- Как ваши маменька и папенька? - осведомилась Кэтрин, когда мы устроились у камина, чтобы согреть руки и выпить что-нибудь освежающее, - Мистер Остин по-прежнему увлечен собиранием книг?
- Намного меньше, - ответила Кассандра. - Мы столько путешествуем, что ему пришлось отказать себе в этом удовольствии. Но он крепок и бодр и весьма подвижен для своего возраста.
- Матушка объявила, что чувствует себя вполне хорошо, целых три раза за последнюю неделю, - добавила я. - Полагаю, это в три раза больше, чем в какую-либо другую седмицу ее жизни. Наверное, причина в том удовольствии, которое доставляет ей жизнь в Бате и его знаменитые воды.
- Она заслуживает этого, - сказала Алетия. - Я рада за нее. Хорошо бы и ты, раз уж должна жить в Бате, нашла причину для счастья.
- Я ее уже нашла, - улыбнулась я. - Какое счастье, что сейчас я здесь, а не там!
Все засмеялись.
Мы непринужденно беседовали около часа, поверяя друг другу подробности своей жизни и многочисленные новости о наших братьях с их семействами, прежде чем в комнату вошел Лавлейс Бигг-Уитер и рокочущим голосом осведомился, что происходит. Сквайр, добродушный вдовец шестидесяти одного года, был крупным, широкоплечим мужчиной с венчиком пушистых белых волос над красным лицом с двойным подбородком и коротким толстым носом, придававшим ему, на мой взгляд, весьма аристократичный вид.
- Кто к нам приехал! - воскликнул он, пересекая комнату, чтобы встретить нас с сестрой широкой улыбкой и теплыми объятиями. - Какая радость - видеть два новых очаровательных лица в комнате, полной столь прелестных леди. Осмелюсь сказать, прошло немало времени с тех пор, как нас в последний раз удостаивали визитом мисс Остин. Подумать только о тех годах, которые вы, девочки, провели в нашем доме, о смехе наверху в спальнях ночь напролет после бала! Ах, временами я почти забывал, что вы Остин, и полагал всех до единой своими дочерьми. Надеюсь, на этот раз вы погостите у нас подольше.
Мы пообещали, что погостим. Сквайр обладал удивительным характером и многими достоинствами, он был опытным и снисходительным магистратом графства и, по моему мнению, одним из самых великодушных мужчин, каких я когда-либо встречала. Единственными его недостатками, если можно назвать их таковыми, являлись склонность к многословию при обсуждении любимого предмета и довольно строгое обращение с сыном.
- К вашему сведению, Харрис вернулся из Оксфорда, - сказал он. - Трудно поверить, но мальчик сумел получить образование.
- Не удивляйтесь, что Харрис закончил учебу, папа, - укоризненно заметила Алетия. - Он куда умнее, чем вы считаете.
- Мальчишка поумнее нашел бы себе более достойное занятие, чем слоняться целыми днями в дорогих ботфортах, скакать на лошади и охотиться, - возразил сквайр.
- Харрис давно уже не мальчишка, папа, - заметила Кэтрин. - В мае он достиг совершеннолетия.
- Харрису двадцать один? - удивилась я, недоумевая, как быстро пролетели годы.
Я довольно давно не видела Харриса, но помнила его робким, неуклюжим и порой грубоватым юношей, который часто болел и страдал серьезным дефектом речи. Отец, озабоченный здоровьем сына и опасавшийся насмешек сверстников над его заиканием, содержал для него частного учителя.
- Он так вырос, что, осмелюсь предположить, вы едва узнаете его, - сказала Элизабет.
- Лучше всех растет мой внук, - заявил сквайр, на что Элизабет просияла с материнской гордостью. - Вы познакомились с нашим Уильямом?
Когда мы признались, что нет, он велел немедленно принести внука из детской. Уильям оказался живым веселым мальчиком девятнадцати месяцев от роду, с очаровательной улыбкой, которая немедленно пленила меня.
- Вот парень, который добьется успеха, - сказал сквайр. - Однажды он станет пятым баронетом Херсли-парка, займет множество государственных должностей и прославит честь семьи, попомните мои слова.
После того как юный Уильям вернулся в детскую, а сквайр вышел из комнаты, мы с Кассандрой уговорили подруг прогуляться по саду. Несмотря на морозную свежесть ноябрьского дня, небо было ясным и чистым. Мы укутались в плащи, надели капоры и перчатки и зашагали по извилистым тропкам вдоль подстриженных живых изгородей.
- Как прекрасны вечнозеленые деревья! - воскликнула я, глубоко вдыхая пьянящий аромат кедровой рощи. - Кому-то, возможно, больше нравятся те, что роняют листву, но в канун зимы, когда лиственные леса наги и унылы, сосны неизменно горделивы и радуют взгляд своим великолепием. Разве не изумительно, что на одной и той же почве, под одним и тем же солнцем появляются растения, которые разнятся друг от друга в том, что составляет основу и закон их существования?
