- Порядок охраняют, - давясь, бормотал Хожиняк, и его душила глухая, безумная ненависть. Там, на холме, его дом. Он был там поставлен, словно сторожевой пост, - башня, возвышающаяся над морем крестьянской враждебности. А он покинул этот дом, и вот они делают теперь, что хотят. Иногда его разбирало желание пойти туда, вернуться и взяться за хозяйство. Но тогда он представлял себе, что придут эти, с красными повязками, прикажут привести в порядок двор, принесут какие-то листки распоряжений. Нет, он знал, что не выдержит…
И он бродил вокруг деревни, лихорадочным взглядом, обостренным слухом ловил все происходящее в ней. Он переговорил со знакомыми в Паленчицах, в Синицах и был убежден, что вот-вот все это оборвется, кончится. В тех же Паленчицах потихоньку передавали друг другу о какой-то армии, собирающейся в каком-то месте, которое точно не указывалось, о распоряжениях, отданных какими-то властями, тоже точнее не называемыми, - ну, и прежде всего слухи о том, что "все это" продержится уже недолго - не недели, а дни. И он, засыпая в лесу на сухих листьях, черпая воду из реки, чтобы напиться, и грызя купленный у знакомого в Паленчицах хлеб, считал дни.
Он знал обо всем, что делалось в деревне. Ему удалось даже присмотреться поближе к политруку Гончару, который возбуждал в нем особую ненависть. Гончар ходил по деревне, смеялся, болтал с крестьянами, и было совершенно ясно, что он чувствует себя как дома. Ему улыбались все лица. Старуха Гудзиха выходила к нему на дорогу и мелкими шажками семенила рядом с ним. Он брал ее под руку, как молодую девушку, и они шли - высокий, стройный парень в военной форме и дряхлая старушка, которая впервые училась теперь смеяться. Хожиняк стискивал зубы. Ох, показал бы он этому бандиту, попадись он ему только в руки!
Через некоторое время Гончар перебрался в Паленчицы, а в Ольшинах появился Овсеенко. Осадник с первого взгляда оценил его. Нет, это не враг, достойный ненависти. Гончар - дело другое.
Гончар появлялся в определенные дни и часы в разных деревнях. Хожиняк очень быстро установил это. Он лежал в лесу у тропинки и сквозь кусты внимательно разглядывал Гончара. Его стройную фигуру, лицо с легкими рябинами, красную звезду, ненавистную красную звезду на фуражке. Гончар приходил опять и опять, снова и снова учил того, веснушчатого, который явно не справлялся с деревней. Чем чаще Хожиняк видел Гончара, тем больше ненавидел его и тем сильнее что-то словно тянуло Хожиняка к нему. Часто, прячась за кустами, сторонкой, он провожал политрука от Паленчиц до деревни, от деревни до Паленчиц. Он скользил, как тень, полный мучительной злобы и вместе с тем словно привязанный к Гончару крепкими таинственными нитями.
Однажды он зашел к Хмелянчуку. Старик перепугался:
- А вы тут? Я думал, вы уж бог весть где…
- Что ж мне, бежать?
Хмелянчук съежился и втянул голову в плечи.
- Да уж не знаю… Я думал - ушли… Столько народу ушло.
- А я нет. Подожду.
- Может, и долго придется ждать… - осторожно начал Хмелянчук, ощупывая серыми глазками осунувшееся, исхудалое лицо осадника.
- Ну, чего там долго! Как в деревне?
- Да что ж… В деревне как в деревне… Как вообще теперь…
- Землю взяли?
- Да что ж, взяли. Раз дают, так отчего ж не брать…
- Только подавятся они этой землей. Придется отдавать! Уж мы из них эту землю вместе с кишками…
- Все может быть, - кротко согласился Хмелянчук.
Осадник испытующе посмотрел на него.
- А вы как, пан Хмелянчук?
- Я? А что я? - испугался тот.
- Да вот вы! Вы тоже заодно с этой бандой?
- С какой бандой?
- Да что вы дурака валяете? С ними со всеми! Может, и вы уж в большевика перекрасились?
Хмелянчук пожал плечами. Осадник всем телом подался к нему со скамьи.
- Скажите-ка, плохо вам разве было?
- Чего ж… Если хозяйствовал человек… Ничего не скажешь.
- А теперь? Ведь у вас отберут землю, хозяйство, все отберут!
- Пока что отбирают помещичью, поповскую…
- Вот-вот! Пока что! Вы им только поверьте. Пока-то они ласковые, пока что они только дают. Но подожди! Так примутся со всех шкуры драть, что только держись!
- Все может быть, - согласился Хмелянчук.
- Вот видите! И что же, вы хотите вместе с голытьбой работать на них? Все-таки вы лучше разбираетесь, чем здешние хамы! И запомните - не через день, так через два, через неделю, а придет расплата. Каждому придется ответить, где он был, что делал. Хочется вам отвечать за них?
- Да я что ж…
- Вы мне не рассказывайте! Уж я вижу! Знаю, как вы тут увиваетесь вокруг этого веснушчатого. Думаете, меня здесь нет, так я уж ничего и не знаю? Знаю, все знаю! Плохо это кончится, Хмелянчук! Мы это все хорошо запомним!
Хмелянчук исподлобья взглянул на него:
- Мы?
