Камиль – Калисту.
"Калист, я навсегда ухожу в монастырь. Прощаясь с миром, мне хочется взглянуть на него в последний раз. Окидывая его взором, я вижу вас одного, в вас последнее время заключалась вся моя жизнь. По расчетам, строки эти должны дойти до вас во время церемонии, на которой я не в состоянии присутствовать. Когда вы станете перед алтарем с молодой красивой девушкой, отдавая ей свою руку, и она открыто будет любить вас перед небом и землею, в тот день и я предстану пред алтарем, но только невестой Того, Кто не обманывает, не изменяет никогда. Я не хотела бы огорчить вас, но я прошу вас, не отказывайтесь из ложной деликатности от имущества, которое я решила передать вам после же первой встречи с вами. Не лишайте меня прав, которые я приобрела такой дорогою ценою. Если любовь есть страдание, то я сильно любила вас, Калист! Но не мучьте себя упреками; знайте, что всеми радостями этой жизни я обязана вам; несчастья свои создала я сама. За все прошлое мое горе сделайте меня счастливой навсегда. Дайте возможность бедной Камиль быть чем-нибудь в вашем будущем счастье. Дайте мне, дорогой мой, быть как бы ароматом цветов вашей жизни, слиться с нею навсегда, незаметно для вас. Вам я обязана блаженством вечной жизни. Неужели же вы не захотите принять от меня ничтожное, земное богатство? Или в вас нет великодушия? Или вы примите это за последнюю уловку отвергнутой любви? Мир без вас, Калист, потерял для меня значение. Вы сделали из меня самую суровую отшельницу. Неверующую Камиль Мопен, автора книг и пьес, от которых я навсегда отказываюсь теперь, эту бесстрашную нечестивую девушку, вы смирили и привели к Господу. Теперь я стала невинным ребенком, каким должна была быть давно. Слезы раскаяния обновили меня. Я предстану пред алтарем, приведенная к нему ангелом, мною любимым Калистом. С какой нежностью произношу я это имя, освященное моим решением. Я люблю вас бескорыстно, как любит мать своего сына, как любит церковь своих детей. Я молюсь за вас и за вашу семью, думая только о вашем счастье. Если бы вы могли понять всю прелесть покоя, какой я испытываю, уходя от всех мелких общественных интересов, как приятно мне сознание, что я исполняю свой долг, согласно вашему девизу, вы, не задумываясь, вступили бы в счастливую жизнь, ожидающую вас. Дорогой мой, общество, в котором придется вращаться вам, не могло бы, конечно, существовать без религии; отдаваясь страсти и мечтам, как прежде делала я, вы потеряете ее так же, как потеряла я. Женщина только тогда равна мужчине, когда ее жизнь делается сплошной жертвой, как жизнь мужчины должна быть беспрерывной борьбою. Моя жизнь была полна эгоизма и возможно, что на ее закате Бог послал мне вас, как вестника наказания и будущего милосердия. Выслушайте это признание женщины, слова которой послужили ей маяком к свету и привели ее на путь истины. Будьте мужественны, пожертвуйте вашей фантазией ради главы семьи, обязанностей мужа и отца! Подымите упавшее знамя древней фамилии дю Геник. И в этот век, без религии и принципа, будьте благородным человеком в полном смысле этого слова. Разрешите мне, дорогое дитя мое, ненадолго взять на себя роль матери; обожаемая Фанни не станет ревновать девушку, умершую для мира, руки которой отныне будут простираться только к небесам. Более чем когда, вам необходимы средства теперь. Возьмите же частицу моих, Калист, употребите их с пользою: это не подарок, это мое завещание. Предлагая вам пользоваться доходами, накопившимися с моих имений близь Парижа, я забочусь о ваших детях, о вашем старом бретонском доме".
– Подпишем, – сказал молодой барон к удовольствию всего общества.
Часть третья
Измена
Через неделю после свадьбы, которая, по обычаю некоторых семейств С.-Жерменского предместья, состоялась в семь часов в церкви св. Фомы Аквинского, Калист и Сабина садились в карету, сопутствуемые поцелуями, поздравлениями и слезами лиц, толпившихся у отеля Грандлье. Слышались поздравления четырех свидетелей и слуг. Слезы стояли на глазах герцогини и ее дочери Клотильды, и обеих волновала одна и та же мысль.