- Кто, кроме Джейн, способен так превозносить деревья? - заметила сестра с улыбкой.
- Ничего не могу с собой поделать. Каждый день, вынужденно проведенный в Бате, заставляет меня все выше ценить вид и запах дикой природы. Уверена, в саду не существует аромата приятнее кедрового.
- Ты забыла розу? - спросила Кэтрин.
- И сирень? - сказала Элизабет.
- И жасмин в полном цвету? - добавила Кассандра.
Поскольку все одновременно принялись называть свои любимые благоуханные растения, я засмеялась и подняла руки в знак капитуляции.
- Я беру свои слова обратно, питая особое уважение к жасмину. По-видимому, соперничество между деревьями и травами невозможно: я люблю их все.
- Ах! - вскрикнула Алетия, внезапно остановившись. - Вы помните лето, когда мы все пытались написать портрет Кэтрин здесь, в саду?
- Я помню, - ответила Кассандра. - Кажется, мольберты мы поставили на этом самом месте.
- Ваши рисунки были очень хороши, - сказала я. - Мой же, насколько помню, оказался так ужасен, что я бросила его в огонь, прежде чем кто-то успел его увидеть.
- Ты слишком строга к себе, - возразила Кассандра. - Впрочем, как всегда. В рисунке и живописи ты не менее искусна, чем в рукоделии и танцах.
- Умоляю, не принижай мои успехи в танцах и рукоделии, коими я очень горжусь, упоминая их в одном ряду с рисунком и живописью! - воскликнула я в притворном волнении.
- Я восхищаюсь твоей гладью, и твоя поступь на наших балах всегда была неизменно легка, - заявила Алетия.
- Прекрасно помню один бал, на котором я приняла участие во всех двадцати танцах до единого, - ностальгически заметила я.
- А как ты танцевала с Харрисом? - спросила Алетия.
- Помню. Мне было, полагаю, тогда целых семнадцать, и я считала себя взрослой леди.
- А наш Харрис был робким мальчиком двенадцати лет, - улыбнулась Кэтрин. - Ты сжалилась над ним, увидев, как он с несчастным видом сидит в углу и восхищается танцорами.
- Ты поступила очень мило, - сказала Элизабет. - Смею предположить, он не забыл этого.
- Я никогда не забуду, как Джейн вставила воображаемое оглашение брака в приходской список своего папеньки! - воскликнула Алетия.
- Шутка вышла препакостная, - согласилась Кэтрин. - Кстати, а кто был женихом?
- Женихов было трое, - сообщила Алетия. - Джейн не намеревалась довольствоваться одним.
- Никогда не слышала эту историю, - удивилась Элизабет. - Расскажи, Джейн, что ты написала в церковной книге.
- По-моему, сначала что-то о Генри, - улыбнулась я воспоминанию о глупом юношеском порыве, который запечатлен навеки для взора будущих поколений. - Генри Говард? Ах да! Оказывается, я до сих пор не забыла. Я написала: "Генри Фредерик Говард Фицуильям из Лондона женится на Джейн Остин".
- Сразу после, - продолжила Алетия, когда смех улегся, - она, кажется, сообщила, что выйдет замуж за Эдмунда Артура Уильяма Мортимера из Ливерпуля.
- И наконец, - добавила я, - я обручилась с самым обычным парнем по имени Джек Смит.
Мои спутницы нашли последнюю запись самой смешной.
- Вы слышали? Эмма Смит на прошлой неделе родила шестого ребенка, девочку, - неожиданно произнесла Алетия, когда мы покинули сад и зашагали через парк по главной дороге.
- Шесть детей! - шутливым тоном воскликнула я. - Несчастное животное. Она состарится еще до тридцати.
- Джейн! - возмутилась Кассандра.
Ты знаешь, что я обожаю детишек не меньше тебя, дорогая. Но шесть?
Я говорила беззаботно, но в моих словах скрывалась истина. Слишком часто я наблюдала, как увядал цвет щек еще молодых женщин из-за непрерывного деторождения. И все же мои спутницы, похоже, не видели в обсуждаемом предмете ничего смешного либо предосудительного.
Леди перестали улыбаться и уставились вдаль с одинаковым выражением беспредельной тоски на лицах.
- Я видела множество счастливых семейств с семью или восемью детьми, - сказала Кассандра, подразумевая, несомненно, как наше собственное семейство, так и брата Эдварда с его женой Элизабет.
- Возможно, четыре или пять практичнее, - заметила Кэтрин.
- Да. Четыре, полагаю, самое то, - вздохнула Алетия.
Я внезапно обнаружила, что не в силах обсуждать этот вопрос. До меня вдруг дошло, что через несколько коротких недель мне исполнится двадцать семь. Я всегда надеялась, что когда-нибудь выйду замуж и заведу детей.
- Четыре и вправду самое то, - услышала я собственный голос, такой тихий, что я едва узнала его.