надлежит без хмеля ходить, братец. Здесь одной силы мало. Нужна сноровка и голова разумная. Так что посиди покуда, Митрий.
Капуста обиженно фыркнул и отошел в сторонку. Князь Андрей Телятевский после недолгого раздумья вновь подошел к воеводе.
- Уж ежели, Федор Иванович, меня на бой не пускаешь, тогда дозволь моему ратнику в поле выйти.
- Чем примечателен твой ратник, княже Андрей?
- Парень молод, силен, разумен и на коне проворен. Не подведет ‑ за то словом своим ручаюсь.
- Зови своего молодца, княже.
Иванка Болотников предстал перед князем. Воевода и бояре пытливо оглядели ратника. Высокий, плечистый. С виду могутный детина, однако татарин много крупнее будет. Выдюжит ли?
Заметив в глазах воеводы сомнение, Телятевский снова заверил князя:
- Звать его Иваном. Из пахарей он. Сам не раз видел ‑ силы непомерной сей удалец…
Князь Федор Иванович кивнул головой, сошел с коня и шагнул к Болотникову.
- Не посрамишь земли русской, молодец? Ведаешь ли, на что идешь?
- Ведаю, воевода. Со щитом вернусь, ‑ спокойно и коротко отозвался Болотников.
- Ну, храни тебя бог!
Князь Мстиславский троекратно облобызал ратника и протянул ему свой меч.
- Знатными мастерами сей меч кован. Верно служил он мне в ратных походах. Надеюсь и сегодня не подведет.
Иванка принял меч, молча поклонился князю и взмахнул на коня. Перед ним расступились ратники, подбадривая его выкриками.
Напутствуя Болотникова, князь Телятевский предложил ему заменить свою лошадь:
- Конь у тебя пахотный. На нем далеко не ускачешь. Басурманские лошади быстры и резвы. Возьми коня у Якушки.
- Спасибо за добрый совет, князь. Однако менять коня не стану. Привык я к Гнедку, все повадки его мне ведомы. А чужой конь ‑ потемки.
- Ну, как знаешь, парень.
Перед тем, как выехать из боевого городка, молодого ратоборца благословил чудотворной иконой архимандрит Данилова монастыря.
- Мужайся, сыне. Помни бога, и он дарует тебе победу над нехристем.
А затем прорвался к ратнику Афоня Шмоток и протянул маленький кожаный мешочек на голубой тесьме.
- Удачи тебе, Иванка. В поле ‑ ни отца, ни матери: заступиться некому. Накинь на грудь мою ладанку. В ней землица с родной отчизны. От ворога сохранит.
Ладанку от бобыля Болотников принял. Снял шелом и надел через голову мешочек на широкою грудь, обтянутую чешуйчатой кольчугой.
- Может, накажешь чего‑нибудь Исаю? Неровен час, ‑ вздохнув, тихо промолвил бобыль.
- Из похода приду ‑ сам все обскажу, Афоня, ‑ проговорил Иванка и, поправив на голове шелом, выехал в ратное поле.
Глава 64
ПОЕДИНОК
Хан Казы‑Гирей, нервно закусив нижнюю губу, мрачно восседал на коне и, прищурив острые волчьи глаза, молча вглядывался в свои застывшие боевые сотни. Непривычно для хана складывается битва. Урусы ‑ сметливы и упрямы. Они, как всегда, не спешат. Багатур Ахмет уже давно стоит с поднятым копьем, а они все мешкают. Сказал с издевкой:
- Презренные трусы! Они боятся моего славного джигита.
Находившийся вблизи повелителя Резван‑паша, поглаживая рыжую бороду, проговорил хану:
- Урусы ‑ храбрые воины. Они пошлют к Ахмету достойного наездника.
- Мой тургадур не знает равных во всей вселенной. Ахмет сильнее барса. Он укрощал тигра и носил на своих плечах дикую степную кобылицу. Мой могучий джигит проткнет копьем уруса и на поднятой руке принесет его к моему шатру. И так будет!
- С нами аллах, повелитель, ‑ опустив глаза, произнес паша турецких янычар.