Уголь
Перевод с финского В. Федорова
На улице было еще совсем темно. Но, просыпаясь, она ясно чувствовала, что уже наступило утро. В комнате стоял холод, как в погребе. Одна из девочек кашляла во сне.
Опять начинался день, похожий на вчерашний и, конечно, на завтрашний. Она села и высунула ноги из-под одеяла. С пола тянуло зыбкой сыростью, ледяные струйки побежали от ступней по всему телу. В эту зиму стояли небывалые морозы, снега выпало больше, чем когда-либо раньше.
Она ощупью натянула в темноте чулки. Соприкасаясь с еще теплой кожей, они тоже казались ледяными. Потом она встала, потягиваясь, и пошла зажечь свет. Как всегда утром, обвела взглядом другие кровати. Девочки спали, тесно прижавшись друг к дружке. На другой кровати спал Рейно с открытым ртом - при каждом выдохе поднималось облачко пара.
Вода в ведре замерзла. Она взяла палку и стала разбивать ледяную корку. Рейно проснулся от треска, поднял голову, поглядел мутными глазами и снова молниеносно заснул. Окоченелыми руками мать разожгла огонь в изразцовой печи. И ней неудобно варить, но что поделаешь? Кастрюля не давала хорошо разгореться огню, горький, терпкий дым выходил из печи и ел глаза. Она наклонилась подуть, лицо ее покрылось пеплом.
Растопив печь, она уперлась лбом в ее понемногу нагревавшуюся стенку и задремала. Шипение воды в кастрюле разбудило ее. Она насыпала чаю на дно белого фарфорового чайника, налила воды и стала готовить на краю стола завтрак. Руки машинально достали из шкафа четыре чашки, сахар, полбрикета маргарина и четыре ломтя хлеба. Дна из них она разломила пополам, намазала маргарином и отложила в сторону. Это возьмут с собой на завтрак Рейно и девочки. Два других ломтя они съедят дома.
Холодная ручка ножа постепенно нагревалась в руках женщины. "Только бы дотянуть до лета, тогда все было бы хорошо! Но вот эти морозы… Они хотят убить все живое…"
- Вставай! Уже двадцать пять минут седьмого! - Она похлопала Рейно по лбу.
- А? - Парнишка глупо вытаращил глаза, приподнял и тут же опустил голову на подушку.
- Ты слышишь? Вставай! Уже двадцать пять седьмого, - терпеливо повторила мать.
- Оставь меня в покое! - заворчал он и натянул одеяло на уши.
- Чай готов. Слышишь?
Понемногу паренек приходил в себя. Он поднялся и выпрыгнул из кровати на середину комнаты. Быстро натянул брюки и, вдохнув так, что под рубашкой четко обрисовались ребра, замахал руками.
- Эй, девчонки, поднимайтесь! - набросился Рейно на сестер.
- Не трогай! - раздалось жалобно, как из одного рта. - Дурак!
Брат дернул одеяло за край и стянул его.
- Ну, встанете?
- Не приставай к ним, ведь они и так кашляют, - сказала мать из-за стола. - Но лучше, если и они сейчас напьются чаю. Нет дров, чтобы снова кипятить…
Загудел соседний завод. Вначале, когда они только переехали сюда, в ушах всегда стоял звон от этого гудка.
- Половина седьмого, - сказала мать. - Можешь бежать. Смотри не обморозь уши.
- Если не бежать, так и вовсе замерзнешь…
Девочки, маленькие и печальные, сидели рядом, накрывшись одеялом, и дрожали. Чай сильно отдавал дымом.
Хлеб начал оттаивать в руках и пахнуть. Рейно быстро проглотил свой кусок и поглядел искоса на завтрак.
- Слушай, мать. Думаю, и половинки хватит с собой. А вторую я бы съел сейчас. Черт, как вкусно!
- Днем будет еще вкуснее. Но делай как хочешь.
Мать размазала маргарин на своем ломте и потихоньку положила в пакет с завтраком Рейно.
- Ну, пока! - Рейно исчез в двери; слышно было, как скрипели обледеневшие ступеньки, когда он спускался вниз.
Девочки, стуча зубами, оделись, поспорили из-за учебников и задолго до восьми отправились в школу. В школе было веселее и даже тепло. А в морозные дни они и в перемены не выходили из здания.
Мать осталась одна. Убрала комнату, сходила с салазками за водой к пожарному крану. Руки у нее совсем закоченели.
На это ушло утро. После полудня она пыталась шить, но пальцы мерзли, иголка все время скользила мимо. Она бросила шитье и стала смотреть из окна на улицу. Все вокруг было покрыто снегом и ярко сияло холодным блеском. Дома на улице казались цепью замерзших и застывших на месте живых существ.
Жена Сааринена, которая жила с мужем на кухне, постучала в дверь.
- И у вас, кажется, холодно. Старика всю ночь мучил ревматизм, утром он не хотел идти на работу. Нет, нечего ожидать от этой жизни. Замерзнешь до смерти. У вас есть кофе?
- Нет.
