– Эта сука выпила у меня пол-литра крови! – возмущалась Таня, когда они с Ильей спустились в кафе. – Ей пятьдесят восемь лет, выдает третью дочку замуж, а хочет на свадьбе затмить невесту. Готовится, как Наташа Ростова на бал. И грудь ей сделай, чтобы казалась упругой, и тут – выше колен. Ее раздеть и умыть – слезами обольешься. Заказала себе платье за семь тысяч долларов!
– Не нервничай, ешь салат.
– Представляешь, – продолжала Таня, – ползаю у нее в ногах, а она в это время звонит своему мужу и говорит, что по дороге на примерку купила дом за полмиллиона. Но – какое горе! – дом без бассейна. Муж в это время делает операцию в госпитале. Просит позвонить ему минут через двадцать, мол, быстренько закончит с больным, отрежет ему, что надо, и тогда они смогут спокойно обсудить ситуацию с купленным домом. Вот так надо жить, – Таня отставляет пустую тарелку, берет стакан с апельсиновым соком. – Ты что-то похудел. Может, тебе деньги нужны? – открывает кошелек, среди банковских и кредитных карточек находит деньги. – На, бери, мне эта сука чаевые дала, – протягивает Илье сто долларов.
В его груди поднимается волна оскорбленной гордости. Еще миг – и он расплачется от жалости к себе. Правда, эти сто долларов в корне меняют всю финансовую картину. Останется раздобыть еще двести, и за оплату квартиры в этом месяце можно не беспокоиться. Где-то в дверях промелькнула тень хозяина дома, где живет Илья.
– Бери же, – Таня решительно сунула деньги в карман его пальто.
– Как там мама поживает?
– Нормально. Сидит с Ричардом. Все, мне пора, а то хозяйка будет злиться. Завтра у папы день рождения, не забудь его поздравить, – вспомнив об отце, Таня вытерла набежавшие слезы.
(Отец остался в Израиле – встретил там другую женщину.)
Слезы у Тани появлялись в секунду, глаза сразу краснели, а нос, крючковатый и тощий, казалось, вытягивался еще больше. Слезы ее старили. К счастью, порывы горя длились недолго – Таня быстро брала себя в руки.
Она поправила волосы и, подмигнув, ушла. Низенькая, в черном платье, прижимая под мышкой кошелек, Таня возвращалась к заказчицам. Она все больше становилась похожей на бабушку. Только без "Зингера".
5
Близился полдень. Снег перестал. Ботинки шлепали по лужам. Со всех сторон толкали, обгоняя, прохожие. На перекрестке возникла пробка, от сигналов закладывало в ушах. Десятки такси желтым удавом выстроились одно за другим. Дорогу перекрыл трейлер, из которого выгружали рулоны ткани. У дверей некоторых зданий охранники – рослые негры в униформе – курили вонючие сигареты и громко смеялись.
Пора в редакцию. Но почему-то Илья пошел по Бродвею вверх, хотя в редакцию следовало идти вниз. Он оказался в парке, заказал в ларьке кофе.
Здесь, в парке, дышалось легче, воздух казался чище и свежей. Хотелось делать глубокие вдохи и выдышать из груди скопившуюся тяжесть. В Нью-Йорке дышать трудно. Просто задыхаешься. И постоянно болит голова. Зато в этом городе ты совершенно свободный. Как сбежавший из психбольницы. Можешь объявить себя королем Испании, никто возражать не будет. Ты в свободной стране, делай, что хочешь. Главное – не забудь уплатить за квартиру. Из-за ствола дерева снова выглянула тень хозяина дома. Илья сунул руку в карман, проверил, на месте ли сотня долларов. И тень успокоенного хозяина растворилась.
Порывом ветра подхватило и куда-то понесло пустую целлофановую упаковку... Наконец стало совсем легко. Захотелось, как когда-то в Израиле, лазать по горам, искать там пещеры. Или, сторговавшись с бедуином, вспрыгнуть на верблюда, усесться между его горбов и заорать "Авоэ!" И верблюд понесет вперед, в землю Ханаанскую. Где с избытком меда и молока. И немножко крови и слез.
Илья уехал из Израиля в Штаты по вызову сестры. Сколько можно было там надрываться на стройке? И видеть каждый день хитрые глазки босса – марокканского еврея, который вечно обещал выплатить зарплату в следующий понедельник…
Илья допил кофе. На дне чашки темнела гуща. Он наклонил чашку – гуща на дне лениво сползла. Лена. Есть сто долларов. Можно заказать столик в Гринвич-Виллидж. Жареных креветок и графин сангрии. …Они сядут в укромном уголке кафе. Он нальет вино из кувшина, где между кубиков льда будут плавать дольки апельсинов и ягоды. Достанет за веточку красную вишенку и поиграет ею над Лениными раскрытыми губами. Выйдут из кафе, крепко обнявшись. Она прижмется к нему, нет же – она просто навалится на Илью, и они медленно пойдут к метро, тая в запахах шашлыков, пиццы и марихуаны. Он ее никуда не отпустит. Проснутся утром. Лениво потянувшись, Лена белой рукой коснется его щеки и спросит, почему он не укрыт. Илья поцелует ее в губы, в глаза. И они снова зароются в верблюжье одеяло, потому что наверняка будет холодно, ведь хозяин не включает по утрам бойлер из-за нового повышения цен на мазут…
Илья достал из кармана мелочь и пошел искать ближайший телефон. Опустив монету в щель аппарата, набрал номер. Длинные гудки, затем щелчок – кто-то на том конце снял трубку.
