Калистрат ‑ человек набожный, потому сразу перекрестился и снова повернулся к речистому, озорному бобылю.
- Отчего так, сердешный?
- Никогда не плюй, батюшка Калистрат Егорыч, на правый бок да на праву сторону. Помни ‑ ангел хранитель при правом боке, а дьявол при левом. Вот на него и плюй да приговаривай: аминь и растирай ногой.
Мужики гоготнули. Приказчик, не удостоив ответом Афоню, крякнул, вскинул бороденку и сказал строго:
- Нам тут рассусоливать неча. Айда, мужички, на гумно. Дела ждут.
Бобыли и сыны крестьянские нехотя потянулись за приказчиком. Рядом с Калистратом находился и Мокей, косясь злыми глазами на Иванку. Болотников, сцепив кулаки, шел среди парней и думал: "Столкнемся ночью, либо в лесу на узкой тропе ‑ не разминемся. А там господь рассудит ‑ кому еще землю топтать".
Княжье гумно ‑ на краю села, возле ярового поля. Обнесено крепким высоким частоколом. Высятся над тыном два замшелых амбара. Изготовлены срубы со времен великого князя Василия. От старости потемнели, накренились, осели в землю. Вконец обветшала после вьюжной снежной зимы кровля с резными затейливыми петухами по замшелым конькам.
В первый же день после грозы приказчик зашел в амбар и ахнул: дождь просочился через крышу и потолок и подмочил сверху зерно в двух ларях. Почитай, четей пять испортилось. Добро еще князь не проведал!
Калистрат тут же приказал Мокею убрать из ларей сырое зерно и спрятать его подальше от строгого господского взора.
Приказчик подвел мужиков к амбару и ткнул перстом в сторону крыши.
- Подновить кровлю, сердешные, надо. Берите топоры и ступайте в лес новые стропила ладить.
"Вот торопыга. Отчего сразу про топоры не сказал", ‑ недовольно покачал головой Афоня, возвращаясь в свою избенку.
Проходя мимо крепкой, срубленной в два яруса приказчиковой избы, бобыль столкнулся с веснушчатой, розовощекой девкой в льняном сарафане. На крыльце размахивала руками и истошно кричала дородная высокая баба супруга Калистрата.
- Чево, дуреха, встала! Лови касатушку мою. Мотри, сызнова сбежит любимица моя, а ей цены нет. Лови‑и‑и!
Девка метнулась за огненно‑рыжей кошкой, споткнулась на дороге и шлепнулась в мутную лужу.
Баба еще пуще заголосила. Афоня усмехнулся и побрел дальше. Приказчикову супругу знали на селе придурковатой, недалекой. Любила баба поесть, поспать. Была лентяйкой, каких свет не видел. Жила с причудой: развела в своей горнице десятка полтора лохматых кошек, которые были ей дороже сына родного. Калистрат поначалу бил неразумную бабу, потом плюнул, махнул на все ее затеи рукой и стал почивать в нижней горнице.
Афоня, раздумывая, брел по дороге, а потом смекнул: "Дунька‑кошатница глуповата. Принесу ей своего кота и о грамотках сведаю".
В лесу Калистрат показал мужикам место, где можно вырубать сосну. Застучали топоры, со стоном западали на землю длинноствольные деревья, приминая под собой мшистые кочки и дикое лесное разнотравье. Тут же обрубали сучья, сосну рассекали на части, грузили на телеги и вывозили на гумно.
Калистрат суетился возле мужиков, торопил:
- Поспешайте, сердешные. Вечером бражкой угощу. После полудня, сгрузив с телеги бревна, Иванку и Афоню позвал на гумно приказчик.
- Подсобите, ребятушки, кули с зерном в ларь перетащить.
Бобыль и Болотников вошли в амбар. Во всю длину сруба в два ряда протянулись наполненные золотистым зерном лари. Шмоток присвистнул, зачмокал губами.
- Мать честная! Хлебушка на всю вотчину хватит, а‑яй!
"Вот где наши труды запрятаны. А князь последние крохи у селян забирает. Здесь и за три года мужикам хлеба не приесть. Вот они боярские неправды!" ‑ с горечью подумал молодой страдник.
- Борзей, борзей, ребятушки. Чего встали? Ссыпайте кули в ларь.
Мужики пересыпали зерно в порожний ларь и сразу же приказчик заторопил их снова в лес, а сам проворно закрыл ворота на два висячих замка.
К вечеру, возвращаясь из леса и увидев, что приказчик еще остался с плотниками на княжьем гумне, Шмоток покинул Иванку и шустро засеменил к своей избенке.
Войдя в горницу, вытащил за хвост из‑под печи кота, но тотчас отпустил и горестно завздыхал:
- Уж больно ты неказист, Василий. Телесами худ, ободран весь. Ох, уж нет в тебе боярского дородства. Экий срамной…
- Что с тобой приключилось, батюшка? ‑ в недоуменье вопросила Агафья.
Шмоток не ответил, опустился на лавку, поскреб пятерней затылок, затем поднял перст над головой, лукаво блеснул глазами и вышмыгнул во двор.
- Спятил, знать, Афонюшка мой, ‑ в испуге решила Агафья и выбежала вслед за супругом. Но того и след простыл.
Вскоре Афоня с мешком постучался в приказчикову избу. Спросил матушку Авдотью у появившейся в дверях дворовой девки.
