Игорь без устали молотил языком, без костей же, словно боясь, что в ночной тиши Лена услышит, как страстно и заполошно стучит его сердце, что молчание выйдет томительным и неловким, что не успеет очаровать девушку. Когда выходили из клуба, Лена о чем-то на ходу перемолвилась словцом с моложавой за-имской жёнкой, и та откровенно упредила: "Ты, девча, будь настороже - городские вольные… На ласковое слово сломя шею не кидайся. Не теряй голову…"
За разговорами не приметили, как миновали уваровский дом и выбрели на край заимки, где на отшибе среди березняка и осинника чернели рыбные склады, куда по лету свозили сено с лугов; из широко и влекуще отпахнутых ворот дышало настоянным за день, густым травянистым духом. Игорь суетливо вообразил…в тёплой складской темени, на сенной перине… но тут же оса-дился: не с блудней же гуляет по заимке.
Покружив у складских дворов, огороженных жердевой городьбой, таинственно и глухо заросших травой дурнинкой - лихой крапивой и лебедой, - сошли к озеру, из коего исходил призрачный голубоватый свет; присели на древнюю лодку, перевёрнутую вверх днищем, вросшую, в песок, забородатевшую сухим мхом и нежной муравой.
- А хочешь… стихи почитаю?
- Свои?.. - очнувшись от кручинистых дум, спросила Лена.
- Нет, Пупкина…
- Пупкина?.. Какого Пупкина?.. Не помню такого поэта.
- Конечно, свои…
- Да-а-а, ты же в школе писал, на олимпиадах выступал. Помню, и в письмах посылал.
- А-а-а, детский лепет… Вот сейчас… Книгу стихов собираю, думаю издать… Прочесть из книги?
- Читай, читай!.. Я поэзию люблю…
- И кто тебе нравится?
- Пушкин, у Есенина - Не все, кроме кабацких… Павел Васильев, Смеляков, а зимой в книжном магазине купила книжку - Николай Рубцов! Два дня под впечатлением ходила: такая, Игорь, нежная русская поэзия. Да ты же песню пел на его стихи, когда с велосипеда загремел. "Я буду долго гнать велосипед…"
- Да?.. А я и ни сном ни духом. Парни в общаге пели под гитару…
- Некрасова люблю, Кольцова…
- Вчерашний день, Лена. Нынешняя поэзия далеко ушла…
- Далеко ли, близко, а "Слово о полку Игореве" - всегда современно.
- Чешешь, как по учебнику, давным-давно уже устаревшему. Вы что, литературу изучаете?
- Бегло, - я же на историческом. Самоуком больше… Ладно, грозился читать стихи, читай.
Из озера всплыла тусклая луна, осветила заимку голубоватосерым, дремотным светом. В тихой ночи лишь волны шелестели у ног да со свистом скользили незримые летучие мыши, похоже, живущие в застрехах старых складов, изредка всплескивали бессонные рыбины, изредка передаивались полуночные псы; сонный покой разливался по сморённой земле, и среди божественной тиши читать суетные стихи Игорю расхотелось; к сему припомнилось, как в хмельном и разбитном студенчестве, запалив интимную свечу, читал или пел под гитару стихи - и свои, и чужие, искушая девчушек-простушек, прибежавших набираться ума-разума из деревень и малых городов.
- Знаешь, вдохновение пропало.
- Нет, прочти. Я хочу понять тебя, а стихи - душа…
- Понять?.. Зачем?! Я и сам-то не могу себя понять… Ладно, что бы эдакое прочесть?..
Стал гадать, что нынче кстати, и вдруг, похотливо виляя хвостом, в память вкрался романс, коим Игорь лет пять очаровывал любительниц поэзии, лишь вместо дородной луны, висящей над озером, хворо и желтовато светил возле аптеки сиротливый фонарь да угрюмо висли над душой каменные дома с ослепшими на ночь окнами.
- Чтец-то я не бог весть какой, бубню, как пономарь. Ну как уж прочтётся.
Сошёл с лодки, задумался, прикрыв глаза, и возопил с глухим подвоем, взметнув руки к ночным небесам, словно не дочь рыбака, посиживая на гнилой лодке, внимала виршам, а - публика, восхищенно замершая, готовая бешено рукоплескать и в небо чепчики бросать.
Желая пить друг друга, как вино,
мы взором мудрым видим дно
в бокале страсти. Но…
будем пить - нам больше не дано:
когда ты бьёшься белой птицей,
твой крест могильный мне блазнится.
Отчитав…словно камлал шаман, опившись настоя мухомора… обессилено замер, затих, в ожидании восторженных охов и вздохов, но Лена вдруг зябко передернула плечами:
- Ужас!..
Игорь оторопело уставился на девушку.
