- Витя, что это будет?
- Фейерверк.
- А дом не подожжешь? Подожди меня. Скоро вернусь. Вместе его запустим.
- Ладно, - сказал Витька. - Буду ждать полчаса. Потому возвращайтесь скорее. У меня терпение не бесконечное.
Ветер гнал по тротуарам сухую листву. И оттого казалось, что весь город наполнен шуршанием. Как будто Ялта о чем-то шепталась с тяжело вздыхавшим морем - это волны бились о причал.
- Почему же вы молчите? Вас смутил мой визит? Но в наши времена давно пора отказаться от условностей. Мы живем не в восемнадцатом и уже давно не в девятнадцатом веке. Нет ничего зазорного в том, что я решила навестить вас и посмотреть, как идет работа. Да и вообще я крайне любопытна, как все остроносые женщины. Разве вы не знали этого поверья? Ну, как же! Будь у египетской царицы Клеопатры нос покороче, она вряд ли обратила бы на себя внимание Цезаря и Антония и не наделала бы стольких бед в древней истории.
Трудно было понять, говорит ли Надежда все это всерьез или же подтрунивает над собеседником да и над собой заодно. Ведь не могла же она не знать, что ее считают одной из самых изящных дам, появляющихся нынешней осенью на ялтинской набережной. И слова о длинном носе были, надо думать, не более как кокетством. Но в присутствии Надежды трудно было отделаться от какой-то смутной тревоги и ощущения, что с тобой не беседуют на равных, а изучают с холодной отвлеченностью анатома.
- Звезд не видно, но и дождя еще нет. Может быть, не будем спешить домой? Кроме того, считаю, что имею некоторое право на ваше внимание. Так ли, иначе ли - я рекомендовала вас как очень способного художника Зауэру. Нет, не пугайтесь, в ответ я не потребую никакой платы… Разве что немного внимания. Видите: говорю обо всем прямо, без обиняков. Что делать, времена стыдливой скромности, романса "На заре ты ее не буди", полуоттенков, полутонов в отношениях ушли в прошлое. Разве не так? Мы живем в эпоху быстрых действий, быстрых решений и скорых дорог. От Тулы до Москвы всего шесть часов чугункой! Скоро даже в вашей Ялте появятся автомобили. Вы видели когда-нибудь автомобиль? Только читали о них? А я, представьте, уже даже прокатилась на одном из этих чудищ. Нет, не в Туле - в Москве… Хоть чад от него невыносимый, но он, без сомнения, скоро оставит без работы бедных лошадок… Вы хмуритесь? Отчего?
- Мне просто неясно, почему вы столь внимательны ко мне и принимаете такое участие в моей судьбе?
- Вы действительно ждете ответа на свой вопрос?
- Конечно.
- А ведь ответить не так-то просто. Пришлось бы говорить о вещах слишком серьезных. Иногда я вас поругиваю и подтруниваю над вами, но в душе понимаю, что вы - художник божьей милостью. Видите мир в цвете, красках, образах. Дышите открытой грудью. И не совсем похожи на других. Мне приятно вас видеть, идти рядом, говорить те слова, которые я сейчас произношу. Разве под каждое действие нужно подводить теории? Разве во всем нужно искать цель? Какая может быть цель в самой жизни? Мы просто существуем - и все тут! Как существуют птицы, рыбы, морские водоросли. Правда, им проще. Они не наделены сознанием. И потому не утруждают себя самообъяснениями, поисками смысла в том, в чем смысла нет и быть не может. Жизнь проста… Если на дворе хороший день, солнышко, если море ласковое и спокойное, каким было всего два дня назад, мне хочется все это вобрать в себя, впитать так, чтобы это было мое, только мое. И ничье более! Кто знает, может, я по натуре еще и собственница. Помните, я вам рассказывала о деревушке Коктебель. Так вот, мне не захотелось там селиться еще и потому, что многие это уже сделали до меня, и не одна я буду владеть видом на Двуякорную бухту, не только я буду любоваться стекающими к морю уступами гор. Обо всем не скажешь в двух словах, милый Володя! У меня и с людьми похоже. Увижу интересного человека - бросаюсь к нему, как жаждущий к роднику.
Вышли к молу. Набережная была ярко освещена и пустынна. А на волнорезе фонарь погас. Может быть, его захлестнуло волной или же оборвало ведущие к нему провода. Воздух был тяжел. Дождь начался внезапно - ведь не было видно туч. Над морем вспыхнули две короткие красноватые молнии. На секунду стали видны барашки волн. Море шло в атаку на землю.
Спрятались под козырьком, устроенном над рекламным щитом торгового дома А. А. Трапани. Каждому желающему реклама предлагала комфортабельные морские путешествия из Одессы в Петербург, на Сахалин, во Владивосток и Порт-Артур, а также чилийскую селитру, осетровый клей и пульверизаторы "Эклер" - специально для садоводов.
- Такая погода не по мне! - Надежда сложила ставший уже ненужным зонт. - Интересно, надолго это?
- Дожди в Ялте кратковременны.
- Глядите, какой смешной человек! Он сейчас утонет, не перейдя улицы.