Бедная Сабина вступает в новую жизнь с человеком, женившимся не совсем по своей воле. Замужество состоит не из одних легких удовольствий, счастье зависит от сходства темперамента, физического влечения, сходства характеров, что собственно и делает из этого социального учреждения вечную загадку. Девушки-невесты и матери, хорошо знакомые с этой опасной лотереей, знают, какие обязанности они должны будут нести. Вот почему женщины плачут на свадьбе, тогда как мужчины улыбаются; они ничего не теряют, тогда как женщины знают, чем рискуют. Впереди новобрачных ехала баронесса. К ней обратилась герцогиня.
– Вы мать, хотя только единственного сына, но по мере возможности постарайтесь заменить Сабине меня.
На передке этой кареты сидел егерь, заменявший курьера, сзади две горничные. Четыре форейтора, в красивых мундирах (каждая карета была запряжена в четыре лошади) с букетиками в бутоньерках и лентами на шляпах; герцог Грандлье насилу мог упросить их снять ленты, дав им за это денег. Французский почтальон большею частью очень смышлен, но любит позабавиться; они взяли деньги, а у заставы опять надели свои ленты.
– Прощай же, Сабина, – говорила герцогиня, – не забывай обещания, пиши почаще. Вам, Калист, я ничего не говорю, вы поймете меня и без слов.
Клотильда, опираясь на младшую сестру Атенаис, которой улыбался виконт Жюст Грандлье, смотрела на новобрачных глазами, полными слез, и следила взглядом за каретой, исчезающей при хлопанье четырех бичей, напоминающих выстрелы из револьвера. В несколько секунд веселый поезд достиг площади Инвалидов, миновал Иенский мост, заставу Посси, дорогу в Версаль и выехал на большую дорогу, ведущую в Бретань.
Не странно ли, что швейцарские и германские ремесленники, и лучшие семьи Франции и Англии следуют одному и тому же обычаю: едут путешествовать после свадьбы. Более важные усаживаются в душную и маленькую каретку, в виде коробочки, которая увозит их. Более мелкие весело путешествуют по дороге, останавливаются в лесах, пируют в трактирах, пока не истощается запас их веселья или, вернее, денег. Моралист затруднился бы решить, где кроется больше стыдливости: в буржуазии ли, где брачная жизнь начинается в семье, вдали от света, или в аристократии, где новобрачные едут из семьи на большую дорогу, к чужим лицам? Возвышенные души стремятся к уединению и одинаково сторонятся, как общества, так и семьи. Брак по страсти можно только сравнить с бриллиантом, с лучшей драгоценностью, чувство это должно быть скрытым сокровищем сердца. Что может рассказать о медовом месяце лучше самой новобрачной? Время это, продолжающееся у одних дольше, у других меньше (иногда только одну ночь) и есть вступление в супружескую жизнь. В первых трех письмах к матери Сабина говорит, к несчастью, о том, что уже знакомо некоторым молодым новобрачным и многим пожилым женщинам. Вышедшие замуж, как Сабина, за человека с разбитым сердцем, они не сразу замечают это, но умные девушки С.-Жерменского предместья равняются по своему развитию женщинам. До замужества, воспитываясь матерями и обществом, они получают хорошие манеры. Герцогини, желающие передать своим дочерям семейные традиции, не понимают часто сами значения своих наставлений. "Такое движение неприлично", "Над этим не следует смеяться", "На диван не бросаются, а просто садятся", "Не жеманничай", "Это не принято, моя дорогая" и т. д. Строгая буржуазия несправедливо отказала бы в невинности и в добродетели таким девушкам, как Сабина, вполне чистым по мысли, но с великосветскими манерами, с гордым видом и тонким вкусом, в шестнадцать лет умеющих подчинять себе своих сверстниц. Для того, чтобы подчиниться всем соображениям, придуманным мадемуазель де Туш, чтобы выдать ее замуж, Сабина должна была пройти школу мадемуазель де Шолье. Врожденная чуткость и природные способности сделают эту женщину такой же интересною, как героиня "Мemоires de deux jeunes mariees", когда она поймет всю пустоту общественного преимущества замужней жизни, где так часто все гибнет под тяжестью несчастья или страсти.
Герцогине Грандлье.
Геранда, апрель, 1838.