- А то как же! Вы думаете, что все уже кончилось, потому что пьяница Сикора пустил себе пулю в лоб, а Вонтор струсил и кинулся наутек? Есть еще люди, есть. Еще думают, работают, еще стоят на посту!
Осадник так увлекся, что в этот момент сам верил в могущество этих неведомых "мы". Он весь дрожал. Тайные слухи, о которых он узнал из разговоров с почтовым чиновником из Паленчиц, с сыном купца из Синиц и ксендзом из Влук, разрослись в его фантазии в организованное, массовое движение.
- Есть люди, есть! Присматриваются, примериваются, готовятся! Целая сеть, мощный союз, понимаете? Сигнал будет дан, когда наступит соответствующий момент, - и сразу вспыхнет вся страна. Ни синь-пороха не останется от них всех и от тех, кто им помогает!
- Я-то им не помогаю, - проворчал Хмелянчук.
- Этого еще мало - не помогать! Надо дело делать, а не сидеть сложа руки!
- Вы ведь знаете, как тут у нас, в деревне… В сто глаз за тобой смотрят. Что тут сделаешь?
- Нет, вы многое можете сделать. Вы всегда были лойяльным гражданином!
- Да оно, конечно, так… Я и теперь остался такой же. Главное, всегда быть лойяльным гражданином…
- Вот видите! А не то… Послушайте, Хмелянчук, вам-то ведь не с руки стоять за деревню. Мало они вам неприятностей наделали? Неужели вы забыли?
- С чего бы мне забывать? - проворчал мужик.
- Вот именно. Ну, там голытьба, нищие, те пускай себе… И те, про которых нам всегда было известно… Но на вас мы рассчитываем, Хмелянчук!
Опять это "мы"! Хмелянчук неуверенно опустил глаза. Кто его знает, - может, это и не бахвальство? Может, и в самом деле так? Его обуял страх. Ну, как тут извернуться между теми и другими? С одними большевиками - и то нелегко: с Овсеенко установились хорошие отношения, но Гончар на него, Хмелянчука, косится. Потом - деревня. А теперь еще и это "мы". Как-то надо выкрутиться. С Овсеенко дружить необходимо… А ну, как эти потом потребуют отчета? Оправдывайся тогда! Разве поймут, разве станут входить в его положение? Хмелянчук чувствовал, что ступил на ненадежную, зыбкую почву. Но что поделаешь, надо любой ценой, всеми средствами спасать себя, как бы ни сложились дела.
- Я ничего и не говорю, - ворчливо начал он. - Конечно, кое-что делать можно. А только не по-дурацки, не сразу. Я и то присматриваюсь… В случае чего, сами знаете, уж я…
- Ну, вот видите, Хмелянчук, я всегда доверял вам. Я был уверен, что вы и теперь не подведете.
- Только лучше бы, знаете, вам ко мне не заходить. Шпионят, подсматривают, так как бы, знаете, чего не вышло…
- Ладно, ладно. В случае чего я уж найду способ вас известить. Постараюсь сам не появляться.
- А то кто-нибудь увидит, потом разговоров не оберешься… Вы знаете, какой у нас народ, да еще теперь…
- Не бойтесь, не бойтесь, уж я-то вас не подведу. А вы свое делайте.
- А то как же! Уж я там помаленьку буду соображать.
Они распрощались. Осадник ушел довольный, а Хмелянчук свободно вздохнул. Он стоял на пороге и долго, качая головой, глядел вслед Хожиняку. Да, здорово, видно, придется изворачиваться, чтобы не увязнуть…
Осадник прямо от Хмелянчука направился в местечко. Там, в условленном месте, в маленькой задней комнатке у лавочника, он встретился с почтовым чиновником. Тот был явно напуган.
- Ничего, ничего не знаю. Послушайте, у меня жена и дети, я не имею права так легкомысленно… Понимаете, жена и дети…
Хожиняк оттопырил губы.
- Вы еще на почте?
- Да вот, оставили… Так что сами понимаете… Трое детей…
- Понимаю. Большевистские деньги получаете.
- Но ведь как же?.. Как же мне быть?.. - лепетал перепуганный чиновник.
- А знаете, что я вам скажу: глупости это все! Деньги не большевистские, а наши! Откуда они их взяли? Захватили наши собственные деньги! Из Парижа сообщали…
Чиновник опасливо оглянулся на дверь.
- Что вы оглядываетесь? Радио нельзя слушать, что ли? Так вот, из Парижа сообщали, что разрешается, понимаете, разрешается, и не только разрешается, а даже рекомендуется занимать должности, работать в аппарате, быть на посту! Это вас ни к чему не обязывает по отношению к ним. Наоборот. Это вас обязывает к тому, чтобы делать свое дело и ждать сигнала.
- Сигнала? - как эхо, повторил тот помертвевшим голосом.
- Да. А бояться вам нечего. Вы не один, нет - не один.
Руки у чиновника дрожали. Видно было, что он с трудом удерживался, чтобы опять не оглянуться.
- Главное - держаться, не терять связи. А вы здесь, на почте, можете оказывать нам большие услуги. Разные там телеграммы, телефонные разговоры… Вы можете получать сведения раньше всех, из первоисточника. Это налагает на вас серьезные обязательства, и я рассчитываю, что вы от них не уклонитесь. А Сускому скажите, что со дня на день должно кое-что произойти.