– Хэлло, – голос Лены.
– Это я.
– Кто это? – ее голос звучал спокойно, подозрительно спокойно.
– Я.
– А-а… Что-то случилось?
– Да. То есть, нет… Давай встретимся. В кафе "Эспаньол".
Тишина.
– Ну, Лен…
– Не знаю. Вообще-то, я занята, – и после недолгого молчания. – О`кей, я постараюсь.
Его лицо осветила улыбка, слова готовы были вот-вот прорваться. Но, испугавшись, что одним нелепым словом можно все испортить, он лишь промолвил:
– Приходи к шести.
Повесил трубку. В автомате что-то звякнуло – в приемник упала монета. Илья положил ее на ноготь большого пальца, щелчком подбросил в воздух и, поймав, зажал в кулаке. Вот так! И живо зашагал в сторону редакции.
Поначалу шел быстро, но постепенно замедлил шаг. Редакция, эта конура, на каждой стене, как издевка, висят портреты Шолом-Алейхема и Башевиса Зингера.
Две главные темы газеты. Во-первых, Холокост. Точнее, восстановление исторической справедливости – евреев уничтожали нацисты, теперь их потомки требуют компенсаций. "Больших баксов", как говорят в Америке. Редактор газеты мрачно шутит, что быть жертвой Холокоста нынче стало профессией, причем очень выгодной.
Вторая тема – воспевание образа бронзового еврея в ермолке. Из номера в номер в "Колонке редактора" появляется редакторская заметка приблизительно такого содержания: "Каждое утро я прохожу мимо памятника, который наводит меня на глубокие размышления. Я думаю о евреях, которые, когда-то сбежав от черносотенных и петлюровских погромов, приехали в Нью-Йорк с худыми одеялами и швейными машинками "Зингер". И здесь, в Новом Свете, они решили строить новую жизнь". Затем описывается, как те счастливые горемыки сошли на берег по корабельному трапу, сели в трамвай, который отвез их на Ист-Сайд. Короче, идет пересказ второй, довольно слабой, части романа Шолом-Алейхема "Мальчик Мотл".
В первый год по приезде в Нью-Йорк Илья бродил по шолом-алейхемовским местам, как когда-то в Киеве – по булгаковским. Пытался представить, как сто лет назад сюда приезжали зачумленные, насмерть перепуганные иммигранты, как галдели на смеси идиш, польского и украинского. Матери прижимали младенцев, мужчины нервно дергали свои бороды. Где-то здесь ходил трамвай с веселыми звонками. Наверное, такой же, как в Киеве, с той лишь разницей, что можно было вспрыгнуть на ходу, и этот трамвай вез их всех, с детьми и "зингерами", на Ист-Сайд.
Там они открывали булочные, обувные и швейные мастерские. Бабушки варили куриный бульон с фрикадельками. Такой же, как когда-то варила и его бабушка, и держали полные ложки этого бульона перед стиснутыми губами своих упрямых внуков…
Когда-то Илье в руки попала книжонка "Антология знаменитых американских гангстеров", где в списке рядом с именами Аль Капоне и Гамбино стояли имена двух евреев – Луиса Лепке и Дача Шульца. Оба начинали как все бандиты: тихо отворяли двери мастерских и очень вежливо просили денег. И тогда швейной машинке "Зингер" приходилось работать на износ, чтобы прокормить беременную жену, пятерых детей и процент с выручки отдать Лепке или Шульцу. Портные создавали профсоюзы – бандиты Лепке и Шульца убивали лидеров и ставили на их место своих. Они ворочали миллионами, скупив почти все мануфактуры и ателье на Фэшн-стрит. ФБР удалось с ними справиться с большим трудом: Лепке усадили на электрический стул, а к Шульцу подослали двух киллеров, которые расстреляли его в упор в туалете одного кошерного ресторана.
6
…Только один человек в Нью-Йорке всегда по-настоящему тепло улыбается Илье при встрече. Спрашивает мягким баритоном: "Как дела, сэр?" и подводит его к лифту. Они успевают переброситься несколькими словами – о погоде, и пожелать друг другу хорошего дня. Илья поднимается в лифте, думая о том, какой славный парень этот негр-швейцар, работающий в здании, где находится редакция их газеты. Швейцар всегда опрятен и в настроении. Впрочем, чего ж ему горевать при работе не бей лежачего и зарплате 50 тысяч долларов?
А ты – карабкайся. Выживай. Господь все видит. Сверху, с крыши Эмпайр-билдинга. У Господа Свой замысел, и тебе нужно пройти весь маршрут. Господь Сам решит, где тебя остановить – в пещере земли Ханаанской, на нью-йоркской улице или в киевском рву, где тебя расстреляют, как деда Иосифа.