- Оно, может, и талантливый стих, Игорь, но дьявольщиной веет…
- А если и дьявольщиной?! Пушкин - "Дьяволиаду" написал, Лермонтов - "Демона", Врубель демона писал…
- Грех на души взяли…
- Ого, девушка! - Игорь оглядел Лену с насмешливым восторгом. - Не много ли на себя берёшь?! Уже и Пушкина, и Лермонтова судишь…
- Бог им судья.
- А про Бога не надо, - страдальчески сморщился поэт, вынужденный слушать банальные словеса. - Мы об искусстве говорим, не о религии… Так что ужасного в моем стихе?
- Мраку нагна-ал: утопиться либо застрелиться, - жизнь бессмысленна. А жизнь - любовь и красота!.. Но, может, я в поэзии не смыслю…
- Может, - охотно согласился Игорь.
- Прости, Игорь, если обидела, - девушка повинно глянула на живого поэта, будто ласково огладила по головушке, горемычной и мудрёной. - Я в поэзии толком не разбираюсь. Иной раз и вовсе не соображаю, о чем речь… Ну, еще прочти.
- Ладно, - он прокашлялся, накопил воздуха в груди, выровнял дыхание и стал читать иначе: без воя, жёстко отсекая слова, свирепо тарахтя на звуке "р":
Я бился об стенку,
панелью рррастёртый,
с упрррямством урррода,
катился шестёркой!
Я белые руки,
над белою маской,
сломал, как ломают
усталые ласки!
Подстррреленным волком
средь снежной пустыни
я молча взиррраю,
как кррровь моя стынет.
Так в номеррре тесном
сжимают обои,
невыпитой водкой
колышится злое.
Свысока, отчужденно и стыло глянул на Лену, испуганно молчащую, потом, нервно чиркая спичками, укрываясь от озёрного ветра-бережняка, задувающего робкий огонёк, с горем пополам запалил сигарету.
- О господи! - девушка горестно покачала головой и со слезами глянула на Игоря, словно любимый и родной на глазах помирал от диковинной хвори и она не ведала, как спасти родимого. - И чего тебе одно зло видится?!
- Так, Лена, мир во зле! - зло огрызнулся поэт. - И люди - звери, и сидим на пороховой бочке. В любое время треснет земля пополам, и-и-и полетим вверх тормашками. И думаешь, успевай наслаждайся жизнью, а то хватишься - близенько локоток, да не укусишь. Потом… потом - пустота и темень.
- Может, по злу - пустота, темень да муки вечные!.. А по любви - любовь вечная, - воскликнула Лена, и глаза её запалились густым, синеватым огнем. - Иначе зачем человеку душа дадена?! Для любви к Богу и ближнему. Мы же не скот…
- О-о-о, - опять болезненно сморщился Игорь, - я этих баек вдоволь наслушался от бабки Христиньи и тётки Ефросиньи. Приеду в Абакумово, в два уха дуют… Но те-то тёмные, а ты же в институте учишься… на историческом.
- Тёмные?! Да, может, помудрее нас, коль от Бога мудрость обрели!.. А мы блудим в потёмках да сослепу в ямы валимся. А у них свечечка горит, они тропинку видят…
- Про Бога, думаю, - словеса красивые, обман, навроде коммунизма.
- Ох, слушаю тебя, сердце кровью обливается, жалко…
- Жалко у пчелки, - раздражённо отозвался Игорь.
Вообразилось: сейчас Лена, как набожная тётка Ефросинья, станет испуганно, неистово креститься, а коль нет икон, то, видимо, - на желтоватый месяц, устало глядящий на полуночников, на сонное озеро и заимку, укрытую хребтовой тенью.
- Ты в Бога веришь?
- Верю.
- Ого-о! - изумлённо протянул Игорь. - Была бы искалеченная, полоумная, убогая, вроде тётки Фроси, или старуха дряхлая, оно бы понятно. Молодая, красивая, в институте учишься, скоро будешь в школе историю преподавать. И будешь школьникам про Бога врать.
- Врать?! Проходили историю русского Средневековья, и я задумалась: не могли же миллионы русских ошибаться тысячу лет, когда верили во Христа и храмы возводили по городам и селам…
- Не люблю я церкви: толстые попы, запах ладана… какой-то трупный запах. Зайдёшь в церковь, смертью пахнет. Сложи руки на груди и помирай. Мне нравятся развалины церквей, заросшие травой, кустами - от развалин хоть поэзией веет, а не ладаном.
- Дался тебе ладан… Ладаном беса отгоняли. Почему и говорили: убежал, как черт от ладана.
- Я любуюсь церквями - красота, а молятся пусть инвалиды да старики со старухами, пусть тешатся надеждой на рай после смерти, - в жизни же им ничего не светит.
- А наши деды, прадеды, бабки и прабабки тысячу лет молились. Смалу молились и до смерти. В бане грязь смывается с тела, в храме - с души.
- Думаю, христианство - величайший в истории человечества обман…
- А тысячи христианских святых неужели не углядели обман?!
- Бог с ними со святыми, они блаженные…
- Верно, Бог с ними…