- И у меня нет. Утром сварила остатки. Я бы с удовольствием подложила огня под угол, чтобы сжечь весь мир. Хотя бы раз погрелась вдоволь!
Соседка посмотрела из окна на улицу.
На большом, посиневшем ее лице застыла злобная гримаса.
- Я не вынесу этого холода. Вечером истоплю печь углем.
- Где же вы его возьмете?
- Просто украду. - Она кивнула головой по направлению к берегу; там высилась большая гора угля, покрытая сверкающим снегом.
- Там хватит тепла и нам. Положишь в печь - только следи, чтобы от жара не треснула…
- Скверно будет, если попадешься в руки охраны. Да и люди станут называть воровкой.
- Если поймают, выдеру им глаза. Так дам, что в ушах зазвенит. Какое же воровство - взять немного угля?!
Жена Сааринена рассмеялась так, как будто ей пришло в голову что-то забавное.
- Так в сумерки, значит, пойдем, - вдруг решительно сказала она и ушла на свою половину.
К вечеру нужно было приготовить еду Рейно и девочкам. Опять мысли о топливе… Гнев, внезапно охвативший мать, был так силен, что она уже стала посматривать на мебель. Но удовольствовалась деревянным ящиком, в который складывались дрова. Она разломала его на куски с такой поспешностью, что от напряжения подкосились ноги.
Девочки вернулись домой и завели обычную канитель:
- Сегодня, наверно, будет опять картофель с маргарином?
- А чего бы хотелось уважаемой нейти? Не нравится?
- Я не то хочу сказать. Но завтра пятница, и Рейно получит деньги. Тогда опять купим молока.
- И кофе. Сто граммов.
- Замолчите!
Девочки замолчали. Не снимая пальто, они уткнулись в книги: у матери сегодня было дурное настроение.
Потом пришел Рейно, с лицом, покрытым сажей. Он работал на другом конце города учеником в маленькой мастерской, там не было умывальника.
- Ты собираешься умываться? - спросила мать, видя, что он начал раздеваться.
- Ясно! - Закопченная рубашка полетела на кровать.
Глядя на обнаженное по пояс костлявое туловище сына, мать почувствовала, что ее начинает знобить. Рейно же плескался водой, разбрызгивая ее вокруг себя по полу.
Он быстро проглотил свою долю обеда и сел читать. Но холод вонзил свои когти и в него. Через некоторое время он встал и начал ходить, насвистывая, взад-вперед по комнате.
- Подожди, вот только лето придет, - сказал он вдруг. - Кончится учение, и для нас, мать, наступят другие времена. Тогда не будем изо дня в день есть один картофель с маргарином.
- Да, - промолвила мать.
- Летом отправим девочек в деревню, а с тобой по воскресеньям будем ездить в лодке на острова.
- Как же! Придет весна, ты будешь бегать за девушками, а мать и дома прекрасно посидит…
Рейно, все так же шагая взад-вперед, остановился у окна и стал смотреть на улицу.
- У, сатана! - выругался он вдруг и схватился за пальто.
- Ну, а сейчас куда?
- В ад… Греться!
Мать засмеялась. На станцию пойдет. Греться у отопительных батарей, как продрогшая собака.
Постучалась жена Сааринена. Она стояла на пороге, толстая от напяленной на себя теплой одежды, в меховой шапке мужа.
- Ну, пошли?
Мать на мгновение замерла, пристально смотря ей в лицо. Потом быстро надела пальто и взяла из угла мешок.
- Куда вы? - подняли головы девочки.
- Воровать уголь, - сурово ответила мать.
Девочки замерли на месте. Было что-то необычное и удивительное в таком поступке матери.
Вот она крадется в темноте с мешком… На заводе так много угля!.. Но ведь в школе учат: не укради. Может быть, это верно только там, в стенах школы, в устах учителя? А когда выйдешь за порог школы, можно об этом забыть?..
Как холодно в комнате! Еще страшнее, если мать поймают стражники.
Они молчали, уставившись в книги, губы шевелились, неслышно произнося слова, свет лампы падал на их макушки круглыми бликами. Кто-то шел по дороге с финскими санями, скрипели полозья. На верхнем этаже кто-то шагал по комнате, за стеной у Сааринена шуршала газета.
- Боже, не допусти, чтобы маму поймали! - прошептала одна из девочек. Ее руки сложились в крест, расширенные глаза уставились на старшую сестру. - Он не допустит!
По дороге что-то везли. Заскрипели ворота. Девочки повернули головы к двери. Послышался шепот, смех жены Сааринена. Пришла мать.
Она раскрыла дверь и с грохотом швырнула мешок на пол:
- Ну вот, девочки, теперь погреемся!
Ее щеки были красны, из-под шапки торчали растрепанные волосы.
- Человек не должен замерзать.
Она стала накладывать совком уголь в печь.
- А он горит? - спросила старшая девочка. Она с любопытством глядела в печку. Другая вдруг разразилась смехом, похожим на плач. Она посмотрела прямо в лицо матери:
- Я так боялась!..
- Пустяки! - Мать наклонилась, чтобы раздуть тлеющие угли.