- Действительно, при чем здесь Наполеон? - опомнился фабрикант устриц. - Это я от нервов заговариваюсь. Я так понял, что вы узнали в толпе свою знакомую. Человек вы сдержанный, а тут даже вскрикнули. Моя догадка верна? Можете не отвечать, если не хотите.
- Она на катере, а не в толпе.
- Вот оно что! Понимаю ваши чувства и разделяю волнение. Но стрельбы не будет! Не будет!
- Почему?
- Потому что я этого не хочу! - Шуликов даже топнул по камню обутой в изящный туфель с белыми гетрами ногой. - И ее никто не хочет!
- Я не сумел выполнить очень важное поручение. Телефонная станция не работает. Как предупредить Александра? Он должен знать…
Но тут-то и раздались резкие лающие звуки орудий. Фонтан воды. Второй. Катер был взят в артиллерийскую "вилку". Вот и прямое попадание. С бортов люди прыгают в воду. Взлетевшие в воздух доски и тяжелое "у-у-ах!". Это открыла огонь канонерская лодка "Терец", команда которой, укомплектованная офицерами, час назад отказалась вести переговоры с восставшими.
И снова тишина.
Владимир смотрел на то место, где только что был катер, и еще не понимал смысла произошедшего. Катер исчез. Прямое попадание.
Зловещей была тишина на Графской пристани. Никто не вскрикнул, не схватился за голову. Ни звука, ни вздоха, ни проклятий. И удивительно далеким, вызывающе отчужденным был гул дробящихся о ступени пристани волн. Именно это и показалось поначалу Владимиру странным и не поддающимся объяснению. Возможно ли, чтобы море с одинаковым усердием качало на своих волнах и канонерку "Терец", расстрелявшую катер, и "Очаков", на котором и сейчас реял красный флаг? Да тут еще эта странная тишина на пристани.
Вдруг тяжело громыхнули полевые батареи на Историческом бульваре. Они вели огонь по учебному судну "Днестр" и стоявшему рядом с ним миноносцу, на мачтах которых тоже развевались красные флаги.
- Что они делают? Если в "Буг" попадут? Он ведь начинен порохом, и на нем ведь тоже красный флаг.
- А что ж "Очаков" молчит? Ведь на нескольких орудиях замки остались.
- Говорят, всего на двух или на трех.
- Неужто не ответят? Ведь это лучший крейсер флота. С его артиллерией тягаться тяжело.
На пристани появилось десятка три матросов. Судя по бескозыркам, это была свободная команда с "Трех святителей", "Ростислава" и "XII Апостолов". Они стали оттеснять людей от причаленных к лестнице яликов.
- Проходи! Не задерживайся! Сейчас стрельба начнется.
К матросам рванулось несколько солдат и штатских с красными бантами или повязками на рукавах. Вместе с матросами пришел почему-то не флотский офицер, а артиллерийский прапорщик.
- Разойдись! По домам. Нечего тут толочься! А вы, с бантиками, кто такие?
- Народная милиция!
- Не слышал о такой. Кем назначены?
- Советом.
- Каким еще Советом?
- Советом рабочих, солдатских и матросских депутатов. Не слышал о таком? Еще услышишь!
- Очистить пристань! - крикнул прапорщик.
Но матросы топтались на месте. А люди с красными бантами вовсе не спешили покинуть пристань.
- Может быть, нам уйти? - спросил Шуликов. - Я не боюсь смерти, но не выношу вида крови. Сейчас здесь такое начнется!
- Перестаньте причитать! - прикрикнул на него Владимир и отобрал этюдник. - Уходите, если можете…
- Нет, не могу, - ответил фабрикант устриц. - И уйти не могу, и наблюдать избиение не в состоянии. Ну хоть бы Шмидт отдал приказ стрелять! Пусть будет лишь один выстрел - выстрел отмщения.
В это время от "Очакова" отошел миноносец "Свирепый" и рванулся к Южной бухте, туда, где стояли канонерки "Терец" и "Эриклик". Он мчал, пеня волны, навстречу ливню огня, обогнул Павловский мысок и попытался втиснуться между "Ростиславом" и крейсером "Память Меркурия". Это был смелый, отчаянный маневр. Пока что "Свирепый" вел огонь по судам, не поднявшим красных флагов, лишь из орудий, но в запасе у него были два минных аппарата. Вероятно, он хотел расстрелять с близкого расстояния первыми начавшими огонь канонерки "Терец" и "Эриклик". И тут "Очаков" послал несколько снарядов в направлении "Ростислава" и полевой батареи.
- Ура! - Голос Владимира потонул в общем крике.
- Вперед! - кричали на пристани. - Дайте им, ребята!
На "Свирепом" уже были снесены огнем все палубные надстройки, но он не спускал красного флага… Вел огонь и "Очаков".
На набережной грянул ружейный залп. Поначалу показалось, что его дали поверх голов. Но вероятно, не все матросы стреляли в воздух. Кто-то в толпе закричал: "Гад, ты меня убил!" Хлопнуло несколько револьверных выстрелов - это открыли ответный огонь народные милиционеры. Но их было мало, слишком мало…
На Владимира и Шуликова рванулась толпа. Искаженные лица, жадно глотающие воздух рты.