Действительно, поток, разлившийся по Бульварной, штурмовал толстяк с зонтом в руках. Еще несколько прыжков, и он оказался под навесом рядом с Надеждой и Владимиром. Аккуратно сложив зонт и вытерев лицо платком, он оборотил лик к товарищам по несчастью. Это был Зауэр.
- О! Добрый вечер, мои юные друзья! Весьма сожалею, что вы тоже стали жертвами стихии. Надеюсь, дама - наша общая симпатия - не промочила ноги, как это случилось со мной?
С ногами дамы было все в порядке. Ведь ей не пришлось, как Зауэру, штурмовать потоки.
- А в каком этапе наши с вами совместные дела?
- Работаю.
- Прекрасно. Работа дает человеку смысл.
- Вот уж чем никогда не хотела бы заниматься, - сказала Надежда.
- Я что-нибудь неправильно сказал? - поинтересовался Зауэр. - Сделал ошибку в произношении?
- Нет, вы сказали все понятно. Но именно работать мне никогда не хотелось. И я не считаю, что труд, который все так усердно прославляют, делает человека интереснее.
- Тогда что же? - не унимался немец.
- Безделье. Обычное безделье. Когда не знаешь, чем занять завтрашний день. Это придает жизни особый праздничный оттенок.
Галантный Зауэр не стал спорить с дамой. Он указал закрытым зонтиком сначала в сторону моря, а затем ткнул им в небо и сказал, обращаясь к Владимиру:
- Такое море и такой дождь как раз есть то, с чем мы с вами ведем борьбу. Правда? Наши пациенты не должны все это видеть. Никогда! Как они никогда не должны видеть то, что, к несчастью, видели вчера на улице. Это было безобразие, ужас, а также бунт против законной власти.
- О чем вы?
- Манифестация или демонстрация… Как это называется по-русски?
- Так и называется.
- У нас в городе рабочих мало… - продолжал Зауэр. - И это хорошо. Но те, что есть, вчера ходили по улице и носили… не могу вспомнить… Плохой, очень плохой портрет императора…
- Карикатуру?
- Да, да, правильно. Именно это. А еще пели песню. Я записал, чтобы передать градоначальнику. Пусть примет меры. - Зауэр порылся в кармане жилета и извлек сложенную вчетверо осьмушку бумаги. - Ага, вот оно… "Фабрикантам красоваться, знать, недолго уж везде, им придется убираться, возьмем фабрики себе…" Понимаете, про что поют? Фабрики - себе! Как это - себе? Это же не их фабрики!
- А если все же возьмут? - спросила Надежда.
- Полиция не даст! - воскликнул Зауэр. - Кроме полиции, есть еще войска с пушками и военные пароходы.
- Вот один военный пароход - броненосец "Потемкин" - недавно восстал.
- Да, - сказал Зауэр, и его оловянные глаза вдруг ожили - они были гневны. - Вы правы. Это меня пугает.
Гроза оказалась действительно кратковременной. Вскоре дождь приутих. Зауэр вновь раскрыл зонт, церемонно раскланялся и, перепрыгивая через лужи, направился к своей "Оссиане".
- Послушайте, - спросила Надежда, - уж не вы ли нарисовали карикатуру на императора?
- К сожалению, нет.
- Странный ответ. И сами вы - чудак. То кажетесь сильным, цельным, немногословным, твердо знающим, чего он хочет, человеком, а иной раз - вовсе ребенком. Ладно уж, проводите теперь домой. Поговорить по душам нам пока не удается.
Витька все же не дождался Владимира и зажег-таки свой фейерверк. Но вероятно, неудачно - дождь помешал. Колесо с прицепленными к нему самодельными ракетами сиротливо валялось у входа в дом.
У себя в комнате, засветив лампу, Владимир принялся рассматривать то, что было написано до прихода Надежды. Да, конечно, это было не просто какое-то неизвестное море, а именно Черное - со своим непростым и коварным характером, способное в любую минуту взорваться яростными штормами, когда волны за считанные часы обрушивали километровые молы, смывали многотонные камни набережных. Нет, не того ждал Зауэр. И впереди, наверное, еще предстоят нелегкие разговоры с работодателем. Но об этом еще будет время подумать позднее, когда дело дойдет до сдачи картин.
Он хотел было открыть форточку - в комнате стоял едкий запах скипидара и масляных красок, - но скрипнула дверь, за спиной послышался голос Витьки Эдельвейкина:
- Я вас дожидался, дядя Володя, лежал в постели и слушал шаги на лестнице.
- Нашкодил? Поджег фейерверком соседний дом? Ругали?
- Совсем нет! Никто меня не ругал. А фейерверк не зажегся, - обиделся Витька. - К вам приходили. Вот записка.
Едва прочитав ее, Владимир бросился к двери. "Приходите в любой час. Буду ждать", - писала Людмила.
- Дядя Володя! - крикнул вслед Витька. - Возьмите вот это. Самопал. Вместо пороха - сера от спичек. Надо только ножичком наскрести и в дырочку насыпать. Возьмите на всякий случай…
- Спасибо, Витя! - Владимир сунул самопал в карман.
Улыбнулся он, уже сбегая по лестнице.