- Занемогла наша матушка. Притомилась чевой‑то, в постельку слегла, сердобольно отвечала девка.
- Сичас ее мигом выправлю. Поведай Авдотье, что я ей знатный гостинчик принес.
Девка кивнула головой и затопала по лесенке в верхнюю горницу. Оставшись один, Афоня обшарил вороватым взглядом всю горницу, заглянул за печь, под лавки, но заветного сундучка не приметил.
"Неужто в княжьем терему грамотки запрятаны"? ‑ сокрушенно подумал Шмоток.
- Велено ступать наверх, ‑ сказала бобылю девка.
Шмоток открыл дверь в горницу и ошалело застыл на пороге, забыв по обычаю сотворить крестное знамение. Афоню оглушил дикий кошачий вой. На полу сцепились две откормленные серые кошки, другие скакали по лавкам, выглядывали с печи, с полатей, носились друг за дружкой.
Авдотья преспокойно, скрестив пухлые руки на круглом животе, восседала в деревянном кресле, подложив под ноги пуховичок. Она в летнике голубого сукна, на голове плат малиновый. Глаза сонные, опухшие.
Баба зевнула, широко раскрыв рот, и тихо проронила:
- Помяни, осподи, царя Давида и вся кротость ево… Чево тебе, мужичок?
На столе чадит сальная свеча в железном шандале.
Афоня пришел в себя и глянул по сторонам. Екнуло сердце: в правом углу, под киотом с угодниками, стоял железный сундучок.
Бобыль сдернул шапку с головы, с размаху швырнул ее на сундучок, перекрестился.
Авдотья икнула ‑ знать только что обильно откушала ‑ и прибавила голос на мужика:
- Пошто святое место поганишь, нечестивец?
- Чать не икона, матушка Авдотья. Пущай полежит мой колпак на сундучке.
- Ишь чего удумал. Там дела княжьи, а он свой колпак дырявый…
- Уж ты прости меня, непутевого, матушка. Я ведь запросто, по‑мужичьи… Кошечку‑голубушку тебе в подарок принес, ‑ с низким поклоном высказался Афоня и убрал шапку с сундучка.
Баба сползла с кресла, встала посреди избы, подперев толстыми ручищами крутые бедра. Глаза ее потеплели, лицо расползлось в довольной глуповатой улыбке.
Афоня вытряхнул из мешка большого пушистого кота, вымолвил умильно:
- Смирен, разумен. Для тебя, матушка, кормил да лелеял. Одна ты у нас на селе милостивица. Сохрани тебя, осподь.
Авдотье кот явно по душе пришелся. Потянулась в поставец за медяком.
- Вот тебе алтын, мужичок. Потешил, ишь какой котик справный…
Афоня, посмеиваясь, вышел из приказчиковой избы. Брел по дороге, думал: "Удачливый день. Теперь знаю, где порядные грамотки хранятся… А батюшка Лаврентий наищется своего кота, хе‑хе. И ловко же я его сцапал, прости, осподи…"
А дождь все моросил да моросил.
Глава 18
КНЯЗЬ НА ОХОТЕ
На князе ‑ легкий темно‑зеленый кафтан, высокие болотные сапоги, на голове ‑ крестьянский колпак. За кожаным поясом ‑ пистоль в два ствола и охотничий нож, за спиной ‑ тугой лук и колчан со стрелами.
Управитель Захарыч, провожая князя с красного крыльца, сердобольно высказывал:
- Оставался бы в тереме, батюшка Андрей Андреич. Вон мотри и небо мутное, вот‑вот сызнова дождь хлынет. Да и в лесах неспокойно, лихие люди пошаливают, неровен час.
- Бояться несчастья ‑ счастья не видеть, Захарыч, ‑ весело отозвался князь и, забыв об управителе, крикнул выбежавшему из подклета холопу: Тимошка, рогатину с собой прихвати. Авось медведя повстречать доведется.
Тимоха проворно юркнул в подклет, принес рогатину. Рядом с ним встал дружинник Якушка ‑ статный, плечистый детина ‑ любимец князя. Оба одеты в короткие суконные кафтаны, за плечами самопалы, колчаны со стрелами, кожаные мешочки с зелейным припасом.
Князь осмотрел обоих холопов, остался доволен их охотничьим снаряжением и пешком направился к Москве‑реке.
Гаврила, заранее предупрежденный Тимохой, спешно вышел из сторожки, низко поклонился господину.
- Мост спущен. Удачливой охоты, батюшка князь.
Телятевский погрозил ему кулаком:
- Чего‑то опухший весь. Опять с сулейкой в дозоре стоишь?
- Упаси бог, отец родной. Теперь этот грех за мной не водится. Справно службу несу, ‑ поспешил заверить князя Гаврила.
- Ужо вот проверю, ‑ строго произнес Телятевский и зашагал по настилу.
Когда князь скрылся в лесу, дозорный соединил мост, пришел в сторожку, вытащил из‑под овчины скляницу с водкой, понюхал, крякнул и забурчал пространно:
- Ох, свирепа зеленая. И выпить бы надо, да князь не велит… А кой седни день по святцам?
Вышел из избушки. В саженях тридцати от моста, под крутояром рыбачил псаломщик Паисий. Худенький, тщедушный, с козлиной бородкой, в рваном подряснике застыл, согнувшись крючком возле ракитового куста.
"Клюет у Паисия. Видно, батюшка Лаврентий свежей ушицы похлебать захотел", ‑ подумал дозорный.