- Господи помилуй!
- Что это?
Шуликов дергал Владимира за рукав. Его глаза были расширены и неподвижны. Прямо на Владимира, держась за голову, бежал знакомый круглолицый солдатик. За ним, щелкая на ходу затвором и почти упираясь штыком в спину, спешил другой солдат - в форме Брестского полка. Владимир не помнил, как все случилось. Он рванулся вперед и ударил брестца этюдником по голове. Тот охнул и осел. На плиты набережной посыпались тюбики краски и кисти…
Воздух наполнился грохотом. Казалось, что нечем дышать.
Миноносец "Свирепый" был уже выведен из строя… Транспорт "Буг" прямо на глазах погружался в волны… На "Очаков" обрушился шквал огня, но он еще изредка отвечал из нескольких орудий главного калибра. Батареи Северной стороны начали обстреливать крейсер шрапнелью. Над палубой вспыхивали белые дымки разрывов.
Круглолицый солдатик уже пришел в себя, держался за голову и тихо стонал. А карикатурный в своем плаще-крылатке Шуликов держал в руках детский "монтекрист" и повторял одну и ту же фразу:
- Я стрелял! Я стрелял!
- Помогите отвести его в гостиницу. Да очнитесь вы наконец, Венедикт Андреевич!
- Да, да! - Шуликов был в шоке. - Конечно, надо его увезти отсюда… Берите его с другой стороны. О, да он поднимается. Сможет и сам идти.
Вестибюль был заполнен людьми. Тут рыдали, кто-то истерично вопрошал: "Где он? Где он? Ну где же он?"
Завидев Шуликова, к нему метнулась мадемуазель Шлее.
- Вас все знают! Скажите офицерам, чтобы солдаты не стреляли по гостинице! В верхних этажах уже выбиты окна. Я обращаюсь к вам как к человеку, слово которого - закон.
- Они стреляют не только по гостинице, мадемуазель, но и в людей. Я бессилен что-либо изменить.
Мадемуазель за ночь похудела минимум на пуд. Под глазами синие круги. Их трех подбородков в наличии осталось лишь два. Один бесследно исчез. Как ни странно, волнения последних дней пошли на пользу ее внешности.
- А кого это вы ведете? - поинтересовалась мадемуазель, заметив наконец солдатика. - И куда?
- В тот самый номер, который я оплатил еще неделю назад. А солдат, которого мы поддерживаем под руки, только что спас меня от разъяренной толпы. За что и поплатился. Я ему обязан жизнью. Объяснение вас устраивает?
- О-о! Вполне, вполне! - закивала мадемуазель. - Если нужна моя помощь, я всегда… К сожалению, сейчас некого послать за врачом.
- Мы обойдемся сами. Я кое-что смыслю в медицине.
С людьми своего круга Венедикт Андреевич умел говорить находчиво и точно.
Бросок через Байдары
Солдатика уложили в кровать. Шуликов сообразил соорудить компресс из полотенца. Оно уже стало розовым от крови.
- Надо же - прикладом по голове! - бормотал солдатик. - Что "Очаков"?
- Горит.
- А где Шмидт?
- Кто знает?..
Солдатик попытался подняться. Его насильно уложили вновь.
- Нет, я пойду.
- Куда?
- В морские казармы. Там наши! - И тут же потерял сознание.
Окна второго и третьего этажей были выбиты залпами брестцев. На полу валялись осколки потолочной лепки. Бриз парусил шторы, наполнял комнату запахом моря в смеси с пороховой гарью. Но на пристани уже не стреляли. И канонада утихла. Зато вдали, на той стороне Южной бухты, все еще слышались не только разрозненные винтовочные выстрелы, но и залпы. Какой-то неясный шум доносился от Корабельной бухты, доков и конторы порта.
Короткий осенний день уже угасал. На море стало сумеречно. Прямо на стыке Малого и Большого рейдов пылал огромный костер - "Очаков". Огонь не успел захватить лишь нос корабля. Вдруг вспыхнули и уперлись именно в уцелевшую часть "Очакова" прожекторы с "Ростислава", "Трех святителей" и "XII Апостолов". Свет прожекторов был голубовато-белым, неживым, каким-то инопланетным. А сами лучи казались щупальцами гигантского спрута, протянувшимися к "Очакову". Они ползли вдоль крутых белых облаков дыма, в средине которых временами вспыхивали языки пламени, и наконец уперлись в бронированную башню "Очакова". Там, на мостике, стояли люди. Можно было разглядеть, как маленькие фигурки машут руками и кричат. А на том месте, где погиб катер, лишь сине-черная вода, теперь даже не вспененная барашками волн - ветер улегся. И вдруг далекий, протяжный крик:
- Бра-а-тцы! Бра-а-тцы!
Но внизу, на пристани, стояли лишь солдаты - брестцы и казаки.
- Бра-а-тцы!
Никто не ответил на крик. Никто не послал к "Очакову" катер, чтобы снять заживо сгорающих людей. А в том, что гибнущий крейсер осветили прожекторами, было еще нечто садистское, злобное.
- Кто будет выплывать - сталкивайте назад! - кричал на пристани офицер.
Фигура, походка его показались Владимиру знакомыми.