Зубатов взбодрился. Браво! Теперь у него в руках окажется сила, какой не было и нет ни у кого из охранников России. Целый отряд цепких, сильных сыщиков, готовых по первому его слову мчаться куда угодно - на Урал, в Сибирь, на юг, в Польшу. Долго вынашивал этот проект, боялся, что затрут в кабинетах министерства. А теперь оказывается - в точку попал!
Сергей Васильевич благодарственно пожал Семякину влажную ладонь:
- Оправдаем доверие, ваше превосходительство…
Великолепным получился вечер! И поначалу было все превосходно, а под конец, когда переехали в охотничий клуб играть в карты, - полный восторг. Все остались довольны. Особенно вице-директор департамента полиции - тем, что Зубатов предложил составить банчок. Умница, что ни говори. Интересно, сколько они ему проиграют? Очень кстати, очень. Петербургская жизнь непрестанно требует возрастающих ассигнований, увы…
Когда зеленое сукно сплошь покрылось цифрами, сообщая внушительный итог - десять тысяч, Георгий Константинович, делая вид, что устал, ретировался:
- Пора заканчивать, господа. Поздно уже, да и, право, неловко мне… Сегодня вам почему-то не везет.
- Бывает, - притворно огорчился Зубатов.
Далеко за полночь, прощаясь, Семякин ухватил Сергея Васильевича за пуговицу - была у него такая неприятная привычка крутить пуговицы на чужой одежде - и, как бы спрашивая о личном одолжении, сказал:
- Не согласитесь ли взять под крыло одного смышленого мужичка? Доошлый, стервец… Прямо заявляю: один из лучших наших филеров. Давно знаю, потому и протежирую…
- Кто таков? - насторожился Зубатов.
- По кличке Рыба. Неоднократно отличившийся…
- Коли так, отчего же не дорожите?
Вице-директор успокаивающе произнес:
- Нет-нет, совсем не то, что вам подумалось…. В самом деле толковый. Завалящею товара, как говорят купцы, не всучим… Видите ли, назрела необходимость держать в Москве несколько питерских филеров. Но покамест об одном… Не мне вам сообщать за новость, наблюдаемые наши в силу различных причин расползаются по стране, словно тараканы. И у вас их немало, верно ведь? Думается, питерский филер, в лицо знающий многих, принесет пользу. Договорились?
Зубатов задумался. От этой "рыбы" за версту несло тухлятиной. Ясное дело: Семякину хочется внедрить в Московское отделение своего личного осведомителя. Но что поделаешь, не станешь же перечить департаменту. Тем более, предлог столь благовидный: опытный филер, знающий Петербургских революционистов. Как же от такого отказаться? И Сергей Васильевич, отстраняя руку начальника от своей пуговицы, уже повисшей на ниточке, ответил кратко:
- Договорились…
ГЛАВА 8
Потерявши место, Афанасьев не сокрушался. Понато, поступив к Филонову, обрадовался, думал - сам пропитается, без подачек. Но тут же и понял: коли глаза разболелись, ткачеством хлеба насущного не добыть. Так что, вникнуть, уволили кстати. Решился примерить одежку подпольщика: нерешел на нелегальное положение, поставив себя в зависимость от содержания Кашинского, как и уговаривались в Петербурге.
Неделю обитал в трущобах Хитрова рынка вместе с отпетыми босяками. Потом отыскал рабочую ночлежку на улице Татарской. Дешево: три копейки за ночь - за грязь и вонь, за полчища клопов. Ей-богу, в хитровском притоне опрятнее. И жить поудобнее, полиция не заглядывает. Но зато тамошние люмпены, пьяницы и дебоширы, с утра до вечера - где обманом, а где воровством - занятые лишь тем, чтоб жратвы и выпивки вдосталь, были совсем чужими. Их загульная, нечистая на руку нищета не имела ничего общего с рабочей бедностью, прозябающей в клоповниках Татарской улицы. И Федор ушел в эту вонь и грязь, потому что надеялся встретить здесь людей не совсем опустившихся, желающих понять, почему они так плохо живут, готовых слушать, что надобно сделать, чтобы облегчить свою жизнь. И не ошибся: в первые же дни нашел себе товарища…
Соседом по койке в ночлежке оказался вятский парень Филька Кобелев, худощавый и на вид какой-то расслабленный. Когда ложился в постель, складывая тонкие руки на груди, смахивал на покойника. Но чем заинтересовал Федора: пока не тушили в каморке огня - читал. Приносил старые журналы, выискивал статьи по естествознанию. И, между прочим, показал, что неимоверная худоба не помешала ему подкопить силенок. Напившись, сцепились дружки-ночлежники. Пока орали, размахивая кулаками, Филька не вмешивался, сидел под лампой с журналом. Но когда дошло до мордобоя, схватил одного из них, поднял и запихнул в угол на верхние нары. "Сиди смирно, - сказал писклявым голосом, - а то худо будет…"
- Силен, бродяга! - Афанасьев удивленно присвистнул. - Вот не подумал бы…
- Пустое. - Кобелев опять взялся за журнал. - Завтра самим совестно станет. Вино жрут, черти, никак не нажрутся.
- А сам-то отрицаешь хмельное?
Филька впервые с тех пор, как Афанасьев появился в ночлежке, посмотрел на него. Словно не ожидал от тихого соседа разумной человеческой речи.
- А что? Выпить предлагаешь?
- Ну зачем же… Вон - читаешь. Это, скажу тебе, лучшее занятне. Пользительное…
Кобелев покровительственно усмехнулся:
- Хочешь книжку?
- Куда мне, темно, - отказался Федор. - Глазами ослаб… Да и не шибко грамотный. По складам разбираю, а буковки мелкие.
Укладываясь на ночь, подумал: "Мне твои книжки, парень, дитячья забава. Поглядим, что о моих заноешь…"
Филька, по обыкновению скрестив тонкие руки на грузди, спал тихо, дыхания не слыхать. В душной полутьме - закуток освещала лампада перед образом Николая-угодника - Афанасьев поднялся вроде бы по нужде и подсунул под тощий тюфяк Кобелева "Речь Петра Алексеева", гектографированную брошюрку, переплетенную в обложку сказки о Бове-королевиче. Утром ушел пораньше, пока Филька не проснулся: пускай поломает голову, догадываясь, откуда взялась запрещенная книжка. Если испугается - выбросит, но, судя по характеру, сбережет…
Два вечера Филька Кобелев вникал в подслеповатые строчки, скрывая брошюрку между журнальными страницами. Афанасьев, незаметно наблюдая, одобрял вятича: конспирации не ученный, а ловко хоронится. Словно бы продолжая старый разговор, подкатился:
- Ты вот все, гляжу, журнальчики… А я слыхал, есть книжки, до которых нашему рабочему сословию никак не добраться, - прячут господа…
Филька покривил бледные губы:
- Где так и записано - "рабочее сословие"?
- А как же! - Федор пересел на кобелевскую койку, чтобы беседа получалась доверительнее. - Есть такое сословие. По-другому - рабочий класс. И книжки для нашего сословия имеются… Вот мне сказывали, ткач Нетруха Алексеев, когда судили его, прямо в морду господам ляпнул: подымется, дескать, жилистая рабочая рука, вдарит по капиталу и - крышка…
- Не жилистая, а мускулистая рука, - не вытерпев, поправил Филька. - Болтаешь, не зная…
- Откуда же знать? - Афанасьев невольно улыбнулся. Благо темно в каморке, не заметил Кобелев. - Ведь я только слыхал, что слова Петрухи Алексеева пропечатаны… Сам-то не читал…
- А хочется? - Филька лукаво подмигнул.
- Страсть… И глаз не пожалел бы на этакую книжицу. Пускай самыми мелконькими буковками - одолел бы…
- Где читать станешь, ежели дам? Тут негоже, надзиратель шныряет.
- Ха! Где прочесть - моя забота. Спрячусь…
- Ну, гляди! - Кобелев погрозил жестким кулаком. - Подведешь под монастырь - по саму маковку в землю вгоню!
На другой вечер, едва появившись в ночлежке, Филька кинулся к Афанасьеву:
- Прочитал?
Федор кивнул:
- Верно говорил, мускулистая рука. А я запамятовал, брякнул - жилистая. Хорошая книжка.
- Ладно, гони сюда! - нетерпеливо сказал Кобелев. Афанасьев постучал каблуком по дубовой укладке, прикрытой ряднинной попонкой:
- Теперь другим сгодится.
Филька аж задохнулся от столь, по его разумению, наглого посягательства, пронзительно запищал:
- Да ты… Да я тебе…
- Полегче, полегче. - Афанасьев открыто улыбнулся. - А то рассержусь, ничего больше не найдешь под тюфяком. Понял? Останешься опять со своими журнальчиками.
Филька Кобелев, соображая, бестолково хлопал глазами. Затем как-то обессиленно опустился на топчан. Афанасьев подсел к нему, обнял за костлявые плечи:
- Таких-то книжек у меня еще найдется. Парень ты, вндать, головастый, дружить будем.
И присох Филька, стал первым в Москве рабочим, которого Афанасьев взял на заметку для своего будущего кружка. А вскоре появились и другие люди…